В палате мер и весов
Наталья Перстнева (28/12/2022)
Надежда
Т. В-кой
Войди, останься и забудь
Чужую шкуру за дверями,
Все составляющее суть
В землей написанной программе.
Вот так-то, бедная душа.
Ты мерзнешь в заведенье этом!
Давай-ка выпьем не спеша
Что боги подают поэтам.
Повеселее кровь бежит.
Стальною сделалась закалка.
Вот тут – и слово не по лжи
(А Солженицына не жалко).
Так отчего ты не пьяна,
Косишься на пустые двери?
Не забредет сюда она,
Здесь уступают только вере.
Грозный
Не царем ли Иоанном
Посмотрели небеса? –
Поглядела христианам
Вся опричнина в глаза.
Раскраснелись-заплясали
По майданам языки.
Излечили от печали,
Исцелили от тоски.
В жарко-красных сарафанах
Полетели в небеса.
Захотелось Иоанну
Встать под царские глаза.
Добрый ангел, призрак скользкий,
Покатился на ковер.
И накрыл, как Златопольский,
Бас небес – церковный хор.
Старик Шекспир
Скорей, скорей! – тут лучший вид и ряд.
С повисшего над пропастью балкона
Увидеть можно первый звездопад
Последнего в истории сезона.
Да ну какой к чертям Армагеддон,
Опять делили голубую шкуру.
Кричал петух. Молчал на небе Он.
Душа сильней цеплялась к телу сдуру.
Стоял экономический вопрос,
Едва прикрытый веточкой печали,
Работали газеты на износ,
И фиговые листья опадали.
Старик Шекспир однажды все сказал,
Быть может и по поводу другому,
Но чтобы англичанин выбирал
Твое «не быть» – еще не быть такому.
Двое в комнате
И вот остались мы вдвоем,
По В. В. М. вполне,
Бог на стене и я при нем.
И красный гриб в окне.
Мы об искусстве говорим,
О смысле смысла нет.
О чем беседовать двоим,
Когда погаснет свет?
«Ты правда этого хотел?»
Он повторит: «А ты?»
И губы, белые как мел,
Смеются с высоты.
«А может, ты уже не Бог
И никого здесь нет,
Создал – и большего не смог?»
«А ты?» – сказал портрет.
Голые склоны, пустая дорога
С. П.
Голые склоны, пустая дорога.
Долго идти ли до Господа Бога?
Красная в небе сияла звезда,
Где она? Эх, господа.
Есть ананасы, а рябчиков нет.
Съели товарищи всех на обед.
И не застряла же в горле звезда,
Красная. Эх, господа.
Здесь Он прошел, Он опять впереди.
Он-то спасет, но Его не спасти,
Если отдали Его города,
Если проели Его господа.
У одра
Да, этот треск! Ползет по швам
Мундир раздувшегося мира –
В нем мертвый разродится сам.
Еще неслышно и незримо,
Но то, названья нет чему,
Из разложения и смрада
Выходит, вспарывая тьму,
Плюясь протуберанцем ада,
Ярясь ли новым Михаилом…
И выбора у мертвых нет.
Кинь розу на его могилу,
Рожденный мир на красный свет.
Пустыня внемлет…
Она давно ему не внемлет
И ничему внимать не может,
Так непохожая на землю
Пустыня с выбеленной кожей.
Здесь по ночам гуляет ветер,
Один лишь ветер прилетает,
И больше ничего на свете
Былых следов не оставляет.
Где лебедя ласкала Леда,
Теперь хранит в шкатулке гроба
Свои штандарты и победы
Полубезумная Европа.
И ветер пишет что захочет
Во все приемлющей тетради
И, улетающий, хохочет
Над голым телом старой бляди.
Зачем я помню номера Генрихов и Людовиков?
Т. Ф.
А писцы писали и писали,
Как пошла стихия на стихию.
Письменами землю пеленали.
Помнишь, как стирали Византию?
Рим трещит от старости и жира,
От червей, уже грызущих чресла.
Вечный Рим и вечный Цезарь мира,
Вечный Брут, а вдруг она воскресла?
И пробила сквозь бумагу камень,
Как зерно, вытягиваясь к небу
Через все, что писано руками,
Возвращая Богу нивы хлеба.
Ковчег
М. П.
Луна-отшельница окно
Заденет на минуту.
И снова прячется на дно
В небесную каюту.
Соорудил Господь ковчег!
Бледней, чем голубь древний,
Кричу луне: «Спасаем всех!
Не дрейфь, я вижу Землю».
Ловля мышки
М. П.
все-таки мир оказался обычным яйцом
плачет дед
плачет баба
кто-то обещает снести золотое
должно быть религия
остальные оптимисты в мокром и липком
Светлый праздник Тыквы
вот и елку пытались отрубить
потом надели на нее красную звезду
и стало все в порядке
чтобы не уподобляться оппонентам
у которых с отменой тоже ничего не вышло
лучше возглавить какое-нибудь святое дело
например вынос всех святых мертвецов из горящей тыквы
св. Джозефа св. Нэнси св. соломенного Страшилы…
плохо что уже не вспомнишь фамилию
так бы тоже было все в порядке
Там столько удивительных вещей
нет это не бездна это расширенное сознание
сказал демократ поскальзываясь на краю
нет это не я – сказал широко распахнутый рот – я вместительнее
правда я капризная хочешь посмотреть что будет если меня расстроить
к риторическим вопросам демократ не подготовился
он твердо знал да и нет но здесь не было третьей кнопки
чтобы сообщить что ответ неправильный рту пришлось на мгновение захлопнуться
идиот – бездна все-таки расстроилась – надо было взять с собой хотя бы фонарик
Дарвинизм на вешалке
этот лучший из миров
переживший динозавров и революцию
наконец-то слетает со всех катушек
прямо на глазах
как сказал бы Станиславский верю
впечатлительный человек
знал откуда театр начинается
Хлопок
тишина на двух ладонях
молчание вселенной когда говорит Бог
и глухонемой пустоты
а это тот звук который ты слышишь мотылек
пытающийся читать все газеты мира в палате мер и весов
Фантастика
А. К.
юный друг
я наконец-то живу в будущем
том о котором ты сейчас читаешь книжки
читай побольше здесь о нем уже не пишут
так-то у нас все есть
большие запасы прошлого
продержимся
Пароль
В. Шт.
Я приду к Тебе с вопросом,
Не ходить же просто так.
Скажем: «Нету папиросы?»
Папироса – это знак,
Данный дочери и сыну.
Если ангельский дозор
На пароль: «Герцеговина»
Отвечает: «Беломор!» –
Значит, будет все в порядке.
Пусть не сразу и не здесь.
Но чертям щекочет пятки
Предложение присесть.
Соломон
Кто-то мудрый, кто-то старый,
Как почти что Соломон,
Говорил: «Держи гитару,
Все придет и выйдет вон».
Как цыгану не поверить,
Захотел бы – не соврал.
Все прошло, по крайней мере.
Но ее не удержал –
Годы, время, отголоски
Той гражданской – на руке
Помню белую полоску
И полоску на щеке.
Это шрамы Самарканда,
Или музыка войны.
Вяца маре, вита гранде,
Две гитарные струны –
Отзвенели, отыграли,
Да из внуков только я,
Без гитары и без шали.
И война. Кругом. Моя.
Свита
Она была в большом и малом,
Она во все стучала двери,
Да просто с петель дверь срывала,
Ей оставалось только верить.
Война со свитою своею.
Не до стихов и не до жиру.
Но в свиту – в эту ахинею,
Что поползла свиньей по миру,
И чавкает в твоем мозгу,
И проповедует с корыта…
Война в лицо глядит врагу,
Но человечину ест свита.
Свиное рыло ни при чем,
Оно играет королеву.
И убивает не мечом,
А тем, что храм равняет хлеву.
На асфальте
На таком языке не люблю,
На асфальте писать ненавижу.
Видишь, Господи, Землю свою?
Вот и я только это – что вижу.
Очини мне другое перо,
Подбери мне зрачки с затемненьем.
Я заткнусь. Если можно, добром.
Если нет, то общественным мненьем.
Самодержавные заметки
Регулируют на фиг
Этот царский вопрос
Табакерка и шарфик
И балтийский матрос.
Розовый конь
Сочетается плохо
И всегда на ножах
Человек и эпоха
При своих миражах.
Засевается поле
Голосами ворон.
Собирай с колоколен
Малиновый звон!
Всходит вольная воля,
Розовеет рассвет.
Эх ты, русская доля…
Впрочем, разницы нет.
Пепел
Привязался бездомный мотив
И тащился за мной по пятам.
«Так и так, – говорил, – по пути.
Все дороги ведут в никуда».
И скулил, и хватал за рукав,
И заглядывал робко в глаза.
Был он слишком мазов и кудряв
Для свободно живущего пса.
И, не веря ни в Бога ни в Рим,
Никуда бы мы с ним не дошли.
А дорога лежала в пыли.
И вот тут расходилось с моим
Все его «никуда» каждый раз.
И сгоревший Иерусалим
Не стучал в него, как Клаас.
Георгий
Все мои собрались рядом.
Удивительней всего –
Я вас помню, вы из ада.
Рай не должен ничего.
Не хватают там за ворот,
Не плюются словом «смерть».
Но спустись однажды в город,
На прощанье посмотреть.
Кто проводит нас, кто встретит,
Кто отметит на весах:
«Эти весили как дети,
Остальное – стыд и страх»?
Не Содом и не Гоморра,
Но горит, горит огнем –
Это горло, этот город,
Веря ангелу с мечом.
Разговор с дедом
Тут такие дела…
Хорошо, не дожил.
Вся Европа пошла
Поднимать на ножи.
Хакенкройцы пестрят
Возле наших могил.
Только ляха ты зря,
Командир, отпустил.
Закричит: «Пожалей!» –
Пожалеешь опять.
Ты же русских кровей,
Не пойдешь добивать.
Есть у крови цена –
Мир за нефть. И за газ.
В общем, снова война.
И предатель предаст.
Ну куда же ты встал,
Ведь еще раз убьет.
И сказал и упал:
«Коммунисты, вперед!»
В траве
Т. В-кой
Ангелы в вышине,
Демоны в глубине –
Все подросли во мне.
Ты только подмигни –
Шпаги скрестят они.
Жаркие будут дни.
То-то бока проткнут
Сразу и там и тут,
Хватит пяти минут.
Я-то малым-мала,
Я бы в траве росла,
Птичку бы позвала.
Птичка: «Чирик-чирик!
Слушай, Бог-Большевик,
А этих куда двоих?»
Он распахнет глаза.
Ох и красна роса!
Ох и жарка слеза!
«Дам тебе хлеба,
Расти хоть до неба».
Темное время
В пьяном небе хохочущий рот,
Бороденка расхристанной тучи.
Город этот, а может быть, тот,
Тот не хуже и этот не лучше.
Он как будто бы хочет спросить:
«Ну и как вам последние вести?»
А у Бога опять на Руси
Те же самые вечные десять.
Вот такой там дремучий народ,
Но тебя, темнота, не древнее.
Ты закроешь паршой небосвод,
Но светил удержать не сумеешь.
Обратишься овцой, и тельцом,
И напившимся моря верблюдом.
Говоришь, обнималась с Отцом?
Ну, Иуда, так, значит, Иуда.
Это темной воды миражи,
Как ни мерь им блестящие перья.
Кем костюмчик дырявый пошит?
То-то хвост не дает тебе верить.
Месса. Югенд
Это дьявольское место
До сих пор не изменилось.
За столом сидит невеста.
Веет ладан. Тянет илом.
Гости древние пируют,
Медных масок не снимая,
И невесту дорогую
Никому не уступают.
Дверь скрипит на петлях ржавых.
День ли, ночь – не разобраться.
Всюду тени прошлой славы
Видят призраков двенадцать.
Стол – накрытая могила,
А цветы не увядают.
Чья-то проклятая сила
Стебли краскою питает.
Стул хозяина пустует,
Но дыханье за спиною.
И невеста поцелуя
Ждет под черною фатою.
Вот тебя-то нам и надо!
Заходи, сыграем в кости.
Тридцать сребреников ада –
От тринадцатого гостя.
Русские книжки
Тут сказал он как друг: «Что-то с вами не так».
И напомнил мне вдруг вопросительный знак.
И печенье, и бочку варенья
Из советского произведенья.
И продал бы Плохиш, и купил Буржуин,
Только тайну свою не отдал ни один.
Так она и лежит под рукою,
Но консервным ножом не откроешь.
И момента вот этого ради
Перечту вас, товарищ Аркадий.
Сопротивленье слова
Ну, расстреляй его, повесь,
Приговори к оковам.
И не с таких сбивало спесь
Сопротивленье слова.
От чужака родная речь
Не требует любови,
Но пусть попробует пресечь
Сопротивленье крови.
Есть в мире воля языков –
Вольнее нет родного.
Ломало армии штыков
Сопротивленье слова.
Оружье? Ну, разоружи.
Трясешься, трясогузка?
И безоружное страшит –
И остается русским.
Аврора
Этот мрак, этот мертвый медведь
Придавил белокаменный город.
Нам до красных коней дотерпеть,
Легконогих любимцев Авроры.
Есть, окажется, жизнь, Кибальчиш,
На отдельно не взятой планете.
Вот отпустит, как птицу… Не спишь?
Вот тогда и уйдем на рассвете.
Затяжка
И курил табак неслабый,
И молился, как привык,
У подножия Валгаллы
Красный ангел-еретик.
Ты подумай, что за крылья –
Только пепел и зола.
Мы бы с ним поговорили
Про бессмертные дела.
Он ответил бы, как дунул:
«Сядешь рядом посидеть?
Procuror numeste unul.
Ну и нечего звездеть».
………
Я, когда ни сна, ни серной
На последнюю одну,
Подхожу с окурком веры,
Чтобы спичку протянул.
Этот поезд
Говорю, что это сон,
Что ошибся кинозритель,
Сел в свихнувшийся вагон.
Машинист, остановите!
Этот поезд в никуда,
Этот поезд прямо в бездну.
Поправляет провода
Машинист рукой железной
На титановой груди.
Бьется сердце цифровое.
Ад остался позади,
Впереди совсем другое.
Цех нейроновых сетей,
Склад химических иллюзий.
Убежавший от чертей,
Пропадает шарик в лузе.
Загнан шарик на убой.
Этот поезд до конечной.
Машинист – почти живой
И в перчатке человечьей.
Прото
М. П.
Не хочу я разговора,
Мне не нужен разговор.
Больше черного простора,
Выше белых шапок гор –
То, что дышит, не сияя,
Нет, не любит, но зовет,
То, что знает – что я знаю,
И смотреть в себя дает.
В бездны вечное начало,
Где не жаль ни мне, ни ей –
Где бесстрашья будет мало –
Ни вселенных, ни людей.
И ни слова и ни звука,
Только звезд водоворот.
Что ей вера, что наука?
Всё – полет, полет, полет!
………
Если звезды – это слезы,
Покатившиеся в небо…
Как сказал однажды ребе,
Слишком плохо быть серьезным.
Он и сам из смеси местной,
Прятал смех куда-то в пейсы.
Звезды – это эдельвейсы
Над зигующей Одессой.
Ген
Повторялась, повторялся…
Понимаешь: наконец
Ген истории сломался.
Доигрался. Молодец.
Значит, будет все иначе.
Как-нибудь, но вот не так.
И глядишь – Иуда прячет
Не серебряный пятак.
И Пилат – как бы евреям –
Говорит в другие дни:
«В этот раз хоть пожалеем».
И толпа кричит: «Распни!»
………
Потом прокукарекает петух,
Как коробок, откроется квартира,
И выскользнет в большое утро дух
Из маленького прожитого мира.
Куда пойдем, свободная душа?
Каким он будет, первый день на свете?
Сказать бы «от восторга не дыша»,
Не говоря, что и дышать не светит.
Quo vadis
Сколько раз, оказавшись во сне,
Мы бежали из этого сна,
И опять накрывала волна,
И опять просыпались на дне
Каждый раз, каждый чертовый раз
И почти что у края ресниц…
Только капля сбегала за нас
И катилась, соленая, вниз,
Истончая границу миров.
Все прозрачнее занавес век.
И уже не совсем человек
Отвечает волне: «Я готов.
Я уже не боюсь ничего.
Я готов раствориться в реке.
Я слезою Отца моего
Прокатиться пришел по щеке».
Птицы
Идет бычок, качается…
А. Барто
И куда ты идешь? – Я давно никуда не иду.
Я смотрю, как летят эти белые птицы по свету,
Как качается время и курит твою сигарету.
А бычок упадет, и дощечка, и я упаду.
Может быть, только с ними останутся небо и голос,
Безграничному небу свободные крылья даны.
А из русой копны упадет непосчитанный волос –
Донесут его птицы до русской своей стороны.
Облака, облака, вы соседи созвездий и ветра,
Кто-то вас постелил, потому что бычок упадет,
Замолчит Вавилон и песками покроется Петра…
Подстели же нам, Господи, облако в первый полет.
Дядюшкин сон
Снится дядюшке странный сон,
Дядюшка дремлет в соломенном кресле.
Старый военный, индийский слон,
Он еще помнит Монро и Пресли.
Впрочем, какое нам всем до них –
Это история, Братец Кролик.
Он досыпает последние дни,
Он посмеялся над ней до колик.
И, не попавшийся на крючок
(И не поймаешь его, хоть тресни),
Не забывающий ни о чем,
Он уплывает в садовом кресле.
Мама склоняется над рекой.
Небытия голубая нега.
«Ты не оглянешься, мальчик мой?»
Речка впадает в большое небо.
«Мама, истории больше нет».
Сковано тело в холодном гипсе.
Медленно гаснет осенний свет.
«Мальчик мой, мальчик, ты не ушибся?»
Небо пробито, в саду вода.
Этот соломенный гроб утонет.
«Все исполняется, мама, да?» –
«Видишь, по облаку скачут кони?»
Кажется, поздно, закончен век,
Можно тушить золотые звезды.
…Мальчик бежит по сырой траве,
Детской рукой вытирая слезы.
Последние публикации:
Планета потерянных –
(12/02/2024)
Хоровод –
(26/01/2024)
Город на холмах –
(19/12/2022)
Орион –
(06/12/2022)
Проверочное слово –
(09/12/2021)
По улице Грина –
(02/11/2021)
Ни пера –
(06/10/2021)
На верески и остролисты –
(09/09/2021)
Эта сволочь –
(27/05/2021)
Коник –
(24/09/2020)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
