Поэзия

 

 

Официантка застрелилась.

Она была оскорблена.

По липкой скатерти струилась

Пол-литра красного вина.

 

Вздымалась кухонная ругань

И оседала на столе,

Когда немеющие руки

Сжимали теплый пистолет.

 

Ее упитанная выя

Являла след предсмертных мук.

А с потолка на чаевые

Летела стая черных мух.

 

Напрасно был клиент сконфужен.

Напрасно не был во хмелю,

Когда хотел иметь свой ужин

Согласно выбора в меню.

 

Но рок стерег его решенье,

Столь непонятен и жесток.

Так подведен был возмущенья

Самоубийственный итог.

 

Последний раз тяжелый профиль

Явил смятенье и укор.

Но охладелый черный кофе

Уже несли сквозь коридор.

 

Вот отчего к буфетной стойке

Взывал восставший аппетит,

А на засаленном осколке

Сверкала надпись "Общепит".

 

                                                        

 

    Не в том дело, что он там делает. А дело в том, что из этого делается.

Любое физическое (химическое, биологическое, социологическое и т.д.) тело имеет тенденцию надeяться как-то извлечь пользу из того факта, что оно праведными зовами и крепкими нитями привязано к полю (гравитационному, электромагнитному и т.д.). Ему снится, что оно убирает пшеницу на том поле и более не умирает. Одним словом, своим ремеслом тот, который делает, между своим веслом и чужим веслом воды не делит. А потому боится не глубины, а мели. Имея хилые бицепсы и трицепсы, дабы не уподобиться мокрице, скорее всего загорится, ежели дело выгорит. Но при этом себе не выговорит прощения за то, что делается совсем не то ни на северном, ни на южном полюсе, а в комплексе. Вот он и дрожит, когда ему начинает казаться, что его родное хозяйство сторожит чужой пес. Я лично этого бы никак не снес. Ибо то, что подлежит сносу, не уходит дальше своего носу. Собака визжит. От фальши. Ее удивили тем, что пятую лапу ей отдавили. Но если в лампу закапать последнюю каплю совести из зажиленного флакона, то, в силу закона закомплексованности (а не басни), она гаснет.

   Можно дождаться такого позора, когда поле освобождается от твоего узора. Было милым - стало белым. Куда поводырю деться?

   Вот я и говорю: не в том дело, что он там делает, при виде обиженного младенца прячась под разобранным мостом - а дело в том, что из этого делается.

 

 

Вон плывут по пруду уточки.

Посередь них красны селезни.

Все они суть твари Божии.

Обижать их не положено.

Рыбу тож удить негоже нам.

Она ведь по воле Божией

Во пруду живет и множится.

 

А подчас как глянешь на воду

-- Вродь не рыба и не утица.

Фу ты, ну ты, никак нутрия!

Содрогнешься весь аж внутренне.

А ведь тож творенье Божие.

 

Вон и белочка на веточке

Себе семечки полузгивает.

Вон и серые воробышки

Крошки хлебные поклевывают.

И комарики, хоть маленьки,

Да и те на теплу кровушку

Так и льнут во славу Божию.

 

И тебе, стал-быть, носителю

Образа-подобья Божьего

Должна участь предначертана

В благодатной сей обители.

 

Обнажайся, друже, по пояс.

 Помолясь, ступай же побосу

 В лесопарковую полосу,

 О сырую поросль хлопаясь.

 

Со твоей пусть длани щедрыя

Разлетятся крошки хлебныя

Красным селезням да уточкам,

Резвым рыбкам да воробышкам.

 

Из твоих пусть нежных жилочек

Всяки мошки да комарики

 

 

 

Зачем вы убили козла моего?

Ведь он вам не сделал совсем ничего.

А вы его все же убили.

Видать, вы его не любили.

 

Мой козлик скакал по горам, по долам

И пищу со мною делил пополам.

Но козы его не любили

И больно копытами били.

 

Я сам его тело холодное сгреб.

И я положил его в маленький гроб.

Но завяли цветы на могиле.

Потому что его не любили.

 

И только Господь возлюбил его душу,

Когда с нее скинул козлиную тушу.

И ангелы душу отмыли.

                                                      

                                                                            

 

     Одна девочка до смерти любила грибы собирать ядовитые. Вот идет она по лесу, увидит съедобный гриб и говорит: "Фу, какая гадость!" А попадется ядовитый, она ему: "Ах, какая прелесть!" и в лукошко его. Принесет домой полное лукошко, сварит, съест и отравится до смерти. А как отравится, так опять лукошко в руку и в лес по грибы ядовитые. Принесет полное лукошко, сварит, съест и отравится до смерти. А как отравится, так опять в лес. Принесет, съест, отравится, принесет, съест, отравится… и так, покуда сказка сказывается.

   Дa только однажды сказка эта девочке надоела. Как-то раз принесла она полное лукошко грибов ядовитых, съела и совсем умерла. Так умерла, что и в лес идти никакой охоты нет. Села на завалинку, вся из себя мертвая-премертвая, и спрашивает: "Скоро, что ль, сказка-то кончится?" А ей отвечают: "Да уж давно как кончилась". То-то, думает девочка, все я думаю. Кабы сказкa шлa, так и не думала бы вoвсе, все бы как в сказке шло. Плюнула она с досады и вышла из сказки замуж.

  Веселая была свадьба! И я на той свадьбе был, водку пил, грибами закусывал ядовитыми.

 

 

                                          

Москва. Петровский парк. Цыгане.

Листва под синими снегами.

Дворца узорная peзьба

И беспризорная изба.

 

Угасло зарево угара.

И за брeвенчатым углом

Дрожит вечерняя гитара

 В воспоминанье о былом.

 

Ревнивой памяти пасьянс

На ледяных ладонях ожил.

Старинный таборный романс

Тоскою тайною встревожил.

 

Аллеи плещутся в ночи.

 Уносят юность меховую.

Ее везут на Беговую

В уздечке звонкой лихачи.

 

Картин потерянных наброски.

Москва. Цыгане. Парк Петровский.

 

 

 

***

                                                   

Просыпаюсь я не первом этаже.

Хорошо б себе еще - да мне уже.

А на улице такая благодать

 -- Ничего за белым снегом не видать.

 

 А на улице такая белизна,

Что и память никакая не нужна.

Дело давнее вовек не угадать.

Ничего за белым снегом не видать.

                                                 

Ни того нет, ни сего. И оттого

Состояние как будто бы... того.

Не с того ли все уж так-то вот, видать,

Что ничего за белым снегом не видать?

 

Птица прыгает на дереве большом.

Оно выставило ветки голышом.

Они в даль. А ей бы капельки глодать

Где ничего за белым снегом не видать.

 

Не осталось ни следа, куда я мо-

гу в такое, что ненаблюдаемо.

Да его забыли с неким передать,