Царь Горохов
Иван Макаров (06/08/2017)
10
Тесный зал автовокзала,
Обезьяна убежала. -
От нечего делать, то есть, не от нечего делать, конечно, а просто от беспомощности ожидания Горохов сочинял в голове стихи:
Тесный зал автовокзала,
Обезьяна убежала,
Мое сердце унесла
25-го числа.
В автовокзале было темновато, пасмурно, как в ноябре. Вроде, и ламп было немало, но плафоны были немытые, пыльные. И окна тусклые, и стены пыльные.
Это, вероятно, от того, что жизнь там происходит круглосуточно, и останавливаться на помывку некогда.
"Да приходи уж ты, наконец, подонок! Сколько можно ждать?" - бормотал про себя Горохов.
«Подонок» не приходил. По залу, по площади, по асфальту проходили другие, ненужные, непонятные люди с сумками, с телефонами или просто так. У некоторых женщин даже были красивые лица. А некоторые даже и просто были красивые. Но все они были не нужны теперь, он не их ждал, и поэтому они раздражали. Зачем они здесь? Непонятно было. Нужен был один человек. Этот самый «подонок», который не приходил…
Что-то случилось в мире. Все вдруг сразу сошли с ума. То есть, конечно, не все, а только те, у кого он был, а другие так и остались, как были. И Горохов как будто тоже сошел с ума.
Он поступил на работу в сыскное агентство.
Как, собственно, это вышло, Горохов и сам не особенно понял. Весело и чуть-чуть пьяно он спускался однажды по лестнице к набережной между стадионом и вокзалом и неожиданно встретил свою одноклассницу Аллу Давыдову. Выглядела она превосходно. Горохову обрадовалась, и они довольно долго гуляли по улицам.
Беспечная Алла щебетала без умолку и, казалось, была занята только собой одной и своей прекрасностью, однако, как-то незаметно она успела о многом расспросить Горохова, про его жизнь, про его совсем незавидное полубезработное состояние и трудности привыкания к "новому времени", хотя он изо всех сил старался не жаловаться.
Он проводил ее до дому, у подъезда поцеловал в щеку, а на другой день она позвонила ему по телефону и не допускающим возражения тоном пригласила в галерею "Караван" на открытие выставки каких-то никому не ведомых молодых художников, мужа и жены Придвровых.
Придав себе, сколько это было возможно, разбойный и дон-жуанский вид (мятая рубаха, серая панама), Горохов явился.
Молодые художники оказались почему-то, если и молоды, то больше душой, и произведения их были немного абстрактные, с уклоном в лиричность…
Осмотр картинок, необходимые вздохи и ахи прошли довольно быстро, и народ потянулся к фуршету.
Как и все, с одноразовым стаканчиком в руке, Алла подошла и крепко взяла Горохова под руку.
Горохов не удивился. Он давно уже привык, что во время фуршетов и тому подобных мероприятий знакомые дамы часто особенно опекали его, чтобы он не злоупотребил себе во вред, но у Аллы на уме было другое:
- Пойдем, я познакомлю тебя с одним человеком.
- А он кто?
- Так. Добрый знакомый один. Он хочет тебе предложить работу.
- Какую?
- Он сам скажет.
Доброго знакомого звали Олег. Он был настоящий денди в модном пиджаке и с оранжевым галстуком:
- Очень приятно, Олег Игоревич. Лучше просто: Олег. Мне Алла о вас рассказывала…
Горохов вежливо поклонился.
- Давайте присядем… Как вам это нравится? – Он кивнул на выставку и на картины.
Честный, но вежливый Горохов ответил неопределенным жестом:
- Вино хорошее… Венгерское.
- Да, правда. Не знаю, только, очень ли хорошо, что оно нам очень нравится… Но дело не в этом… Мне Алла о вас много рассказывала и много хорошего, в том числе, и я хочу предложить вам работу в моем агентстве… Нет, не совсем журналистом. У меня сыскное агентство. Только не пугайтесь раньше времени. Никакого свинства я вам не предлагаю. За всякие гадости я и сам не берусь. Можете верить или нет, но я стараюсь просто по-честному помогать людям. Мы здесь все, увы, бываем такие беспомощные… И – оплата приличная…
Вот и стоял теперь Горохов на автовокзале. Ждал «клиента». Вернее, «объекта».
Задача была простая. Относительно.
У некоторой очень богатой матери (впрочем, доброй женщины) был сын.
Соответственно, тоже богатый и тоже добрый.
Только слишком доверчивый и отчасти безвольный. И его надо было оградить, не допустить слишком сильно растратиться и наделать непомерных долгов.
Недавно он вернулся из-за границы, не то из Турции, не то из Таллинна, и в настоящее время пребывал в своей квартире на Фрунзенской набережной. Звали его Илья Оболонский.
Так что на автовокзале Горохов, естественно, не его встречал.
На вокзале он ждал другого человека.
Того, который, как ему объяснили, являясь приятелем доброго сына и наследника богатой матери, мог дурно на него повлиять в смысле промотания денег, наделывания долгов и других неприятностей.
Автобусы из Полбино прибывали каждый час, а еще он мог приехать на проходящих, так что совершенно нельзя было угадать, когда этот зловредный человек прибудет.
Горохов так вдруг устал, что уже и перестал ждать.
Просто стоял, стоял, ходил, терпел, страдал, курил белые и невкусные сигареты «Союз-Аполлон».
Почему-то у нас было принято когда-то называть табачные изделия «космическими» именами: «Орбита», «Спутник», «Лайка» (это была такая «космическая» собака), просто «Космос», этот самый «Союз-Аполлон», который и до сих пор остался...
Чтобы как-то успокоить себя и оправдать вынужденное безделие, пытался вспоминать прекрасное из своей прошлой жизни…
Завод в Печатниках, густой черный дым над каждой единицей перерабатывающего оборудования, и под этим дымом работницы в ситцевых халатах, среднюю школу в Мневниках, каникулы в Подмосковье, каникулы в Эстонии и – соответственно: Люду, Лену, Ольгу, другую Лену... Горохов любил влюбляться.
Сколько же было всего прекрасного в его жизни!
Как смею я, думал он, быть неблагодарным…
Ожидаемый появился неожиданно.
Что называется, откуда ни возьмись.
Стоял, смотрел по сторонам.
Безусловно, это был он, Григорий Баранов, 1980-го года рождения, уроженец города Павлово на Оке.
Точно таким видел его Горохов на фото: небольшой лоб, богатая, выразительная, почти обезьянья мимика, волосы сзади схвачены в косичку…
Он подошел к молодому парню в ветровке и о чем-то спросил. Парень отрицательно покачал головой.
Тогда приехавший обратился к женщине средних лет в бежевой кофте, круглолицей и светловолосой. Она тоже покачала головой отрицательно, что-то сказала в ответ и нетерпеливо махнула рукой.
Горохов два раза глубоко вдохнул и медленно выдохнул, чтобы заставить себя быть внимательным и ничего не пропустить.
А преследуемый Баранов, между тем, пошел прямо к нему…
От удивления какая-то нехорошая острая неприязнь охватила вдруг Горохова, и когда приехавший к нему обратился, он быстро сказал:
- Нет!
Разумеется, это был плохой, необдуманный поступок.
… Надо было, разумеется, хоть и жалко, хоть и предпоследние, дать ему, как он просил, денег на метро, а заодно, может быть, вместе с ним и поехать, познакомиться, хотя при не особенной разговорчивости и не чрезвычайной общительности Горохова это тоже было не очень просто…
А теперь вот, «условный противник», во-первых, запомнил, может быть, его лицо (демаскировка), а во-вторых, он, возможно, нажил в его лице врага. И не потому даже, что не дал денег, а потому что получилось, что тот напрасно просил… А это очень обижает и озлобливает…
Долговязый, шикарно и надменно одетый юноша дал Баранову на метро.
И какое счастливое было у него при этом лицо! Видно было, как ему радостно было хоть такое маленькое доброе дело сделать, видно, не часто ему это удавалось…
Горохов проследовал за гостем столицы в метро. При этом предполагал, что тот его не заметил.
Перед этим позвонил начальнику, Олегу:
- Вспомнил. Еду. Помню.
На условленном у них языке это значило: « Он (объект) приехал (прибыл). Еду за ним и наблюдаю (веду)».
В метро Горохов преследовал врага, стараясь казаться невидимым.
Впрочем, на переходе в центре он уже и перестал прятаться. Не до того было. Лишь бы не потерять. Горохов стал двигаться суетно, даже иногда толкая людей.
А прибывший Баранов, кажется, ничего не замечал, видно, шибко занятый своими думами.
Как и ожидалось, он вышел на Фрунзенской. Горохов за ним.
Не чуя над собой беды, супостат направился к тому самому дому, где жил Оболонский.
Он вошел в подъезд, а Горохов остался пока караулить на улице.
Его все-таки смущало то обстоятельство, что еще на автовокзале он успел обнаружить перед «объектом» свой облик, да еще так неблагоприятно: не дал денег.
Он доложил об этом по связи:
- Сам не знаю, как вырвалось, совершенно механически сказал «нет»…
На другом конце провода, то есть не провода, конечно, а мобильной связи, подумали и сказали:
- Ничего страшного. Это даже, может быть, лучше. Теперь главный предмет твоего внимания хозяин квартиры…
Птицы не пели и не свистели.
Сытые жители больших богатых домов входили и выходили по своим делам.
Дорогая заграничная машина стояла с включенным мотором и выпускала дым.
Как прекрасна жизнь, думал Горохов, и как ужасно мы этого не замечаем, занятые какой-то пустотой и суетой по должности... Да и вообще вся жизнь так… Всегда: то ждем, то догоняем, то преследуем, то убегаем… Третьего не дано.
Час прошел прохладно, нервно, даже немного испуганно. Пришло время действовать.
Горохов набрал номер: «Никто не выходил».
«Давай, - ответили ему, - действуй по плану».
Горохов вздохнул и отправился через квартал в иконно-сувенирно-картинно-антикварную лавку.
Там уже был готов для него сверток: картина.
И с этой картиной Горохов должен был отправиться в квартиру к хорошему человеку для убережения его от разорительного влияния нехорошего. А для завоевания доверия ему нужно было прийти с этой самой картиной, которую этого самого хорошего человека Илью Оболонского заранее по телефону уговорили заказать.
С красивым свертком под мышкой Горохов пошел к подъезду. Нажал номер квартиры:
- А… здравствуйте… Я вам того… Картину привез… Что вы заказывали…
- А, здравствуйте, здравствуйте! Очень хорошо. Открываю. Заходите.
Домофон хищно щелкнул, и Горохов побрел к лифту.
Полноценная картина маслом, заказанная будущим богатым наследником самому знаменитому Палеогенову, должна была изображать сонм императоров (в изгнании) в шитых золотом мундирах и со шпагами на фоне буйно цветущих подсолнухов: как у Ван-Гога, только цветы поменьше. (За ними в ближайшем будущем должны были последовать такие же полотна с императорскими фамилиями, нашими и ненашими, и др. и пр…)
Хозяин встретил его уже в открытых дверях. Лицо его сияло радостью и любовью.
- Сюда, сюда, в комнату проходите…
Он весь горел желанием скорее увидеть вожделенное полотно, но сдерживал себя: картина должна была быть явлена в обстановке соответствующей торжественности.
От самой прихожей стены квартиры были украшены царскими портретами в рамах, генеалогическими древами, корнями уходящими в самую глубь веков, а веселенькой листвой с золотыми надписями имен в светло-серое настоящее и, кажется, даже дальше.
В гостиной висела над ковром шашка, вроде казацкой, и кремневый пистолет (похоже, не настоящий).
На столе стоял графин и закуска в виде помидоров и колбасы. Под столом – пиво в ящике.
Прибывший из провинции Баранов, уже заметно пьяный, сидел в углу и напряженно смотрел в экран компьютера.
Приглашенный хозяином отвлечься и обратиться к принесенному полотну, он встал и угрюмо застыл в ожидании.
Узнал он меня или не узнал? – Думал Горохов, одновременно припоминая монархические обороты речи, причем прежде известное мешалось у него в голову со специально для данного визита наскоро выученным.
Но вот картина была развернута, явлена. Все застыли в изумлении.
Полотно было точно с «монархическим» сюжетом, но совсем не тем, какого ожидали. В антикварной лавке перепутали заказы, не то завернули.
«Две стороны одной медали». Так называлась картина и представляла собой диптих. Левая половина была иллюстрация к произведению Пушкина «Царь Никита и 40 его дочерей», причем царь был в короне и мантии, но с огорченным лицом, а дочери - нагишом. И правая тоже была иллюстрация – к знаменитой анонимной поэме «Екатерина и Орлов»…
- Что? Что это?.. – хозяин выхватил откуда-то японский самурайский меч, и готов был уже поразить Горохова, но приехавший Баранов, упал ему на руку и спас бедного агента.
- Стой! Нельзя! Это провокация! Он за мной с самого автовокзала следит. И на метро денег не дал…
- Какое метро? Какие деньги?.. Ты видишь это, - хозяин кивнул на картину.
- Стой. Подожди. Мы сейчас допросим его, и он сам все расскажет… Все-все расскажет… - Баранов подошел к двери и заслонил ее собой. – Мы узнаем кто за этим стоит…
Горохов успел, между прочим, в какое-то маленькое-маленькое мгновение подумать, что «стоит-то за этим» не кто иной, как мать хозяина квартиры, и внутри себя улыбнулся…
Но ситуация складывалась архикритическая.
Трудно сказать, какая сила управляла Гороховым, но он нашел единственный, может быть, спасительный выход.
Он подхватил с дивана кота, а со столика кухонный нож и приставил к горлу бедного животного.
- Ну!..
Так, прикрываясь хвостатым и пушистым заложником, Горохов пробрался к выходу и вылетел вон.
Только на троллейбусной остановке, прыгнув в 28-ой троллейбус, он швырнул своим преследователям кота и, нервно дрожа, поехал в сторону центра.
11
Тако посрамленный Горохов не стал даже и звонить Олегу.
Все. Работа и «карьера» его в сыскном агентстве теперь безусловно кончена. Даже почти и не начавшись. И где ж теперь работу искать?
«А впрочем все равно, отрицательный опыт – тоже опыт… Жаль только, что жизнь коротка… И вообще, что это за работа в сыскном агентстве, как-то некрасиво даже… Жаль только, что Алла расстроится… »
Он и телефон не брал. Пил пиво и дрожал от холода.
Иногда на небо глаза поднимал. Как оно темно и пасмурно. Ничего не видать.
«А ведь за облаками звезды… И я это знаю… Знаю, что там высоко и далеко звезды. Множество. Я их не вижу, а знаю, что они есть. А облачность и пасмурность это временно. И необходимо: вроде как одеяло… Звезда страшно далеко в небе, а облака, которые их нам закрывают, они совсем рядом, значит они не звезды от нас закрывают, а нас закрывают от звезд… Чтоб им такого стыда не видеть… Звезды небесные, звезды морские, звезды кремлевские, звезды орденские…»
На другой день Олег все-таки ему дозвонился.
- Вы что? Куда вы пропали? Я уже стал волноваться… Хоть вас самого ищи… Но все равно, поздравляю. Успех! Все даже лучше вышло, чем мы планировали...
- Да я ошибся, что-то перепутал… И картина оказалась не та… Это уж я не знаю, как получилось…
- Да, вы что! Все замечательно. Все как нельзя лучше получилось. Все просто великолепно. Когда они за вами на проспект выскочили, «догнать и отмстить», на господина Оболонского вроде как озарение нашло, и гражданина Баранова он теперь не то что видеть не захочет, а как бы наоборот: теперь этому самому Гришке Баранову лучше ему на глаза не попадаться… Из соображений безопасности… Он для него теперь хуже Гришки Отрепьева, самый главный шпион, враг и провокатор… К слову сказать, так оно и есть… Кстати, кажется, мама Ильи имеет намерение лично от себе выдать вам отдельно персональную премию… Так что, если можете, приезжайте в офис сегодня, хотя бы к вечеру. Отметим успех. И заодно обсудим новую операцию…
И как это могло получиться? – Думал Горохов. - Вместо того, чтоб разъединить их я их, кажется, должен был объединить… Хотя бы в нелюбви ко мне… Что ж там такое случилось?
После обеда он поехал в офис.
Оказывается, выбегая догонять Горохова, гость из провинции успел прихватить с собой бутылку коньяку.
А когда троллейбус увез Горохова, остановить машину для преследования они сразу не смогли. Никто не хотел останавливаться, должно быть, слишком чудной у них был вид: один заметно выпивши, другой в домашних штанах и бархатном жилете да еще с котом. И оба в тапочках.
Пешком пошли по проспекту.
Куда? Зачем?
Баранов открыл бутылку и выпил коньяк. Сразу. Весь. Из горлышка: «Барину» все равно, у него деньги есть, если надо будет, еще возьмет…»
Благоразумный «барин» с любимым котом на руках хотел было уже вернуться домой, все обдумать, постараться понять, как это могло случиться…
И что делать с этой гадкой картиной? Уничтожить? Или сохранить? Для обличения?..
Но решительный Баранов увлек его вперед, вдаль. Куда? Зачем? Оболонский почему-то пошел за ним. Безропотно, как привязанный…
А перед Крымским мостом с Барановым вдруг что-то случилось, он остановился и стал материться. Просто материться. Безо всякого смысла и содержания. Просто ради процесса.
Пару минут спустя Оболонский попытался его остановить. Безрезультатно. Пьяный Баранов стоял и произносил в пространство.
Кот, которого хозяин укрыл на груди под бархатным жилетом, забеспокоился, Оболонский гладил его, успокаивая, а выпустить на асфальт боялся: вдруг убежит и потеряется. Все-таки довольно далеко от дома… Баранов пошел на мост, Оболонский за ним.
На мосту Баранов снова остановился и перестал материться, но вместо этого громко запел:
«Союз нерушимый, республик свободных навеки сплотила…»
Что же это!?
Оболонский хотел ударить его по лицу и не мог: кот, пригретый на груди, мешал, связывал руки.
- Ты что? Ты с ума сошел?
- А что?.. Мы ничего… Нам стыдиться нечего.
Баранов, видно совсем из ума вышел и дальше запел:
«Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный…»
Что делать?
Ничего нельзя было сделать из-за кота на груди. Кот руки связал.
Оболонский заплакал, развернулся и пошел восвояси. Пьяный Баранов увязался, было за ним, что-то бормотал бессвязное, уверял, что он честный труженик и вообще «нормальный пацан», но Оболонский не слушал его, и успел перед самым его носом захлопнуть парадное.
Поднявшись к себе на этаж, он первым делом выкинул в окно сумку коварного гостя, а что делать с похабной картиной не знал. Оставил пока стоять. В ванной. Лицом к стене. Сам, разумеется, тоже напился с горя. Правда, успел еще позвонить матери.
Когда богатый наследник рассказал все случившееся матери по телефону, она сразу позвонила Олегу. Благодарила. Олег в свою очередь отметил добросовестную и на грани геройства работу Горохова. Действительно ведь рисковал, Действительно случилась нештатная ситуация…
(Продолжение следует)
Последние публикации:
Двустишья –
(16/01/2024)
2 х 2 ≠ 4 –
(15/11/2023)
После бури –
(17/07/2023)
Царская ноша –
(11/07/2023)
Царевна-Лягушка –
(11/05/2023)
Игра в паровоз –
(23/03/2023)
Васино колесо (Окончание) –
(07/12/2022)
Васино колесо –
(05/12/2022)
Капли и камни (8) –
(31/05/2022)
Капли и камни (7) –
(30/05/2022)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
