Проза

За время подготовки от Слона и Кая, служивших вместе с Майором («Майор» – это ник, приклеившийся к нашему командиру) в Афгане, я узнал всю «подноготную» этого человека. Он и правда пребывал в звании майора. Из Афганистана вышел полковником. Получил в командование полк, но при попытке сделать его настоящей боевой единицей, не нашел понимания вышестоящего начальства из-за принципиальных различий в способах подготовки этой единицы. Высказавшись в нелицеприятных выражениях в лицо этого начальства, был понижен в звании за нарушение субординации и неприемлемых способах ведения боевой подготовки в вверенной ему части, что проявилось в понижении роли политических занятий, сокращении политзанятий в угоду физическим и боевым упражнениям, частых учебно- боевых поднятий части по тревоге, требованиях об увеличении огневых занятий и расширении спектра применяемого вооружения. Дальше – больше. На хамское поведение по отношению к женщине в форме, ответил пощечиной хаму в погонах. Разжаловали до майора и отправили в распоряжение. Вспомнили о нем его высокие друзья, т.к. в Афганистане он практически не терял двухсотыми свой личный состав.

Мы сутками занимались хождением в тройках и выполнением вводных, поступавших от майора. Автоматизм в этих действиях он считал залогом «здоровья» на поле боя. В свободное время посвящал беседам с каждым в отдельности и группой совместно. Сон длился не более 4–5 часов.

Я попал в тройку с Громом и Дюной. Гром был старшим (Афган и Карабах). Кроме пяти троек у нас был так называемый штаб. Четыре человека, которые единственные носили погоны. Капитан, старлей и два прапорщика. Они отвечали за взаимодействие с другими, связь и снабжение. Охраняли расположение сами – тройками, майор не доверял другим наши драгоценные жизни. Прецедент был. Вырезали омоновцев из-за заснувшего часового. Назначение ящиков было тоже объяснимо: они прикрывали палатку с тыла и со стороны отрытого поля, разрезать палатку без шума не представлялось возможным.

Ну и окопы. Майор заставил со стороны поля вгрызться в землю по-полному. Мы возмущались его словами: «Готовясь к нападению, подготовь хорошую оборону». И с нежеланием, всячески уклонялись от земляных работ, оправдываясь камнями и глиной в почве. В третий день мой окоп представлял собой ячейку, в которую еле помещался мой зад. А у майора он был давно в полный профиль. Ночью нас поднял по тревоге часовой. Спали мы в полной боевой. Оружие, как девушку, держали в постелях. Выскочили из палатки, заняли свои окопы и… В нашу сторону по полю ехал танк. Ни «Мухи», ни гранат против него не было. Окопы – слезы барышни. Бежать? Ночная оптика у танка – видит нас, как на ладони. Не доехав метров пятьдесят, он остановился. Из люка осторожно высунулся танкист и прокричал: «Мы свои! Заблудились. Где дорога?». Матом и другими русскими словами мы указали ему азимут его дальнейшего путешествия. Утром, когда майор вышел потянуться зарядкой, у всех окопы были в полный профиль. Он так и не признался нам потом, что это было. То ли случайность, то ли его «глупая» шутка. Но седых волос этот случай нам прибавил.

Около полуночи 30 декабря началась гроза. Гром и молния разрывали тишину и, можно сказать, раскачивали палатку. Что творилось не передать словами. Что-то летело и падало, гром гремел все ближе и ближе... И вот сам Зевс Громовержец ворвался в палатку. Мы уже давно вскочили, как только начались тайфун, смерч, апокалипсис – все вместе, неожиданно соединившиеся в одном человеке:

– Что за бардак в расположении? Вы офицеры или свиньи? – раскатисто громыхало внутри палатки, – Привести себя в порядок и спать. Подъем в четыре часа утра. Водителя Урала ко мне немедленно.

– Майор, что случилось? – Слон попытался выяснить причину такой агрессии.

– Молчать! Всем спать. – громыхнуло в последний раз, и командир, что-то бросив на стол, уселся на стул подперев лоб рукой.

В 4 часа утра нас разбудило будильником ТА-56. «Командир! Вас начальник штаба группировки», – прапорщик-связист поднял майора.

– Слушает «Астра», – майор уставшим голосом ответил абоненту. – Нет. Я уже говорил, мои люди в боевых порядках пехоты не пойдут… У нас другие задачи… Группа будет в полной готовности. … Окончательно.

– Так! Слушаем внимательно. Через 2 часа начнётся штурм Грозного. Мы в наступающих порядках не участвуем. Находимся здесь в полной боевой. Берем максимум БК¹ и как можно больше РГД². Ждем команды, – сердце стучало, мысли тупили, слова майора не доходили до разума. – Связист, сканер на частоту федералов. Готовьтесь, ребятки! Дай Бог, все обойдется. Напоминаю тем, кто в первый раз сегодня примет бой, оружие должно быть готово стрелять в любую секунду. Патрон дослать в патронник, оружие на предохранитель, и так должно быть. После выгрузки с машины с предохранителя снять, эта доля секунды в начале боя может стать ценой вашей жизни. Все!

Началось томительное ожидание. Для меня все перестало существовать. Мозг отключил все внешние звуки. Мысли, мысли, мысли…: «Мне тридцать лет. Я никогда не стрелял по живым людям. Зачем судьба привела меня сюда? Смогу ли я? Кому это нужно? Я хотел защищать свою Родину от врагов. Чеченцы ли враги? Я чувствовал себя не офицером, а мальчишкой, попавшим в ситуацию, не зависящую от моих желаний. Может все обойдется и нам не придется… А если придется? Смогу ли я нажать на спусковой крючок? А если меня убьют? Сжалось сердце. Страх начал охватывать мою душу. Надо что-то делать. Может, написать письмо? Кому? Женщине, которая повесила мне на шею нательный крестик при скоротечном прощании? Кто она мне? У нее есть муж и ребенок, своя жизнь. Родителям? Бред. Куда деть руки? Чем занять мозги?» Руки в который раз перебирали обмундирование, ощупывали оружие, гладили колени. Мозги в свою очередь плавились, теряли эластичность и не хотели образумиться.

Гром толкнул меня в плечо, улыбнулся и ничего не сказал. А что он мог мне сказать? Я же не солдат новобранец.

«Началось!» – окружающий мир ворвался в меня с этим возгласом. И в моей жизни слово «война» обрело новый реальный смысл, который с каждым днем неумолимо менял мое мироощущение и миропонимание.

(Продолжение следует)