Проза

Я уже месяц пил водку, поскольку не мог придумать ничего лучшего. Мне нужно было браться за какое-нибудь дело, устраивать свою жизнь – но не хотелось ворочать мозгами, не хотелось действовать; деньги были под рукой, момент, когда нужно будет предпринимать какие-либо усилия, можно было отсрочить – и я этой отсрочкой пользовался.

Из моего окна на двенадцатом этаже открывался вид на нефтеперерабатывающий завод с его величественным факелом. Он был отделен от нашего квартала огороженным полем. Эта картина странным образом привлекала меня. Другие жители на нее жаловались, находили ее зловещей, говорили, что завод отравляет воздух, а его вид портит им настроение; я видел, как в разговорах у подъезда они ругали факел, грозили ему кулаками и плевали в его сторону. Можно было подумать, что завод был живым существом, причинившим им зло.

Но я любил и завод, и сам факел. Сидя с водкой у окна, я подолгу засматривался на развернувшуюся передо мной панораму. Цилиндрические нефтяные резервуары напоминали мне крепостные бастионы, трубы – замковые башни, многочисленные хитросплетения трубопроводов и лестниц – оборудование, заготовленное на случай осады. Завод казался мне заколдованным замком, и представлялось, что он может внезапно принять иной вид, совсем не такой, к которому мы все привыкли, что его нынешний облик – это некая «вторая кожа», которую он в любой момент может сбросить. Иногда мне мерещилось, что завод оплывает, изменяет свои очертания прямо у меня на глазах – но затем, когда я вглядывался пристальнее, привычная картина восстанавливалась.

Факел был ключевым элементом всей композиции; игра его пламени словно бы гипнотизировала меня. Пламя это было необычайно ярким, я называл его не просто оранжевым – апельсиновым. Размякая под действием водки, я любовался факелом и называл его мысленно «вечным огнем». Мне почему-то представлялось, что я вправе ждать от этого факела чудесной помощи или удивительного подарка.

«Завод – это кокон, – думал я. – Когда-нибудь из него вылупится бабочка. Надеюсь, что я увижу ее».

***

В один из периодов прояснения сознания я долго разглядывал факел – у меня было ощущение, что с ним что-то не так – и понял: он начал разрастаться. Я бы и не заметил этого без сопоставления с другими сооружениями, входящими в состав завода. Факел увеличивался неравномерно и несколько исказился, потерял свои правильные очертания. Одним боком своим он уже напирал на стоявший прежде в отдалении цилиндрический резервуар – однако не подминал его, не пытался отодвинуть в сторону, а как бы вбирал в себя, обрастал его по бокам.

«Ничего себе! – подумал я. – Факел и прежде был огромным, а теперь должен стать совсем уж исполином». Мне раньше хотелось отправиться к факелу и посмотреть на него вблизи – но теперь, вероятно, стоило отказаться от такого намерения: это могло оказаться опасным. Неизвестно, ведь, как именно факел растет – плавно или скачкообразно: появился риск быть задавленным. Кроме того, его неконтролируемое разрастание рано или поздно наверняка должно привести к аварии на заводе, которая может сопровождаться взрывом – так что находиться поблизости в таких условиях было бы просто самоубийственно.

«А разве оставаться дома – безопасно? – с тревогой подумал я, приглядываясь к факелу. – Наверняка в связи с его разрастанием должны объявить чрезвычайную ситуацию, эвакуировать всех жителей. Но никто не спешит о нас позаботиться».

Эти мысли вызвали у меня такое беспокойство, что я отправился в магазин для пополнения запасов водки. На улице дул сильный ветер, было пустынно; каких-либо необычных запахов я не почувствовал.

***

В дальнейшем факел рос буквально у меня на глазах, так что это зрелище сделалось для меня привычным. Меня стало даже увлекать наблюдение за ним: это было отличным сопровождением, фоном в то время, когда я пил водку. Мне начало казаться, что между этими двумя процессами даже есть некая корреляция: когда я пил быстрее, факел также рос активнее, а когда я сбавлял темпы – и он замедлялся. В периоды, когда я выпадал из действительности, он увеличивался совсем несильно, как будто приберегал для меня наиболее интересные моменты своего развития. Может быть, ему нравилось то, что я наблюдаю за ним? Мне стало казаться, что между факелом и мной есть связь, что его рост и распространение имеют непосредственное отношение ко мне. В этом открытии было что-то пугающее, но вместе с этим – захватывающее.

Развитие факела оказалось разумным и предусмотрительным: он старательно избегал каких-либо аварийных ситуаций на заводе. Наиболее опасные объекты он поглощал, вбирал внутрь себя, и о дальнейшей судьбе их можно было только догадываться. Однако я видел, что факел может быть и не только осторожным и податливым: объекты, не представляющие опасности и оказывающиеся преградой на его пути, он безжалостно разрушал. Так, он буквально раздавил здание заводской администрации, подмял под себя несколько деревьев. Кроме того, даже к производственным объектам он относился избирательно: однажды я стал свидетелем того, как факел, словно из принципа, решил сломить сопротивление одной из заводских труб, которая мешала его дальнейшему росту. В этот момент он направил всю силу на эту трубу, навалился на нее всей своей чудовищной массой, даже как будто накренившись – и труба с треском и шипением лопнула. Она разломилась на несколько частей, в основном они попадали – но некоторые фрагменты и ошметки так и остались висеть на боку факела, напоминая о его победе.

Факел продолжал гореть, причем пламя его со временем делалось как будто все более густым и ярким. Одновременно с расширением он пропорционально становился выше – и огонь его сиял уже где-то далеко в небе; однако видно пламя было даже лучше, чем прежде. В периоды, когда солнце заходило за факел, который из-за своей возрастающей ширины заслонял уже значительную часть вида из моего окна, его пламя делалось для меня основным источником освещения – и надо сказать, что оно было сильнее и ярче солнца. На него было больно смотреть.

Я чувствовал, что в разрастании факела есть некий скрытый смысл; я находился на пороге важного открытия – но не хотел делать его, а, напротив, чувствовал, что лучше было бы его избежать, не понимать, что происходит. В этом помогала водка, которой приходилось пить все больше. Я старался сокращать время, которое проводил в сознательном состоянии, и относиться к росту факела как к фантазии или отвлеченному образу.

***

Думая о путешествии к факелу, которое хотел осуществить прежде, я понял, что если не отправлюсь к нему – то он сам доберется до меня. Это становилось уже практически неизбежным: факел неудержимо разрастался, сокращая разделяющее нас пространство. В процессе роста он вобрал в себя все прочие сооружения нефтеперерабатывающего завода, уничтожил небольшую полосу кустарника, занял все поле, отделявшее его от жилых кварталов, и уже проломил окружающий это поле забор. Факел приобрел немыслимые размеры: он достигал нескольких километров в диаметре. Высота его, получается, могла составлять десятки или даже сотни километров – я даже представить этого в точности себе не мог: вершина его теперь терялась в облаках и напоминала о себе только мощным сиянием. Я не представлял, почему этот колосс до сих пор не провалился под землю; у меня не оставалось сколько-нибудь правдоподобного объяснения происходящего.

«Пора бежать, - подумал я, опустошив очередную бутылку. – Иначе факел уничтожит и меня». Однако, вновь смерив его взглядом, я решил, что попытка бегства была бы бесполезна. «Он все равно до меня доберется, - понял я. – Судя по всему, он именно для этого и стал расти – и теперь уже не отступит. С моей стороны даже честнее было бы сразу прийти к нему, не дожидаясь таких трагических последствий. Этого я, пожалуй, сделать не в состоянии, но и бежать теперь было бы бессмысленной трусостью. Если я попытаюсь скрываться, он продолжит расти, пока все-таки не поглотит меня. Мне от этого легче не будет, а пострадает еще множество людей. Лучше об этом даже и не думать, а вернуться к водке».

***

Очнувшись после периода забытья, я обнаружил, что факел дорос до моего дома и теперь крушит его. Здание стояло по отношению к факелу наискосок – и он теперь буквально кромсал его, драл на части и перемалывал. Здание трескалось, крошилось и распадалось сразу по всей своей высоте, по всей плоскости, на которой соприкасалось с растущим факелом. Однако происходил этот разрушительный процесс тихо, как-то приглушенно: мне слышно было, как тикают часы у изголовья моей постели. Можно было подумать, что идет какая-то обыденная, рутинная работа, на которую можно не обращать внимания и вернуться ко сну.

Мне, однако, все-таки сделалось жутковато. Сначала я думал встать и одеться поприличнее, чтобы встретить приход факела с достоинством – но потом понял, что это было бы выше моих сил. «Лучше до последнего момента ничего не видеть», - подумал я. Глотнув еще немного водки, я укрылся одеялом с головой и замер в ожидании.

Приближение факела ознаменовал глухой гул: казалось, будто подступает огромная волна. Пространство вокруг меня было словно бы охвачено мелкой вибрацией, проникавшей и в меня, пробиравшей меня до костей. «Он уже здесь», - подумал я о факеле. Я уже практически ощущал его, словно соприкасался с ним кожей. Как будто можно было еще защититься, я плотнее подоткнул под себя одеяло и повернулся лицом к стене, спиной к подступающему факелу.

Когда факел пришел, я успел почувствовать, что он не просто разрушает меня, но что я смешиваюсь с ним, становлюсь частью его структуры, одним из элементов в механизме его жизнедеятельности. Как и прочий поглощаемый им материал, я стал топливом, за счет которого продолжался рост факела.