Проза

Мы приехали с Миссией. Необходимо на этом берегу, на этом самом месте выпить из хрустальных бокалов шампанское, а потом заполнить опустошенную бутылку морской водой, омывающей это священное место.

 

То есть, священное оно только для Ирки. Она  переживала здесь звездные часы своей великой любви. Вернее, звездные две недели: море, Он и Она. Он – умница и большой эстет. Умеет увидеть и оценить красоту. Однажды привез Ирке  фотографию эдельвейса на заснеженном склоне какой-то смертельно опасной горы. Сам фотографировал.

Шура – заядлый горнолыжник. Иногда на выходные он берет с собой Ирку. На лыжах  кататься она не умеет, поэтому обычно сидит в машине и ждет. Или, как выражается Шура, «греет место». Ну, и ему спокойнее, что ее (машину, конечно) никто не уведет.

Шура следит за своим здоровьем и всегда в отличной форме: режим, никаких сигарет и горячительных напитков.

 

А Ирка за здоровьем не следит совершенно и курит всякую дрянь. Моложе меня на пять лет, а вся желтая и в морщинах. Когда я ей на это намекаю, она злится и по-змеиному шипит, что  цвет такой по причине рыжей масти, а морщины – мимические. Но на улице прохожие все равно, как по команде, оборачиваются на нее, а не на меня. А я ведь и ростом выше, и внешность у меня более приятная.

Ирка же – дикий цветок природы. Роскошный. Но лучше его не трогать, иначе благоухание быстро переходит в свою диалектическую противоположность. Она рыжая, буйно-кудрявая и  конопатая. В деревне ее наверняка дразнили бы: «Рыжий, рыжий конопатый – убил дедушку лопатой...».  

 

Но лопата Ирке совсем ни к чему. У нее есть свое безотказное и смертельно опасное оружие. И для дедушек, и для лиц более подходящего возраста.  Когда она делает прическу «на выход», то голова ее, как она выражается,  становится «величиной с телевизор».

Но кроме  копны  темно-рыжих волос, невозможно не заметить  ее изваянное неизвестным героем лицо. А там располагаются точеный нос аристократки, рот грешницы и веснушки вождя краснокожих. Только глазки подвели: они маленькие и совершенно плебейские.  Но дело, вообще, не в этом. В любом случае, Ирка обречена на то, чтобы шагать по жизни под пристальным наблюдением худшей половины рода человеческого.

Потому что она – это грация. Любое ее перемещение в пространстве, действие или состояние облечено в совершенную форму. И эта форма – ее содержание. Но Ирка об этом ничего не знает. Потому что вторым ее определяющим качеством является глупость, третьим –  темперамент. То есть, если кратко, то она – грациозная, темпераментная  дура. Но это моя версия. Мой отец высказался так: «Не просто дура, а дура с апломбом».

 

А если кратко описать меня, то я – миловидная  интеллигентка с комплексами. И вот я, со своим университетским образованием, дружу с безалаберной Иркой, у которой за душой пошивочное ПТУ и курсы массажисток.  И страстно завидую совершенству ее жестов, гибкости любого движения, пленительности ее грации. И ощущаю себя рядом с ней начитанной кувалдой. 

Но глупая Ирка и об этом ничего не подозревает и считает дурой как раз меня. Относится она ко мне снисходительно, но часто раздражается, и тогда мои чувствительные филологические уши слышат выражения, которые в курсе «Введение в языкознание» классифицируются как «явления языкового табу».

Она меня подавляет, по этой причине  я иногда плачу и решаю рассориться с ней навсегда. Но потом все прощаю и опять завороженно смотрю, как естественно и легко переливается она в своем море изысканных жестов. Эта странная дружба мне вредит, я теряю собственную индивидуальность, неуклюже  пытаюсь подражать, и мои комплексы растут.

 

Сейчас мы сидим у моря. Ирка объявила это место священным. Из Москвы она привезла два хрустальных бокала,  и сейчас нам предстоит ритуальное распитие полусладкого Советского шампанского.

Я готова. Я добросовестно пытаюсь вообразить, как была она счастлива здесь, на этом сером песке. Но вместо этого представляю  кафе самообслуживания, что неподалеку.  Ирка и Шура ставят тарелки с пирожными на поднос и ждут.

Медленно двигается очередь в кассу, задумчиво поглощает отобранное пирожное Шура. И кладет на его место новое. Глупая Ирка застывает в изумлении, Шура берет еще пирожное и запихивает его Ирке в рот. Она давится его пальцами. Шура говорит, что Ирка некрасиво ест. С тех пор  она не очень любит сладкое. 

 

... Так, шампанское мы уже выпили, хрустальные бокалы застыли на песке. Теперь предстоит самое главное:  наполнить пустую бутылку морской  водой и камешками, потом закупорить и вечером привезти в Москву Шуре. Он умеет  ценить прекрасное.

 

Непонятно, как мы заснули, но, очнувшись, мы обнаружили, что  небо стало ярким, песок - желтым и легким, а мы обе сильно обгорели. Особенно досталось рыжей Ирке. Во сне я грациозно качалась на волнах с хрустальным бокалом в руке и ощущением собственного совершенства в теле.

Бутылку с «частичкой моря», как назвала это Ирка, мы, чтобы она не пролилась, всю дорогу по очереди держали на коленях. В аэропорту ее  (бутылку) и нас, сказала Ирка,  будет встречать Шура.

 

В аэропорту нас встречал мой папа. Ирку мы довезли до дому. Отец донес дорожную сумку до ее коммуналки на пятом этаже, а Ирка, перешагивая через две ступеньки,  благополучно дотащила свою драгоценность.

Дома ее ждал сюрприз. Соседка пролила кипятком Иркины лучшие босоножки:  воздушную конструкцию из тоненьких ремешков, высоченных шпилек и неопознанных ярких камешков. Ну, и зачем надо было оставлять их в коридоре?

 

Соседку в миру звали Товарищ Маузер, хотя в действительности на своем заводе она  работала револьверщицей (есть такая рабочая специальность) и, вообще, была передовиком. Ирка вступила в бой немедленно. Никогда не приобщалась она к мудрости слова Божия, и потому слова «Мне отмщение и Аз воздам» остались  неизреченными.

Победила не молодость, как в романе Ильфа и Петрова, а  грубая физическая сила.

Но мы с отцом ничего об этом не знали. На его вопрос,  зачем надо было ездить в такую даль, я кратко ответила: «По делу». Не могла же я ему сказать, что «за частичкой моря». Он бы не понял.

А Шура понял все. Он сказал, что это очень романтично. Сакральную бутылку он оставил Ирке, а «частичку моря» из нее заблаговременно вылил в ее коммунальный унитаз.

 

Прошло много лет. Сейчас я понимаю, что Ирка права и Шура действительно эстет и большой умница. Шура давно женился. На итальянке. С тех пор он живет и трудится во Флоренции. Ирку не забывает.

Иногда по воскресным дням он  говорит с ней по телефону и дает послушать в трубку,  как  звонят  флорентийские колокола. Ирка в эти минуты плачет от счастья и говорит, что это очень красиво.