Проза

    Я конь Василий. Сегодня пасусь без дела, как говорят, в провинции. Раньше был рысаком. Некоторые мои и чужие наблюдения над жизнью.

    В прошлом году катал ребятишек. Посадили сначала одного, потом второго.
    – Давай всех! – закричал на потеху народу вожатый.
    Я попятился. «Что я вам, ишак что ли?!»

    Как-то один эстет (не знаю, что это означает – так сказал второй собутыльник) стал, сидя на мне, читать книгу. «А слабо попробовать так писать?!» [Хотя бы для АХУЛИ?! Ассоциация худших литераторов. Я вот пробую]. Ждал его больше часа, пока полностью перед деревенскими не нарисуется.
Потом товарищ ещё три или четыре раза взбирался. «Вот же гондон!» – тоже такое слышал, без понимания контекста.

Бурундук образовался в степи из ниоткуда. Встал перед моей, склонённой к степной траве, мордой, надулся.
– Чего, коняка, смотришь? Я тут хозяин. Давай-ка отсюда!
«О, говорящий бурундук!» – подумал я, но ничего не сказал.
– Да ты ещё и бессловесный! Тем более! – бурундук надувался прямо на глазах, правда, для меня он, всё равно, был навсегда мал.
«Хорошо, что я травоядный!» –повернувшись к нему задом, подумал я и побрёл по траве в обратном направлении. – «Или нехорошо?!»

Рысаков становилось всё меньше. Не с кем стало резвиться, и я стал ходить к другим животным – к козам и свиньям. С ними было тоже по-своему интересно.

Когда я был жеребёнком, меня любили. Обнимали и гладили. Сейчас, когда иная кобылица говорит о любви, я отворачиваюсь и тупо тыкаюсь мордой в тын. «Сколько же нас, недолюбленных?!»

«Если человек человеку волк, то конь коню кто?!»

«Надо будет на досуге обо всём подумать! Прямо обо всём! А пока по траве…»

Счастье приходило, когда уходили любые чувства, мысли и воспоминания.

Кони спят чутко, и ночь для нас тот же день. Сквозь темноту я видел, что все всё делают одинаково.

– Мелкая философия! – сказал второй собутыльник, разглядывая на предмет полноты свежий штоф.
–  Ага! – заржал первый, который читатель.
– Ага-а-а-а-а!! – заржал я тоже, и даже запрыгал по двору в пароксизме животного смеха.
    – …! … вот же ж, скотина, а всё понимает! – одобрили мужики. – Будешь третьим!

    В деревне снесли чей-то постамент. Даже жители спрашивали друг друга: «А кто это??»
    – Это великий… – отвечали другие незнающие.
    В общем, как-то ночью я взобрался на пьедестал. Долго там простоял – крутился и так, и эдак. Потом спрыгнул. «Скучно! Да и зачем?!» – спросил я в ночной воздух, хотя животные и не знают модуса долженствования.

    Я почему все свои мысли с восклицательным знаком пишу!? Ибо даются они мне с трудом. Не каждому дано мыслить!

    – Да бесполезные уже эти твари, в смысле, кони! Раньше, да. А сейчас… – так рассуждали два лежащих рядом друг с другом смартфона, два новых интеллекта. Я почему-то их слышал.
    
    «Осенью слышны особенные запахи. Даже те, которые не были воплощены!» Почти у всякой травинки есть не только основное, состоявшееся воплощение, но и множество вариантов несостоявшихся. Это я знал точно. Ведь я пропустил через себя столько сена.

    От околицы были видны окрестные поля. На них туда-сюда ходили мощные красивые тракторы. Окрестные собаки бегали на них лаять. Наверное, по старой памяти. Когда-то они так же лаяли на тянувших лямку лошадей.

    Собутыльник-читатель однажды выбросился из окна. Из окна деревенского дома. В эти мгновения он, наверное, летал. Но быстро приземлился и заснул.

    Я бы хотел бегать в табуне. Неважно, в большом или маленьком.

    Однажды двое наших при мне завалили дворового хряка. Он долго пронзительно визжал и бегал быстрее моего по огороду. А верезжал так, что никак невозможно было выдержать. Я не понимал, что происходит.
    – Ну, дело сделано! – второй потом никак не мог отмыть руки в корыте, в котором были свалены мясо и потроха Лонгфелло (по имени любимого автора первого).
    – А мне понравилось! – ответил на незаданный вопрос «читатель». – Вот, можем в следующий раз коня завалить! Любишь конину?
    Я радостно ткнулся хозяину мордой в плечо: я ведь знал не все человеческие слова.

    А наутро, может от свиного переедания, «поэт» сблевал в мои ясли. Я был неголодный, и ещё стояла осенняя стерня, так что ушёл со двора в поля и на несколько дней обошёлся без домашней кормушки. Только нассал им в корыто с ещё не до конца разделанной тушей.
    
«Зимой делать будет нечего – надо снова перестать думать!»

*Продолжение, видимо, следует