Проза

    Я Конь Василий. И, возможно, вы уже читали первую часть моих немногочисленных мыслей: https://topos.ru/article/proza/kon-vasiliy. Продолжу с подборой новых. (Именно с «подборой» – не подборкой, ибо последнее это нечто полное, а у меня с полным никак не получается; плюс «подбора» наилучшим образом отражает то, из чего я беру свои наблюдения – есть в этом слове что-то исконно наше, деревенское, от душистой земли).

    Говорят, зима будет мягкая. А мне уже всё равно: видел я всякие времена, но счастье встречал не часто.

    Но как раз сегодня с утра меня осенила благодать. Иду, значит, по центральной улице – ещё не слякотно, можно перемещаться, и тут мне навстречу отряд разновозрастных ребят и с ними пара взрослых вожатых, все в блестящих нарядных шапочках. Потом мой хозяин сказал, что это из фольги. Мне эти шапочки очень понравились. Так что я вышел людям навстречу, преградив со смыслом этот путь.
    – Чего это он? – спросили других младшие ребята.
    – Кто его знает.
    – Гоните его, – сказали с испугом взрослые.
– Может с нами захотел, – предположила рассудительная старшая девочка.
Мы обменялись с ней взглядами, и я закивал головой.
– Вот, видите же.
Я наклонил голову в её сторону и замер, надеясь, что она продолжит меня понимать.
И тут состоялся мой животный триумф, когда я без единого слова приобщился красоты. Девочка сняла с себя блестящую шапочку и надела мне на голову, промеж ушей. Повелительно примяла мягкий металл – тот послушно поддался. Для полного удовлетворения мне стало необходимо увидеть своё отражение.
Я завертелся в поисках лужи, но её, как назло, рядом не нашлось: ноябрь был сухим. Меня будто укусило сразу сотня слепней – такой образовался в теле зуд к самолюбованию. О, вспомнился момент, когда я случайно увидел себя в отражении в хозяйском окне. «Вот оно, где ближайшая изба?!» В три прыжка я достиг чьих-то окон – даже не заметил, что разбил забор в палисаднике и снёс молодую калину. В отражении я оказался прекрасен – прямо как не знаю кто, как недосягаемый и вечный правитель. «Так бы и любовался собой до скончания веков!»
– Ой, батю-ю-юшки!! – вдруг взвыла по ту сторону стекла испуганная бабка.
Я отпрянул и заржал, передразнивая: «О-о-ой, ба-а-а-тюшки!!» И поскакал довольный к себе на двор.
Но хозяин такое не оценил. Сбил с меня палкой шапочку и смял её в «стальной» мячик. Бросил им в меня же. Я в очередной раз подумал про него плохое слово.
– Вот всё тебе неймётся. Ишь ты, захотел быть таким же модным.
Хозяин на мгновение зашёл в избу и вернулся в такой же шапочке.

«На кнуте далеко не уедешь!» – всплыло откуда-то из памяти. Я плюнул (фигурально) и убрёл, как обычно, в никуда. «Часто же всем хочется так сделать?!? А я вот даже могу себе позволить – жаль не могу плакать!»   

С обидой я медленно размышлял – ведь каждая новая мысль мне давалась медленнее, чем людям (что снова ещё обиднее).

«Конь хоть и немного, но человек. Вот хозяин сразу человек, хотя и неизвестно какой. А мне ещё надо сколько усилий!? Может мы даже больше люди, чем многие люди. Ведь живём, прямо горим – вкладываемся собой в каждое мгновение. Возможно, поэтому мы, как и большинство животных, умираем гораздо быстрее. Или может я чего не понимаю!?
А я так хотел бы побыть хоть немного человеком!
Слышал такое из дома хозяина. Монотонным и не его голосом – хотя я так и не понял, кто там мог говорить: «Чтобы, скажем, композитору или исполнителю, другому автору создать или исполнить произведение необходимо овладеть, пропустить через себя значительный массив культуры до него. Поэтому истинные шедевры так ценны: в них звучит или читается не только конкретное созвучие или сочетание слов, а помещаются в его основании сотни и тысячи других творений искусства! Можно сказать, весь массив искусства!»
И я вот прямо готов, чтобы побыть человеком, пропустить через себя весь массив человеков!
Или не готов – ведь люди убивают!»
Кажется, я даже немного заплакал – или это от ветра?

Так долго я не думал никогда. Сам не ожидал.
«Что я и кто я, и в чём могу быть подобен человеку? Если хоть на чуть уподобился, уже, значит, прожил не зря. А может ещё что хорошее успею?!» И тут догнало из памяти невпопад: «Не радуйся победам – не огорчайся поражениям!»

По дороге в никуда от далёкого в принципе от нас детского сада послышалось: «Облака-а-а, белогривые лошадки…»
«Ничего они сейчас не белогривые, а вполне серогривые. Сами что ли не видите?!»
Споткнулся – и вдруг от этого повеселел. «А что там детки танцуют, что ли?!» И поскакал в ту сторону, подлаживая ритм прыжков к тактам музыки.

Оказалось это громыхало не из детского сада, а с центральной площади рядом. Там стояли чужие шатры и много всего разного. И меня сразу взволновали многие запахи: здесь были лошади. Лошади, и ещё какие-то животные, неизвестные в здешних краях.
Я к тому времени уже умел немного читать. Подошёл вплотную к одному из фургонов.
«Ша-ша – пи – т-т – о, – я аж взмок. – О, шапито! – и только через время подумал. – А что это?!»
Чтобы спросить об этом у близких, всего лишь через стенку, лошадей я заржал и выкрикнул со ржанием этот вопрос. Мне ответили бессловесным ржанием – говорить те две кобылицы не умели. Я и обрадовался пусть и бессловесному контакту, но всё же больше огорчился. «Вот, не с кем поговорить!»
Двое работников цирка курили неподалёку.
– Гляди-ка, какой умный конь. Общается со своими. Может возьмём его с нами?
– Да, неглупый. Вроде даже слушает нас – того и гляди, заговорит. Нам бы своих прокормить, эх-хе-хе.
Который потолще начал приближаться ко мне, с неясными намерениями. Я чуть отступил. Он вдогонку выдохнул в мою сторону сигаретным дымом, но не достал. Циркачи заржали.  
«Вот дураки!» Я ещё некоторое время покружил по площади, но вскоре понял, что пугаю людей и особенно детишек, и, перейдя на шаг, двинулся неизвестно по какой улице прочь.

Уличка оказалась гористой – немалый склон тянулся вдаль. Вскоре я стал утомляться. «Становлюсь старым!»

Огорчения и утомление помножились между собой – я стал злиться, на себя и на всё вокруг, особенно на хозяина и на осень. А тут ещё задул северный ветер – меня стало продувать насквозь. Как будто других бед мало.

Со дворов доносились разные запахи – по большей части жжёной листвы. Разные малые твари бегали и ходили по своим делам. Наблюдая за этим движением, я понемногу стал успокаиваться, в основном от таких соображений, что, если все они куда-то идут-бегут, значит у них есть там какие дела, какие заботы, а значит и мне не о чем грустить. Надо себе придумать или вспомнить реальную заботу. Но пока такого не приходило. «Ну хотя бы перестал попусту грустить!»

Развернулся и пошёл, склонясь мордой и пощипывая остатки травы, повдоль домов. Мысли, большое благо, исчезли.

Тут снизу навстречу образовалась стая домашних гусей – прямо без счёта. Я их недолюбливал: опасные и уж точно непонятные. «Чего-то им всё га-га, да га-га. Может, что плохое про нас говорят».
Стая прошлёпала почти вся вокруг меня – и тут один из последних гусей встал передо мной и не уходит. Я отошёл в сторону, чтобы обойти товарища – тот снова заслонил мне дорогу. Я в другую – он, или она, снова передо мной. Я поднял морду и вытаращил на незнакомца глаза. Тот задрал голову и с вызовом зыркнул на меня. «Вот же какой назойливый!» Но вскоре всё-таки разошлись.

Оказалось, события дня так меня разволновали, что уснуть толком не получилось. Ребята – шапочка – бабка – хозяин – шапито – лошадки – гусь!

Наутро помчался по тому же маршруту – в ускоренном темпе. На месте только шапито и «немые» лошадки. А где же всё-таки гусь?! Ну да, конечно, на озере. Скорее туда – через корявые мостки, мимо рыбачков, к мелководью. Да, вон эти птицы, белеют крыльями.
Гусь будто ждал меня – сразу выделился из стаи и сходу спросил:
– Ты чего прискакал? С нами что ли хочешь? Побыть гусем?
– Гусем – не хочу. Или пока не знаю, хочу или нет. А ты сам чего вчера пристал?
– Да тоже не знаю. Показался ты мне.
Помолчали.
– А хочешь на себе покатаю? – предложил я, неожиданно сам для себя.
Гусак мгновенно взлетел и сел мне на холку. Стая загоготала.
– Чего это они? – спросил я.
– Завидуют. А кто и хает. Прямо, как у людей. Не знаю, как у вас.
– Да я тоже не знаю, как у нас. Давно один.
– Я, кстати, не хотел бы быть человеком. А вот конём интересно побывать.
– Надо же… А давай я тебе интересную штуку покажу, – я вспомнил про шапито, куда меня безотчётно влекло; кроме того, я подумал, что гуси вряд ли его видели, оно ведь немного в стороне от их извечного пути к озеру и обратно.
Гусак промолчал – очевидно, был не против.
Я нескорым шагом, чтобы случайно не смахнуть нового друга, двинулся к центральной площади.
– А есть у вас, гусей, клички? – меня интересовало гораздо больше разных серьёзных вопросов, но нельзя было пугать сходу товарища.
– Нет, нету. Все думают, что мы одинаковые – только есть, щипаться да на мясо. А было бы, наверное, неплохо, с прозвищем.
– А давай станем считать, что ты ненадолго маленький конь. И прямо сейчас дадим тебе для этого конявую кличку. Побудешь нашего племени.
– Угу!
Гусак в возбуждении даже захлопал немалыми в размахе крыльями. Со стороны могло показаться, что я стал крылатым. Как Пегас. «О, Пегас! Мой хозяин, за тостом как-то сказал: «Пусть я и маленький поэт, но ко мне приходит тот же самый Пегас!»
Я стал примерять к товарищу это имя, и что-то показалось оно мне на несколько размеров больше претендента и несоразмерным нашей местности и даже нынешней предзимней погоде. Не в буквальном смысле, а на уровне ощущения, инстинкта.
– А давай ты будешь Пегасий! Я Василий, ты Пегасий!  
– Га-га-га-га-га! – протяжно, на своём гусином, откликнулся товарищ; очевидно, это означало одобрение.
Я перешёл на лёгкую рысь – хотелось скорее увидеть шапито.

Но радость редко ходит без печали. Шапито оказалось уже встало на колёса. Шатры оказались свёрнуты, и вереница фургонов уже отъехала на некоторое расстояние. Я, забыв про седока, бросился догонять этот караван мечты. Чтобы, может быть, попроситься с ними или скакать так вдогонку весь день и всю ночь. Вслед за облаками-лошадками и лошадками-облаками!
На окраине деревни, откуда начинался асфальт, транспорт добавил скорости, и мы с гусём перестали за ним успевать. Даже если бы мы с гусаком поменялись сейчас местами, и он бы взлетел, подхватив меня, всё равно догнать бы не получилось.
Я остановился, гусь опустился на землю и стал рядом. Мы долго провожали взглядом удаляющееся шапито – и так и стояли и глядели-проглядывали даль даже когда караван скрылся за горизонтом.

*Продолжение, очевидно, с гусём Пегасием следует.