Проза

                                                                                    

 

 

 

 

 

Во дворе появляется дворник-таджик в оранжевой куртке. Это ШАМШИД. На спине его крупно написано: РЭУ-5.

 

 

 ПАОЛО.  Замри, таджик! И слушай!

 

 

 

ПАОЛО.  Водоотсосы. Их каждую ночь включают – Москва-река подтопляет Кремль и  Дом Полярников, оба эти строения   дрейфуют на чёрных водах московской ночи, они больше не могут, они  хотят уйти из города.  Смотри, таджик, город  ещё  спит, о, страшный, о древний! Полярный город моей жизни! Теперь и твоей жизни,  таджик…  С мечтой об огне ты пришёл сюда, на свет его алых звёзд пришёл, но они не светят и не греют, ха-ха! Они кровенят ночной мрак тусклым мерцанием и всё.  Страшный мертвец сосёт жизнь этого города! Но человек несёт сюда мечту свою и кладёт её к красногранитным ногам мавзолея. Беги, таджик, беги в свой Хульбук, листай обратно страницы истории своего исчезающего народа. Чем глубже назад, тем светлее и жарче, тем сильнее разгорается древнее солнце, опалившее смуглотой тебя и через тысячи тысяч лет. Ты глуп, голоден и жалок, ты жесток, коварен и доверчив, ты пришёл в Москву за добычей, но здесь давно уже нет солнца, здесь только ночные водоотсосы. Знай, глупый дворник, тьмы народов пройдут и канут, но этот город стоять будет! Убиваемый  и бессмертный. Унижаемый и надменный. Злопамятный, как старая дева. Недоступный, как  весна. Удивительно то, что твой мир канул навек, и вот – мой мир кончается, но кого мне жальче, вот вопрос? За что мы – столь совершенны, ядовито-чувственны, прелестны, но неумолимо рассыпаемся в прах? Но чу! Этот предутренний миг, им владеют лишь дворники и старики… Абсолютная тишина в абсолютной Москве!

 

И вдруг вдалеке, слабый, но манящий зазвучал голос.

 

ГОЛОС.  Паоло… исполни… Паоло… исполни… Паоло… исполни… –     

ПАОЛО.  Древний зов. Но бояться нельзя. Страх их привлечёт и они разорвут.

 

 

ШАМШИД.  Старик!

    

ПАОЛО.   Чего хочешь, таджик?

    

 ШАМШИД.  У тебя есть очаг?

    

ПАОЛО.   Идём.

 

 

ШАМШИД (бормочет) Булка есть? Чай есть?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПАОЛО.(задёргивая шторы). В сорок первом нам запрещалось зажигать свет, не используя при этом оконные затемнения. Привычка с тех пор. Освещённые окна служили отличной мишенью немецким бомбардировщикам. В 91 я видел красную полосу трассирующей пули. Как будто она все эти годы летела, ещё с той войны и вот, дотащилась.  Она шла вдоль этого  окна. На уровне глаз. Чаровало. Сил не было отвести глаз. Было рукой подать. А я ведь уже столько пожил.  Кажется, имел право на мирную жизнь.  Но  пули у них на нас остались. Их запас на нас.

 

 ШАМШИД. (бормочет по-таджикски) Мешок. Мешки. Много мешков.

 

Но, как только Паоло отворачивается на минуту,  Шамшид вновь  быстро крадёт кусок сахара, бросает его за ворот рубахи. И сразу ему намного лучше – румянец заиграл  на щеках, глаза мягко заблестели, чёрные волосы завились колечками на шее и висках.

 

 ПАОЛО. Вижу, тебе уже лучше. Вот и славно! Пей чай! Зимняя ночь длинна, но одиноким спешить некуда! Но вернёмся к 90-тым, друг-таджик.   По телевизору смотрел взятие Белого Дома.  Нравилась стремительность показа – прямой эфир! но звук отставал – вначале реальный взрыв за окном, а потом звук этого, уже канувшего в лету взрыва – на экране. Здесь ведь рукой подать до всего! Такое тут место!  Дворник, знай, этот окаянный Дом Полярников в миллиметре от всякой чистой-нечистой власти и в одном поцелуе от яремной жилы великой Родины моей.

 

 ШАМШИД (по-таджикски) Мешок. Мешки. Много мешков.

 

 ПАОЛО. (ободряюще) Ободрись, они ушли. Они ничего не заметили. Они даже не очень знают, чего хотят.  Здесь на каждого кто-нибудь охотится. Так прочерчен этот город. Все тропы испещрены.  Но это не значит, что каждый будет пойман. Смотри веселей! (замечает жадность Шамшида к сахару). Клади сахар. Клади два куска. Клади три. Да вали, сколько хочешь!  Ладно уж! Набей карманы! Люблю смотреть, как голодный и замёрзший оживает и приободряется.

 

 ШАМШИД.  Набат. Нишалло.  Набат. Нишалло. Нишалло!

 

 

     

ПАОЛО. Вижу, вижу, ты промёрз, ты растерян в чужом городе. Кушай и пей, кушай белую булку и пей огненный сладкий чай.  Это и есть счастье. после холода – счастье.  Когда кажется – никто тебя не любит.  Играй  спичкой  с великой Вьюгой, не дрогнет никто.  Но всмотрись, всмотрись в это мельтешение жизни:  вот уж налито тебе,  и в кирпично-красное питьё  радостно рушится потолок, всем своим смехом-сияньем,  размешивай, звеня, сколько хочешь – огоньки только круче завертятся. Ты под оранжевым абажуром, на  венском (он вальсирует?) стуле,  а миловидная типа Марья Петровна в драконах уж несёт из кухни гору оладушек  тебе, смуглый красавец, лихорадочно соображая – то ли нож она получит в спину, то ли корень твоего мужества вонзится ей меж дрожащих лягвей. Но острого, острого она ждёт в свою сдобно-жертвенную тушку! О, ты не знаешь ещё, девственник,  на что способны зрелые русские женщины. Ведь она только что сдала своего мужа в эНКАВЭДе. Впрочем, не знаешь ты также, на что способно зрелое  эНКАВЭДЕ. Но вернёмся к чаю. Точно так же в 41-ом в засекреченной полярой экспедиции я замерзал до смерти, но всё обошлось. Меня отогрела самка белого медведя. Спасла от голодной смерти своим молоком. Про неё написала "Правда".  Белая  потеряла детёныша, и рухнула с нежностью на меня. Это и был мой горячий чай, друг таджик!  Только не спрашивай, что мы искали в том году во льдах крайнего Севера. Это есть государственная тайна. За разглашение – расстрел!!! На веки веков. (лукаво) Тем более, мы не нашли. И тем более – любые веки можно поднять.  

 

 

 ШАМШИД (по-таджикски) Мешок. Это мешок. (По-русски) Скажи, старик, вот – это что по-твоему?

 

ПАОЛО. Положи одеяло. Отгадай лучше,  что я люблю больше всего на свете? Правильно – я люблю искать обмороженными губами тугие соски в тяжелопахнущей,  рыжеватой от потёков мочи шерсти, слышать тяжёлый стук крови в висках и нежный рык матери-медведицы, которую сосут. Потом сладко дрыхнуть носом в мамину пухлую  шерсть, а – пускай – мама тушой не надавит  на  рану в груди и – сквозную, в животе. Носом смажет  кровь со снега и в глаза поцелует. Мать моя белая медвежиная оторопь.  Знала ведь всё.  Взяла ж. Примирилась великодушно  медвежьей душой. Такая зверино-снежная мать. Наш лётчик увидел с полярного неба – из-под белого медведя торчат ноги в чёрных ботинках.  И, как высшее существо, спас подмятого. Прошил шкуру пулемётом.  Рыдал!!! Весь Советский Союз снял шляпу. Восторг единения.  

 

 

 ШАМШИД. Хорошее одеяло.

 

ПАОЛО. Последнее. Мне уж за восемьдесят, последняя осьмушка жизни, я его  износить не успею. Новое покупать не имеет смысла. Так в магазинах я в одеяльный отдел даже не захожу – время и силы даром  не трачу. К полезному тянусь, насущному – носки, мыло детское, горчичники, сигареты "Памир". А спать ложусь –  перебираю все его цветочки – хочу последнее одеяло своё помнить наизусть.

 

ШАМШИД (кивает) Большое дело – одеяло. У меня в деревне был дом. Было восемь стёганых курпачей. Будешь говорить, что я бедный? (осторожно) Скажи, старик, что ты думаешь про мешки?

 

 

    

 ПАОЛО. Я про мешки не думаю. Я думаю про одеяло. Тело, некогда буйное и горячее, жадно мчавшее меня по жизни, засыпает – засыпает – засы-па… одеяло знает всё. Каждый всхлип, каждый пук.  Одеяло – последний друг человека.  Вот я и думаю  – как это? – последнее одеяло моей жизни.

 

 ШАМШИД На стенах не было пустого места – сюзани в узорах, ковры. Кошма была на весь пол. Под каждой стеной курпачи. На каждый день свой дастархан! было! Чайный сервиз был. Посуда была разная..  Два кованых судука. Две дочки – два сундука с приданым. У жены коробочка с бусами была. Марджон был у жены такой древний, что в нём кораллы умерли. Дочки английский язык изучали.  Будешь говорить, что я бедный? Тебе никто не поверит.

 

ПАОЛО. Таджик, почему ты не спросишь, что искала наша полярная экспедиция 41 года? Нас даже отпустили с войны ради этого! Ради нас даже построили этот дом, Дом Полярников, чтобы семьи наши жили в условиях повышенного комфорта. По личному проекту товарища Сталина. И – дом до сих пор прелестен, советско-барский, с закутками для прислуги, с ответвлениями гулкими в подъездах,  с гордым парадным и продувным чёрным ходом, с групповыми портретами полярников в холлах, с  фикусами по углам, с неозначенными нигде комнатками и ниоткуда глядящими узенько хитренько окошками…  а в сумерках милого дома застряло эхо напольных часов, а вентиляционные шахты заставляют замирать  чистильщика. А недавно здесь под паркетом  при евроремонте нувориш из Армении  выковырнул ржавый наган. Спроси, спроси про экспедицию!  Хотя я не отвечу. Я слово давал генсеку,   ослепительному  товарищу Сталину. Давал слово молчать, молчание типа тьмы. Чернота и бездна так молчат.  Только чуть-чуть мигают рубины кремлёвских звёзд в молчании в этом. Но тот ли он господин, что навеки запечатывает уста нам? Тот ли?! Ух, прямо не знаю!  Запотеваю от мыслей.  Вот,  что мучает меня порой.

 

ШАМШИД. Я механизатор. Обслуживал ирригационные системы Канибадамского района. Но системы разрушились. И хлопок поливает дождь. Жена сказала, Шамшид, езжай в Москву, заработай денег. Я и дочки руками собираем хлопок на плантациях с другими таджикскими женщинами и девочками, потому что комбайны тоже разрушились.. Теперь я убираю здесь снег. Летом поеду домой. Спасибо, Паоло. Мне пора. Снова падает снег, когда рассветёт, ЖЭК увидит безупречную белизну двора, заругается, выгонит Шамшида замерзать.

 

ПАОЛО. Бери одеяло.  Я без него посплю. Здесь центр, здесь отлично топят.

 

     

Хорошо-то оно, хорошо, когда есть одеяло. Тем более в такой стране продувной Одно бы пошить такое одеяло, чтоб всю мою зимнюю Родину укрыть, наконец. Я, видишь ли, патриот. Но  силы мои на исходе.

    

 ШАМШИД. (теребит угол скатерти)   Моя жена теперь на Памире. Она приедет летом, продавать бусы из индийских камней, здесь у вас на Арбате. На Памире нужны одеяла. Жена кашляет на Памире, ей там холодно. Лёгкие жена застудила не там, не в наших горах, а у вас, под землёй, в московском метро, когда продавала бусы из индийских камней. Теперь кашляет на Памире у родни. Ваш подземный кашель в наших горах гремит. Больше не будет хлопок убирать. Мало платят. Раньше я хорошо знал русский язык. Теперь забыл. Ты очень быстро говоришь. Говори медленнее. Какой у тебя хороший дастархан. Это таджикский хлопок.

 

 ПАОЛО. Возьми дастархан. Думай, что всё вернётся.

 

 

 ШАМШИД.  Не плачь ни про что. Паоло, скажу тебе. Рискую работой, но ты добрый старик,  Павел Иванович. И я скажу. В ЖЕКЕ говорят, ты не пускаешь слесаря к себе, а сам течёшь на нижних жильцов. На Зухру-апу течёшь и сына её, чеченского головореза Гыгыза. Не сокращай себе дни жизни, Паоло. Пусти слесаря к трубам своим. Я тебе просто так сказал, я больше ничего не возьму. Ты и так много мне подарил. (встаёт)

 

ПАОЛО. Нет, нет, подожди, Шамшид. Ещё темно. Рассветёт не скоро. Не очень-то тебе можно выходить в тёмный двор. Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь про моих соседей? Что-нибудь весёлое, увлекательное  и дикое?

    

ШАМШИД (вежливо) Зачем     

ПАОЛО.  Пойми, не могу я сказать тебе, что искала наша экспедиция. Это тайна государственного значения.

 

ШАМШИД.  Про конкретных людей? Про жильцов?

 

ПАОЛО. Ну да! Ну да!

 

 ШАМШИД. Хорошо. Я должен знать их нравы. Я дворник у них под ногами. Узнать всё равно придётся.

 

 

 

ПАОЛО. (поводя зажжённой спичкой)  "Чтоб вы знали, уроды – химия первооснова всех знаний человечества".

 

 

 

 

 

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Чтоб вы знали, уроды – химия первооснова всех знаний человечества! Химия изучает соки металлов! Соки, это вещества, питающие всю материальную сторону мироздания. Это любой идиот знает. Ну да ладно.  К доске пойдёт…  Зацепина, что ты так пялишься на меня?

    

ЛЕНА   Я не пялюсь.

     

МАРЬЯ ПЕТРОВНА   А что же ты делаешь?

    

ЛЕНА.   Не знаю…

     

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА.  Не смейтесь, дети.  (Никто и не смеётся). У Лены Зацепиной папа безработный дальнобойщик, а мама вообще неизвестно где. Лена у нас голодная ходит всю дорогу и сапоги у неё рваные. Она даже читает по складам, очень тупая девочка. И как человек неприятная: в голове туман, в глазах вечная мерзлота. Скоро её отдадут в детдом, а в детдоме, дети, с сиротами такое вытворяют, и пожаловаться некому. Так, Зацепина?

     

ЛЕНА. Так.

     

МАРЬЯ ПЕТРОВНА.  А ты знаешь, Зацепина, что сирот на органы продают?

     

ЛЕНА.  Знаю.

     

МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Знаешь… Так что готовься, Зацепина, никто за тебя не заступится.  Советская власть кончилась. И обратной дороги нет!  Да шучу я!  Хоть бы улыбнулась, хоть из вежливости! Нет, ты кончишь пялиться на меня, а? Что, думаешь, самая красивая?  Лазуткин. Петя, скажи, красивая у нас Зацепина?

     

 ПЕТЯ.  Зацепина страшная.  

     

МАРЬЯ ПЕТРОВНА. На себя посмотри, Лазуткин.  Тихонький, сладенький, сопельки жуёшь, губу до пупа отвесил, а твои товарищи от тебя шарахаются. Как думаешь, кудряш, почему?

    

 ПЕТЯ.  Не знаю.

   

МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Родители у тебя богатые, а ты сутулый, и шею гнёшь. У тебя что, шея без костей совсем?

    

 ПЕТЯ. Не знаю.

    

МАРЬЯ ПЕТРОВНА. "Не знаю" – на том свете не зачтётся. Ха-ха-ха! (ржёт своей старой шутке. дети мрачно слушают).  Зацепина, ну какого лешего ты пялишься на меня? Только не говори – "не знаю"!

    

ЛЕНА. На вас платье горит…

   

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Думаешь, я поверила?

  

ЛЕНА. Не знаю.

 

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Думаешь, я сморгну? Думаешь, я вниз посмотрю, руками начну хлопать по ногам, крутиться начну  сама  вокруг себя?

   

 ЛЕНА. (тоскуя)  Не знаю.

  

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Думаешь, я сдамся? Опыты!!! Лазуткин, быстро повтори мне вчерашний урок!

     

ПЕТЯ.  Аш два эс о четыре плюс натрий о аш получится натрий эс о четыре плюс аш два о!

      

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Опыты! Мне нужны опыты! Повторяем пройденное! Золото добудь!

     

ПЕТЯ.   Я забыл, как!

 

МАРЬЯ ПЕТРОВНА   Тогда фил. камень,  идиотик!

 

ПЕТЯ.  Мы взорвёмся!

     

МАРЬЯ ПЕТРОВНА.   Кретин! Смешай элементы и брось, что получится, в окно! Смелей,  мальчуган, я рядом!

 

 

Вылетишь из школы, Зацепина, вылетишь, я говорю! Не сметь застилаться дымом! В метель не заворачиваться! Ручонкой мне там не махай из вьюги, кораблём не кивай! Не искрись, сволочь. Дети, дети, Зацепиной тринадцать лет, а она в игрушки играет! Ты и в тридцать будешь такая же дура?

 

ЛЕНА.  Не знаю

МАРЬЯ ПЕТРОВНА.  Ну почему идиотство такое? Почему облако? Почему парус? Это химия, гадина, пойми, это не речка!

 

     

 ЛЕНА. Это дедино. Деда мне подарил. Мой деда подарил лодочку. Деданька мой.

 

 ПЕТЯ (об опытах) Ух ты!

 

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Врёшь, Зацепина, нет у тебя дедушки родного никакого. . Ты в буфете булки обкусанные доедаешь. Ты от голода синяя. Никто об тебе не заплачет.

 

 ЛЕНА.  Он сгорит, мой корабль.

 

МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Ты хоть стихии не путай, дочка лимитчиков.  Корабль принадлежит стихии воды.

 

 ЛЕНА. С вашим платьем сгорит. Завоняет.  Дедушка  обидится, мой  Паоло Иванович… нахмурится он.

 

ПЕТЯ. Получилось!!!

 

 

 

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Я жива. Это такое чудо! Дети, не удивительно ли вам, что все мы живём на этом свете? Да, да, все мы однажды родились, пришли в этот мир и живём, и смотрим друг на друга, разговариваем. Все мы кружимся на круглой нашей милой планете под названием Земля. Под одним солнцем и одной и той же луной. Я  после работы, дети, приду домой, окорочков нажарю, в постельку закопаюсь и телевизор включу. Я её даже не застилаю на день! А зачем – это же моё самое любимое место в мире! Я всегда в неё стремлюсь! Всегда и отовсюду! Прибегу, лягу.  Стану пальцами ног пошевеливать. Не выразить, дети не выразить этого чуда. Можно только поздравить нас всех. Поздравляю нас всех – мы все родились и живём на этом белом свете. Садись, Лазуткин, два.

 

 ЭЛЕКТРИК.  Какая падла бомбу кинула?!

МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Выбирайте выражения, здесь дети.

 

ЭЛЕКТРИК. Кто меня покалечил? Кто меня напугал?

 

 МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Покиньте класс! Вон из класса! Я директору доложу! Я на педсовете вопрос поставлю! Вы урок срываете!

 

ЭЛКТРИК. А кто гирлянды мне порвал!  Я нёс! –  здесь сто метров новогодних лампочек. Мне  актовый зал украшать,  ёлку вам зажигать, а мне – на голову! Из окна из вашего!

 

МАРЬЯ ПЕТРОВНА.  Да ты сволочь, я посмотрю!

 

ЭЛЕКТРИК. Если вы будете электриков взрывать, у вас свет погаснет.  В обесточенной школе учиться нельзя.

 

 

МАРЬЯ ПЕТРОВНА.  Урок окончен. Все свободны.             

 

 

(им вслед) Школьники и школьницы. Мальчики и девочки. Молодость и юность. Надежда и будущее. Голубь и ветка. Голубка и лавр!  Вам, дети, жить и развиваться,  а нам, взрослым,  потихонечку стареть и сдаваться. (смахивает слезу).

 

 

 

 

 

 ЗИНОВИЙ.   Паоло, холера.

 

ПЕТЯ.   Папа, ветер.

 

ЗИНОВИЙ. Лётчик-полярник, почёт ему, а он сволочь и пьяница, это все знают. (царапает).

     

ПЕТЯ.   Папа, прохожие смотрят.

ЗИНОВИЙ.  Взятку дал в департаменте.  За это его морду на стену прибили. Увековечился, хам.  Холера-Паоло.

 

ПЕТЯ.   Папа, прохожие останавливаются. перешёптываются. Могут милицию позвать, мы царапаем мемориальные доски.

 

ЗИНОВИЙ.  Сынка, хочешь стать лётчиком?

 

ПЕТЯ.   Нет.

 

ЗИНОВИЙ.   Совсем не любишь мечтать.

 

ЗИНОВИЙ.  Ты прижмись ко мне, сына. От ветра прижмись, от недобрых взглядов косых. Знай, сына, верь отцу, дитёнок, полярных лётчиков не бывает.

 

ПЕТЯ.  Папа, ты меня жмёшь!

 

ЗИНОВИЙ.  Прям щекотно внутри, как я тебя люблю, сынка моя!  Так бы вот прям сдавил бы, чтоб хрустнуло! Чтоб какашечки все из тебя выпали, детюнечка сладкая! А вдруг бы ты не родился совсем? Петюня, все есть на свете, а тебя нет. Аж в глазах чернеет. И воет что-то по бокам…  Как это – сына моя не родился?!  А чё тогда делать? На хрена тогда всё – и мы с Риммой– мамой, и Родина наша,  и вся наша беспросветно тяжёлая риэлтерская работа?

 

ПЕТЯ.  Папа, ты намного лучше полярных лётчиков!

 

 

ЗИНОВИЙ. Не спит, Паоло – холера. Как думаешь, сын, что он сейчас делает?

 

ЗИНОВИЙ.   Я так и знал! Холера! А на хрена ему его квартира? Весь почёт позади. А у него сто квадратов – не меньше. А самому жрать нечего. И кашляет так, что во дворе гаражи гремят. Мы его в Капотню в однушку выселим. Мы  денег ему предоплатим. Он нам, сына, спасибо скажет.

 

      ПЕТЯ. (С тревогой) Папа, только по-честному, в Капотню. Обещаешь, что по-честному, в Капотню?

 

    ЗИНОВИЙ. Как ты жить-то будешь с таким сердцем? Нельзя всех подряд жалеть!  Сынка, в детстве ты над каждой мухой ревел!

 

 

ПЕТЯ (задыхаясь) Папа… папа… папа…

 

 

Папа… смотрят. Пусти, папа…

 

ЗИНОВИЙ.   Кто? Кто смотрит?

 

ПЕТЯ.   Вон та вон.  Из нашего класса.

 

 

ЗИНОВИЙ. Однушка-дешёвка. Общая– двадцать два, жилая – 17, санузел совмещённый.

 

ПЕТЯ. Папа, тише, все думают, что ты депутат. Ты чё уставилась, Зацепина?

 

 

ЛЕНА.   Вы в свете моего дедушки стоите.

 

ЗИНОВИЙ.  Не понял! Чё  она бормочет там?

 

 

ПЕТЯ . Ой, не могу!  Умру от смеха ! От неё щекотно в животе! От неё хочется повеситься!

   

ЗИНОВИЙ. Сволочь какая…

 

ПЕТЯ. Нет, папа, она дура.    Зацепина!

 

 ЛЕНА.   Чего тебе, Лазуткин Пётр?

 

ПЕТЯ.  Мы сегодня курицу ели. Жареную.

 

ЛЕНА.  Дай кости.

 

ПЕТЯ.  Там даже мясо осталось!

 

ЛЕНА. Где? Давай!

 

ПЕТЯ.  Сними трусы, дам кости!

 

ЛЕНА. Совсем дурак? Они у меня одни! Ты дай так кости!

 

ПЕТЯ (прячась за Зиновия) Иди отсюда.

 

ЛЕНА.   Лазуткин, дай алгебру списать.

 

 ПЕТЯ.   Иди, сказал, отсюда! От тебя тоска.

 

ЗИНОВИЙ.   Погодь, сына, С ними не так надо. Ты их не бойся, сына. Она девочка.  Девочкам нельзя грубить.  (Лене) Иди, подойди, не бойся.

 

 

Что, нравится?

 

ЛЕНА. Я и не боюсь.

 

 ЗИНОВИЙ.  Допрыгнешь, получишь.

 

 

     

ЛЕНА.   Как допрыгивать?

 

     

ЗИНОВИЙ. Зубами. Без рук!

 

    

 ЛЕНА (группируется). Начинайте!

 

 

Из подъезда торопливо выходит ТАДЖИК, начинает скрести снег.     

    

     

ЗИНОВИЙ.  Сынка, сынка, учись, как надо, учись, как надо!  А-ть ты, мать твою…  Чуть не цапнула, зараза!  По швам, сказал, руки!

 

ПЕТЯ (бормочет) Папа, она поймает. Я боюсь. Она поймает… Я так боюсь!

 

ЗИНОВИЙ. Не поймает, сынка! Лазуткиных не поймают!

 

 

Паразитка! Цапнула, сволочь, до крови!  Все пальцы чуть не откусила!  Поймаю,  все ноги тебе пообрываю и в жопу вставлю! (Пете) Брысь домой, мать заждалась уже там!

 

     

ЗИНОВИЙ. Таджик, тащи!

     

ТАДЖИК.  Запрет.

 

ЗИНОВИЙ.  Мешок взял! Закопал! Сразу деньги! Ну?!

     

ТАДЖИК.  Трупы трогать грех!

 

 ЗИНОВИЙ.  Где трупы? Это мешки! Очумел, чучмек? Деньги дам!  Таньга дам! Сразу дам! Так – месяц скрести будешь, а так к жене на Памир махнёшь!

 

ТАДЖИК. Я осквернюсь, хозяин. Стихии осквернятся.  Хозяин,  дай другую работу.

 

ЗИНОВИЙ. Нету другой. Эту сделай.

 

ТАДЖИК.   Не сделаю!!!

 

ЗИНОВИЙ.  Охренел, таджик? Чучмек – декханин! Где ты трупы видишь? Ты хоть знаешь, кто я? Я депутат! Академик! Я полярный лётчик! Мэр Москвы Дружков – моя дядька родной. Родня моя. Дядька мой всю вашу  Москву раком поставил. Ты понял, таджик?  Мы уссывались, когда Арбат жгли!  Мы и сейчас уссываемся. (приплясывает) Морду Москвы перекосили – мы!

 

ТАДЖИК.  Ты дэв?

 

ЗИНОВИЙ.  Без мата, ладно?  У меня сынишка. Ребёнка ты  моего видел хоть?  Ну, а ты – "трупы" говоришь!  Жена у меня, Римма. В очках. На хрена я про очки сказал?!

 

 

ТАДЖИК.  Хозяин, давай, тебя спасу.  Верь!  Трупы нельзя закапывать.  Трупы нужно относить на самый верх дахме, раздевать до гола и оставлять хищным птицам на съедение. Закапывать нельзя. Закапывать грех. Закапывание – скверна. Стихии должны быть чисты. Как и тело. Хозяин, когда ты моешься, ты моешь между пальцами ног?

 

ЗИНОВИЙ. (помолчав) У вас свои обычаи, у нас свои.

 

 

(показывает на мешок) Ну, видишь, идиот, видишь теперь-то? Где трупы-то? Трупы  же не шевелятся!  Сроду трупы не шевелились! Давай, берись, что ли!  

 

 

 Марья Петровна! Какого лешего! Вы куда, Марья Петровна! Вас какая муха-то укусила? Вы ж умная женщина, куда вы?  Такого уговору у нас не было! Что вы вырываетесь? Что вы мчитесь – то?

 

 

 

 

 

 

 

ЛЕНА. Нам по химии сегодня не задали! У нас были практические занятия! Я сегодня ни одной двоечки не получила. Ну что ты уставился?

 

ПАОЛО.  Почему ты такая грубая?

 

ЛЕНА.  Я не грубая!  Я замёрзла! Дед! я же сегодня же ни одной двоечки не получила же!! Показать дневник или так поверишь?

 

ПАОЛО.  Поверю.

 

 ЛЕНА.  Ты не скажешь, что я тупая?

 

ПАОЛО. Нет, конечно.

 

ЛЕНА.  Тогда – на! (протягивает виноград).

 

ПАОЛО. Виноград! (трогает) Холодный.

 

ЛЕНА. Сорт "Мускат".  (вертит кисть за черенок) Нравится тебе?

 

ПАОЛО. У тебя цыпки на руках.

 

ЛЕНА.  Ты сюда смотри! Он красавец из юга!

 

ПАОЛО (машинально поправляет) С юга.

 

ЛЕНА (послушно) С юга. Я не тупая?

 

ПАОЛО.  Нет.

 

ЛЕНА. Смотри, дед! Я его тебе на Палашёвке купила. Специально ездила! Для тебя ездила! Битый час  выбирала – у них там все столы снегом замело, но я-то нашла!

 

ПАОЛО.   Палашёвский рынок закрылся ещё в прошлом веке.

 

ЛЕНА. (помолчав) Рядом. Там рядом чёрные продавали. На ящиках.  Ты кушай. тебе вкусно?

 

ПАОЛО. (ест) Вкус тонкий. А как ты вошла?

 

ЛЕНА. Открыто было. Ты кушай. Мой любимый сорт. Паоло, ты купишь мне коньки?

 

ПАОЛО. Таджик не закрыл, уходя. Он рассеянный, потому что истощённый. С него спрос невелик.  А я-то разиня! Вот разиня!  Я должен помнить – нужно  очень беречься от нежелательных вторжений.  Девочка и замёрзла. Замёрзшая девочка. Позванивает косточками.  Чаю бы дать тебе, дитя,  да сахар закончился.

 

ЛЕНА. Ты коньки мне купишь, дед?!

 

ПАОЛО (очень расстроен) Если проникнут нежелательные гости, последствия будут необратимыми.

 

ЛЕНА. Коньки же хочу я, дедушка!

 

ПАОЛО.  Фигурные?

 

ЛЕНА.  На фиг! Беговые. "Ножи".

 

ПАОЛО Девочки любят фигурные.

 

ЛЕНА. На Патриках буду кататься. На "ножах". Я бегать люблю. Сверху огоньки, снизу лёд, между ними – я. Деданька, ну пожалуйста! Я уже ждать замучилась!

 

ПАОЛО А родители? Ты им скажи, они купят!

 

ЛЕНА.  Деда, я тебе говорю! Мне приятнее – от тебя!

 

ПАОЛО.  Я немного растерян.

 

ЛЕНА. А чё ты растерян-то? Чё тебя растеряло так? Новый год опять скоро! А я опять без коньков! Быстрее надо, деданька мой любименький!

 

ПАОЛО.  Тебе под ёлку родители должны положить коньки. Я так думаю. Нет, я убеждён!  Мне даже отсюда видно, как ты сильно  хочешь коньки.

 

ЛЕНА. Мамка ни за что не положит – она боится, что я разобьюсь. А папка – уже разбился.

 

ПАОЛО.   Как разбился? Как он мог разбиться?! Да  мы же с ним на прошлой неделе на лестничной клетке курили… мы  про Сталина спорили! Он горячился, рубил аргументами. Я отклонял, увещевал его, молодого рабочего.

 

ЛЕНА.  Да хоть про чёрта б вы спорили там, мужики!  Папа разбился, а я уже смирилась. Купи коньки, дед!

 

ПАОЛО.   Он ещё кашлял надсадно так, что казалось – лёгкие выплюнет! Мне знаком этот кашель. Это кашель Севера. Нельзя слишком сильно рот разевать, когда вокруг арктический лёд!

 

ЛЕНА.  Можно – нельзя, теперь-то чё говорить. Папы больше нет с нами. А из окон наших дует.

 

ПАОЛО.  Как можно так цинично… Ты лжёшь. Подростки всегда лгут. Подростки легкомысленны и себялюбивы. Подростки яростно верят, что они бессмертны. Поэтому умирают легко. Подростки созданы из огня и снега, поэтому так сгорают легко. Подростки ангелоподобны – следы их ног легче и меньше, чем наши. Подростки бессердечны. Они  пусты. Они поют каждой косточкой, каждым завитком своим. Они мстят матерям. Они умеют. Они предчувствую позор и уныние взрослой жизни. Они порываются уйти.  Как это можно так спокойно произносить эти слова: "папы больше нет с нами." Подростки – отличная мишень.

 

 

ЛЕНА. (подходит к карте СССР) Вот Уральский Хребет. Вот этот тракт. Папин камаз нашли вот здесь. Под брюхом кабины горел костёр. (вглядывается в карту) Да вон же, вон до сих пор огонёк там. А теперь глянь, дед…

 

 

ПАОЛО.  Где? Какой огонёк там? Нет. Девочка моя милая! Что у тебя по географии? Эта красная точка означает месторождение благородных металлов.

 

 

ЛЕНА. Ты обещал не говорить, что я тупая! Вот, смотри, дедушка мой, на карте твоей всё-всё подробненько обозначено.  Глянь – Сюда – сто километров снега…

 

ПАОЛО (поправляет) Километров.

 

ЛЕНА (послушно) Километров. И сюда сто километров снега.. И ни одного следочка, никого, ни человечка! Как ты думаешь, Паоло, с нами мой папа после этого или не с нами?

 

ПАОЛО.  Девочка! Я когда-то в арктических снегах  замерзал и меня, ты не поверишь – (показала на чучело белого медведя) спасли.

 

ЛЕНА.  Нет, Паоло, это в твоих арктических снах всё сбывается. А мой папа– простой рабочий человек. Он никогда не умел мечтать. Он просто разбился. Жил-жил и разбился.

 

ПАОЛО.  Он умел мечтать. Он верил в Сталина. Я отговаривал – что ты о нём знаешь?! Ты не жил тогда! А он говорил: так холодно и одиноко на Камазе тащиться по дорогам нашей родины. Бывает, говорил мне молодой дальнобойщик – сутки никого не встретишь. Говорил –  все дальнобойщики возят на лобовом стекле портрет товарища Сталина. Говорил, устанешь, летишь, и начинает казаться – вот-вот слетишь с пустынных немерянных этих земель. А у товарища Сталина взгляд такой твёрдый. Глянешь на него и тут же проснёшься.

 

ЛЕНА. (Раскинув руки, обнимает карту СССР) Вот это страна, в которой ты родился?

 

ПАОЛО. Эта.

 

ЛЕНА. Ух ты, странища – руки не достают до краёв! (льстиво) Твоя страна большая, моя – маленькая. Подари мне коньки! Ну что тебе, жалко?

 

ПАОЛО. Разве хорошо попрошайничать?

 

ЛЕНА.  Я же не кушать прошу! Я счастье у тебя прошу, деданька. Мне девочки звонят – пойдём на Патрики на каток? А я  – голова болит. А она не болит! Я хочу на Патрики! На каток с лучшей подружкой – хочу! Мороженое на холоде кусать! Хохотать, чтоб слёзы брызнули! И чтоб горло потом заболело. В кроватке с  книжкой лежать. И молоко с печеньем. Теперь ты понял хоть?!

 

ПАОЛО. Скажи хотя бы, как тебя зовут?

 

 

 

 

 

 

          

ШКРАБА. Ай!   Да чтоб я сдох! Товарищ майор! Здесь что-то не то! Ой¸ я чую – что-то не то! Объект там стоял! А теперь здесь, он своим ходом притащился!  И под жо… типа – в ноги упёрся.

         

МАЙОР. Прекратить орать, сержант ШКРАБА. Доложите по уставу!

 

ШКРАБА.  Есть доложить по уставу! На обследуемой местности замечен передвигающийся неопознанный объект типа мешок. Да вот же, це он бредёт!

 

 

 

МАЙОР. Чего тебе, девочка?

 

ЛЕНА.  Дяденька, проверьте мой дневник.

 

МАЙОР. Не мешай, отойди в сторону.

 

 

 БОЕЦ  ШКРАБА. Товарищ майор, всё чисто.

 

МАЙОР.  Ладно. Проверьте те углы!. (Лене) Девочка, чего же тебе надо-то, недосмотренная?

 

ЛЕНА.  Проверьте дневник мой, дяденьки!

 

МАЙОР.  Почему здесь ребёнок? Какого хрена здесь ребёнок без пальто?! У неё на волосах даже снег! Ёшкин кот! ШКРАБА? Козёл! Ночь! Иван!

 

ШКРАБА. Це я знаю? Це моё дитё? Идём, дивчина! До тех снегов идём!

 

 

ШКРАБА.  Стой здесь. А-то командир орёт. Стой, краля.  Здесь безопасно.

 

 

   

 

МАЙОР. Отходите ! Я вас прикрою! –  (стреляет!)

 

 

ЛЕНА. Никто не проверяет мой дневник! Никто не проверяет мой дневник! Никто не проверяет мой дневник!