Проза

 

 

 

      ТАНА. Ляля.

 

 

      ТАНА.   Сона.

 

 

      ТАНА   Лорина.

 

 

      ТАНА   Зара.

 

      ТАНА. Теки, вода, по белой рубахе, по цыганскому телу, по… как дальше? Забыла…

 

 

      ТАНА   Гипотеза! Цыгане вышли из Индии. Догадки. Домыслы. Размышления. Сидят в своих домах под лампами, пишут глупости про цыган.

Цыгане идут, идут, идут. У цыган нет богов, совсем ни одного. У цыган золота много. Они воруют детей. Цыгане никогда не умирают, потому что идут, не останавливаясь. Цыгане отличные воры. Цыгане ничего не знают. Цыгане гадают наугад. Цыгане пляшут и поют. Пляшут вот так вот.

 

 

      ТАНА.   Перестань же ты ходить за мной, горестный Бабыкин! Ты ведь знаешь, я цыганка!

 

 

      БАБЫКИН  Тана. Цыганочка… Возможны смешанные браки. Примеры есть!

      ТАНА.   Почему ты не заикаешься? Почему не качаешься, Валерка?

      БАБЫКИН.   Не знаю. Что блестит у тебя на груди?

      ТАНА.  Рублик. Космонавт подарил.

      БАБЫКИН   Он тебя никогда не полюбит. А я – навеки.

      ТАНА.    Убей Железные Зубы!

      БАБЫКИН   Ты же знаешь, кто это! Всё Дракино от него стонет!

      ТАНА. (дразнясь)  И Малые Сапожки! И Весёлые Глазки!

      ВАЛЕРКА   Весёлые Глазки откупаются. Они богатые. Тем более, он сам оттудова. Тана! Это майор милиции Морин. Он творит с людьми, что хочет. Издевается ради одного удовольствия! В подвалах милиции.

      ТАНА.   Убей майора милиции товарища Морина.

      ВАЛЕРКА.  Тогда ты будешь моей, Тана?

      ТАНА.   Буду. Недолго.

 

 

«Луна-луна моя, скройся.

Когда вернутся цыгане

Возьмут они твоё сердце

И серебра начеканят…»

 

 

      ГЕРМАН   Ядрёна вошь!

      ВАЛЕРКА   У тебя такие чёрные  глаза, Тана. И грудки у тебя маленькие. Ты дитё ещё, Тана. (Глядит на луну).

 

 

       ВАЛЕРКА. «Не бойся, мальчик, не бойся,

                           Взгляни, хорош ли мой танец.

                           Если вернутся цыгане,

                           Ты будешь спать и не встанешь»

      ГЕРМАН.   Йокарный бабай!

      ТАНА.   Цыганки в 15 лет уже по два по три цыганёнка родили. А мне весь мой живот разгваздал железными зубами майор милиции товарищ Морин. Убей его!

      ВАЛЕРКА.   Я так люблю тебя. Мне прямо везде больно от любви. Хожу-шатаюсь. Слова застревают в груди. Я прямо умираю весь от тебя, Тана. Но я сильно боюсь майора Морина!

      ТАНА   Начёрта тогда ты нужен, Бабыкин!

      ВАЛЕРКА.   Нет, Нет, не исчезай! Жасмин меня душит, Тана!

      ТАНА   Нежный синеглазый русский. Давай танцевать твой холодный танец!

 

 

      ВАЛЕРКА.   Люблю, Люблю, Люблю.

      ТАНА.  Любовь, когда жарко?

      ВАЛЕРКА .  Я убью Морина!

      ТАНА.   Убей! Убей!

 

 

      ВАЛЕРКА   Тана. Ты пахнешь водой и травой. Немного тиной, немного песком.

 

 

После убийства меня тут же схватят. Ты придёшь ко мне в тюрьму?

 

      ТАНА.   Нет.

      ГЕРМАН.   Сука цыганская!

      ВАЛЕРКА.   Всё равно. Я даже не успею прикоснуться к тебе больше!

      ГЕРМАН.   Лох!

      ТАНА.   Всё равно! Кружи меня, Бабыкин! Я всё-таки ещё маленькая девочка. Мне нравятся карусели. Ребёнка любят кружить!

      БАБЫКИН.  Убийством я обреку себя на разлуку с тобой и с небом, Тана!

      ТАНА.   Ах, ведь я цыганка. Цыганское дитя со всеми в разлуке, Бабыкин.

      ВАЛЕРКА И руки мои будут в крови, Тана.

 

 

      МОРИН (Герману)   Замри. Спугнёшь!

      ГЕРМАН.   Вам чего?! Вы – он?!

 

Морин улыбнулся. Зубы железные. Герман это увидел.

 

Вы – преступник. Оборотень в погонах!

 

     МОРИН.   Всё слыхал? Всё видал? Свидетелем пойдёшь.

 

Герман переживает услышанное.

 

      ГЕРМАН   Я доносы не пишу.

      МОРИН.   Замри!

      ТАНА   Я твои синие глаза поцелую, Бабыкин.

      ВАЛЕРКА.   Это к разлуке. Ах, нет!

 

 

      ВАЛЕРКА   Я чувствую… она приближается… разлука с тобой, Тана!

      ТАНА.   Не грусти. Смотри, что цыганка умеет!

 

 

      МОРИН (вопит) Стоять. Всем – стоять! Руки вверх!  

 

 

      ТАНА (вскочив, визжит) Это он! Железные зубы! Убей его, убей, Бабыкин! Мучитель!

 

 

      ВАЛЕРКА.   Не успел. Всё равно бы потерял тебя, цыганка. (умирает)

 

 

      ТАНА   Ничего не можешь. Умереть только смог – бестолочь! (Морину) Ты, сволочь с железными зубами, цыгане придут и убъют тебя…

      МОРИН . Не придут!

 

 

      ТАНА. (умирая)  Цыгане не умирают, русский ты дурак.

 

Герман вскакивает.

 

      ГЕРМАН. (Морину) Вы их убили!

      МОРИН   Натюрлих.

      ГЕРМАН   Вы что, больной? Вы их убили. Застрелили. Из пистолета. Совсем с башкой не дружите?

      МОРИН.   Лови!

 

Морин бросает Герману пистолет. Герман машинально ловит. Морин достаёт платок.

 

      МОРИН   А теперь дай обратно. Пальчики твои возьмём.

      ГЕРМАН. (изумлённо) Да ты и в самом деле дерьмо! Вот дерьмо-то!

 

 

Теперь на мне кровь.

 

 

 

 

 

  Дверь отлетает наотмашь. Поток солнечного света врывается. Вместе с ним – красавица-агроном ЕЛЕНА НИКОЛАЕВНА. На ней брезентовая роба, кирзовые сапоги.

 

      ЕЛЕНА (зычно-простуженно) Есть кто?

 

ТИТОВ поднимает голову, болезненно щурится на Елену, сияющую в световом проёме.

 

      ТИТОВ.  Вы за мной?

      ЕЛЕНА.   Смотря кто вы!

      ТИТОВ.   Герман Титов.

      ЕЛЕНА.   Точно!

      ТИТОВ.   Не космонавт!

      ЕЛЕНА.   С приземлением вас!

      ГЕРМАН.   Слушать противно!

      ЕЛЕНА.   Зинка!

      ЗИНКА .  Ась? Еленушка Николаевна! (Герману) Это красавица наша, душа справедливая, хоть и строгая! Агроном наш вечноцветущий! Еленушка,  гордость совхозная, ненагляда приречных деревень, к столу, не обижай крестьян!

      ГЕРМАН.   Эту ночь я запомню навеки. Спросите меня – почему?

      ЕЛЕНА.   Зинаида, бабы с утра в поле, тебя одну опять не видно!

      ЗИНА.   Так я ж оладушков напекла. Покушай от души, Николавна. Со сметанкой. Сёмужкой прикусывай малосольной.

      ТИТОВ.   Но он, в свою очередь, убил ещё двух человек!

      ЕЛЕНА.   Так. Понятно. Лучкова, ты гостя своего свёклой поила?

      ЗИНА.   Окстись, агрономша!

      ТИТОВ.   К тому же он первый начал. Я и так чуть не рехнулся от удивления, а тут ещё и он вылез. С зубами с этими…

      ЕЛЕНА.   Лучкова. Воруешь, воруй. Все воруют. Ешь ты её – ешь, все едят. Наши к пестицидам адаптированные. Но ты чужих-то не трави хоть, а!

Имей совесть!! Они ж три месяца распадаются!

      ГЕРМАН.   Я убил майора милиции. И не жалею!

      ЗИНА.   Лёля, вчера поминки справили. Два покойника. Угостить было чем?

      ГЕРМАН.   Три! Плюс два… Один из них мой папа годичной давности. Один… в кумаче где-то замотался. И три на чёрной и мокрой поляне, где зло блестит река под мертвенно бледной луной.

      ЕЛЕНА.   Картина до боли знакомая. А прополка свёклы меж тем идёт своим чередом. Лучкова, ты как? Тебе особое приглашение, или сразу – докладную писать?

      ЗИНА.   Иду, иду, я разве отказываюсь! (засуетилась).

      ТИТОВ.   Подождите. Я здесь не останусь.

 

 

(Елене) Помогите мне встать.

 

 

      ЕЛЕНА.   Вы прямо в этом и летаете? На саван похоже.

 

 

      ТИТОВ.   Нет. Не в этом. А это цыганкина рубаха. А где моё – того не ведаю. От «Хьюго Босс»…

      ЕЛЕНА.   Лучше б я на фельдшера выучилась, в городе б жила, чем в земле копаться с ленивой и коварной деревенщиной.

      ТИТОВ. (неожиданно жарко) Да, да!  Это намного лучше! Убеждён, там ваш труд оценили б… (смутно) И правда, редкая красавица. Где я видел это лицо?

      ЗИНА   У Елены высшее образование. ВУЗ.

      ТИТОВ   У меня тоже. Прощайте. Где тут выход? Я домой хочу.

 

 

      ЕЛЕНА   Короче – тракторист допился, упал, нос сломал.

      ЗИНА   Валерку возьмите. Валерка непьющий, парень серьёзный…

 

 

      ТИТОВ (бормочет) Пожар где-то…

 

 

      ЕЛЕНА   Валерку я б взяла, да кособокий он какой-то…

      ЗИНА   В трактор залезет – кто увидит?

      ЕЛЕНА   Так-то оно так…

      ТИТОВ   Мама…

      ЕЛЕНА С другой стороны – трактор не танк, красоваться нам не перед кем…

       ТИТОВ   Можно выйти?

 

 

 Жжётся. Укажите мне, пожалуйста, на дверь.

 

 

 

 

      ТИТОВ.   Отец мой. Ты умер. Я целый год не верил в это. Ты пошёл погулять в поля русские, тебя укусила какая-то гадина, ты сгорел в одночасье. Летательный исход. Пока тебя в алых шелках, в чёрном бархате не положили в печь, я всё думал – встанешь. Не встал. Говорят, в крематории, от высокого огневого накала покойник садится в гробу. Сгорает сидя. Сжатие мышц. Ты просил урну с тобой не хоронить. Ты боялся под землю. Ты просил запустить её в космос. Но это очень большие деньги, отец, гораздо большие чем, на которые сжигают чужие книги. Я ещё столько не заработал, папа. Папа, я любил тебя, да, мой отец. Приходя с работы, ты, усталый, сажал меня на острые свои колени, и я думал, что ты сожмёшь меня, как пустой орех.  Но ты гладил меня по голове чуть дрожащей рукой. Твои сильные узловатые пальцы. Мать тихо звала тебя ужинать. Ты спускал меня с колен, и, скрипя ремнями,  устало шёл в столовую. Или тогда уже не было ремней? Портупея называется. Серый, строгий, двубортный – пистолет на крестце. Знаешь, отец, в моём доме много комнат, башен, переходов и тонкая сеть потайных комнат. Но ни  одного подвала. Сплошной монолитный фундамент. Этот особенный, сладковатый и тёмный запах. Отец мой, я любил тебя! Ты восхищался достижениями нашей Родины. Ты презирал отсталый Запад. Ты был аскет. Ты знал, что я стану космонавтом. «Земной шар будет наш, сын» – говаривал ты порой. Ты по утрам делал зарядку под громкое радио. «Это запах моей работы» – говаривал ты порой. В пять или в шесть… Сны мои! Мои чёрные океаны! Когда вы нахлынули на меня?  Вы поглотили малыша. Поглотили. Совсем поглотили! Отец, успокойся, пожалуйста, успокойся! Ты в надёжном месте, в прекрасной хрустальной урне, в освещённом сейфе, в швейцарском банке. Тебе никогда не темно. И ты будешь запущен в космос. Это говорю тебе я, твой Герман Титов.

 

 

 

 

 

       ГЕРМАН.   Сейчас крикну.

 

 

Надо же, какое дружное молчание кругом!  (кричит) Э-э-эй!..

 

 

Вот пусть оно теперь бродит по дому. Мой голос без меня. Мой бывший крик. Я уже молчу, а он не знает – усердно бродит. Я уже думаю про другое.

Я уже снова заговорил, а он – бродит. Эхо. Оно не понимает, что существует время и воля пославшего его.  Оно думает – оно мой голос. А я давно уже отрёкся от него. Я уже изменился. Постарел. Я уже даже уснул. Всё. Сплю. Эхо – ты осталось совсем одно.  (Притворяется спящим).

 

 

Захочу, спрячусь в потайную комнату. Когда эхо обойдёт дом и вернётся – на диване меня не обнаружит. Это будет что-то! Это будет ого-го-го!

 

 

      ЕЛЕНА.   Ой, небо! Небо! Правда, небо! Нет, честно, небо это! Надо же, небо! А ну-ка, а вот так если… (легла на диван и смотрит вверх) А так облачка плывут… щекотно. Лечу я… какой простор! Прелесть! Нет! Меня застанут!  (встаёт с сожалением). Прилично ли, что я вошла без спроса? Да разлеглась! Да загляделась в небо! Скажут – ротозейка. Нахалка. Ждать буду здесь. Он придёт, а я деловая, собранная. Говорю суховато, отрывисто. С деревенской грубоватостью.

 

Нервно ходит вдоль полок, рассматривает книги.

 

Какой начитанный человек! О, «20 тысяч лье под водой!» Моя любимая книга! Раз, два, три… пять штук! Зачем пять? А где тогда полные двадцать таких  же? В честь лье? Какой неточный человек!

 

Елена, не зная, как выйти из положения, ставит книги обратно, закрыв ими лицо Титова.

 

Неудобно как-то. Будто застала за… плохим. Ах, чёрт! Я, в конце-концов, не девочка! Я агроном,  представитель совхозного руководства. (стучит в книги). Гражданин Титов! Можно вас на минуту!

 

 

      ТИТОВ.   Итак. Вы обнаружили моё потайное место! Оно было самое любимое!

      ЕЛЕНА   Я не хотела вмешиваться.  Я не хотела вникать. Я увидела любимую книгу в ожидании вас

      ТИТОВ.  Зачем вынули все пять?

      ЕЛЕНА.  Зачем вам пять?  Я бродила. Искала. Вас нигде нет. Хотя в полях меня всегда слышно. Особенно в страду.

      ТИТОВ.    Вы в сапогах, а у меня паркеты.

      ЕЛЕНА.  Сама не заметила, как забрела так глубоко. Надеялась встретить вас у порога. Я прямо, знаете ли, с поля. В обед. Решила заскочить.

      ТИТОВ.   Прошу.  (Указал на кресло).

 

 

Курите. (протягивает ей дорогую сигаретницу).

 

      ЕЛЕНА.   Спасибо,  я свои. (закуривает «Беломор»).

      ТИТОВ.   Пьёте?

      ЕЛЕНА.   Только водку.

 

 

      ЕЛЕНА. Обожаю, когда пузырьки в стакане вьются… их 20 тыщ. Не меньше!

      ТИТОВ.   Желаете? Полезно для кишечника и почек.

     Е ЛЕНА.   Нет, я своё. (Опрокинула рюмку, закурила).

 

 

      ТИТОВ.   И всё же, я вас где-то видел!

      ЕЛЕНА. Видели, конечно же! У гражданки Лучковой. У Зинки. Ну, черноглазая такая!

      ТИТОВ.  Не то! Не то!

      ЕЛЕНА.   Пока вы тут строились, я всегда в полях… здесь все друг друга видят.

      ТИТОВ.   Не то!

      ЕЛЕНА.  Тогда не знаю. Простите, если что не так.

      ТИТОВ.  Это похоже на эхо. Только наоборот.

      ЕЛЕНА. (энергично) Как член совхозного руководства… (прыснула) Такое у нас руководство – смех один – я да майор Морин, старик да баба… и всё же, товарищ, я должна вас известить… вы, конечно, частное лицо, не совхозник какой-нибудь… (с мольбой) бульдозерист мне очень нужен! Трактористы всё ж трезвеют потихоньку, но бульдозерист – никак! Погибаем!

      ТИТОВ.   Я, пожалуй, тоже выпью… невзирая на язву… (опрокинул рюмку). И. позвольте угоститься вашими. (затянулся). Мой отец тоже курил «Беломор».  Заметьте, не «Герцеговину Флор»!

      ЕЛЕНА   И кем работал ваш родитель?

      ТИТОВ.   В подвале. Он больше –   в подвалах. Теперь он умер. Год как.

      ЕЛЕНА.  Такое со всяким может случиться.

      ТИТОВ.   Да, он теперь под землёй. При жизни – в подвалах, а в смерти – и того ниже. Как-то всё тесновато. Темновато жил родитель. Его укусили, он умер.

      ЕЛЕНА.   А наши мужики все повально в горячке. Сезонных мы брать колеблемся, технику боимся, попортят. Молдаване они, что они там понимают!

      ТИТОВ.   Но я его очень уважал! Очень! Я всем обязан ему!

      ЕЛЕНА.   Кому?

      ТИТОВ.   Родителям, вузу, стране, бывшему комсомолу и собственному каторжному труду!

      ЕЛЕНА.   Тогда вы справитесь. Бульдозер такой многогранный человек освоит в миг.

      ТИТОВ.   Фактически всем, что я имею, я обязан себе. Он никогда не вмешивался в мой бизнес. Очень принципиальный был человек.

      ЕЛЕНА.   Да вы о ком, Герман?

      ТИТОВ.   Я всё о том же. В моём доме нет ни одного подвала. Монолитный фундамент.

      ЕЛЕНА.   А я потеряла нить беседы.

      ТИТОВ.   Я веду внутренний спор.

      ЕЛЕНА.   А мы – если оставим Москву без свёклы, совхоз наш признают нерентабельным. А у нас и так все пьяные. И тогда в полях наших будет не свёкла, а полынь до неба.

      ТИТОВ.   Вас, кажется, зовут Елена Николаевна?

      ЕЛЕНА.  У Зины мы с вами познакомились, Герман Титов, у Лучковой.

      ТИТОВ.   Как женщины лгать любят!

      ЕЛЕНА (потупясь). Во лжи наша сила пред вами.

      ТИТОВ.  Отец мой ложь различал. В подвалах. На крестце у него был пистолет. Вот этот.

 

 

      ЕЛЕНА.   Вид оружия льстит любой женщине. В нём есть что-то опасное.

      ТИТОВ.   Опять ложь!

      ЕЛЕНА.   Да.

      ТИТОВ.   Оружие внушает страх!

      ЕЛЕНА.   О да.

      ТИТОВ.   Ложь! Опять ложь! Ложь!

      ЕЛЕНА.   О да, да! Ну что же делать с этим?!

      ТИТОВ.   Оружие вас возбуждает. Я вижу по вашим серым глазам это.

      ЕЛЕНА.   Я лгу беспрестанно.

      ТИТОВ.   Вам нужен был повод придти ко мне.

      ЕЛЕНА.   О да!

      ТИТОВ.   Вы придумали самый дурацкий повод, что в голову взбрело – про бульдозер. Вернее, вы не удосужились ничего пристойного подобрать для визита. Откуда такая самонадеянность?

      ЕЛЕНА.   Я сирота. Мне не с кем было посоветоваться. Когда я шла к вам по тропинке через поле, я всё-таки немного робела. Бабы на грядах окликали: Елена Николавна, куда вы? Но я не отвечала. Махну им рукой, мол, обед, а сама иду. К вам. А сердце так бьётся: и сомнения, и робость, и голова болит.

      ГЕРМАН.   Вы? С вашей красотой? И вы как будто бы не знаете, что вам всё дозволено? Ведь знаете? Знаете?!

     ЕЛЕНА.   Да. Я знаю.

     ГЕРМАН.   И эта кирза. Эта роба. Выгоревшие на солнцепёке кудри. Ветер их разметал, и она не причесала их, идя сюда. Всё так продумано. Травинка вон прилипла к сапогу.

 

      ЕЛЕНА.   Я не замужем. Совсем. Я одна лежу в лугах.

      ГЕРМАН.  Ну так бери же меня! Мучь, терзай, рви, доводи до истерик и слёз, прекрасная агрономша! Смейся надо мной! Весь я – твой!

      ЕЛЕНА   Я так и знала! Я так и знала! Ты отзовёшься, внешность обманчива, а сердце отзывчивое! Ты очень хороший человек, Герман Титов.

Бульдозер наш в прекрасном состоянии!

      ГЕРМАН.   Ложь упорствует. Но ты без этого не можешь. Ну хорошо, Елена Николавна, я принимаю вызов. Причина вашего визита?

      ЕЛЕНА.   Июльским предгрозовым полднем ты спрашиваешь прекрасную женщину о причине её визита?

 

Гроза. Потоки бьются о стеклянную крышу и. кажется, что помещение в воде.

 

      ТИТОВ.  (Как будто издалека) Когда льёт, я как будто на дне океана.

      ЕЛЕНА.  Возьми меня!

 

 

 

 

 

      ГЕРМАН (сквозь шум дождя) Хочу слизать сок персика с твоих ключиц.

 

 

      ГЕРМАН.   Теперь скажи, зачем ты приходила?

      ЕЛЕНА.  (Смотрит вверх) Вода не проломит стеклянную крышу?

      ТИТОВ.   Нет. Не знаю.

      ЕЛЕНА.    Правда же, мы с тобой как будто на речке?  Ведь похоже, да?

      ГЕРМАН. Ты знаешь...  Ты тоже там была! 

      ЕЛЕНА.     Где, любимый?

      ГЕРМАН.  На речке. Всё объяснилось.

      ЕЛЕНА.     У нас речек две. Синичка и Банечка.

      ГЕРМАН.  На той, где чёрная поляна. Осока высока и режет ноги. И бледная над всем луна.

 

 

      ЕЛЕНА.   Синичка. Нет, моя радость. Я не была там. Детьми мы там ловили раков летними ночами. Жгли костры. Пели. Мой первый поцелуй остался где-то там.

      ГЕРМАН.   Но сейчас-то зачем лгать? Или в этом особая тайная радость? Лёгкий зуд, возбуждающий кровь? Ложное ощущение превосходства? Ведь ты видишь, я сдаюсь! Я готов на всё! Я не прячусь, не отпираюсь, как бы делал это злобный гном, гоняемый в подвале. С кровавой пеной на губах я не визжу, спасая шкуру. Я говорю тебе твёрдо: Синичка, луг, луна.

      ЕЛЕНА.   А вот что, Герман Титов! Пока что всё выходит, как ты хочешь. Не так ли? Папа мне говорил – сильный и опасный этот Герман Титов.

      ГЕРМАН.   Твой отец? Кто он?

      ЕЛЕНА.   А ты как думаешь? Майор милиции товарищ Морин мой родитель.
      ГЕРМАН.   Всё, что угодно… всё, что угодно… но не это!

      ЕЛЕНА.   Это!

      ГЕРМАН.   Елена, я так хотел тебя любить!

      ЕЛЕНА.   Возьми меня скорее. Пока ночь гремит июльскою грозою. Возьми меня, Герман Титов, я твоя!

      ГЕРМАН.   Люблю тебя!

      ЕЛЕНА.   Люблю тебя!

      ГЕРМАН.   Назло судьбе.

      ЕЛЕНА.   Судьбе навстречу!

 

 

 

 

      ЕЛЕНА.  Гера… яишенку хочу с колбаской и чаю с молоком! Смотри, солнышко!

 

 

Как же я тебя люблю, солнце моё! Одно ты знаешь, что мы вместе можем сотворить.  (Поёт) «Я роза среди роз, сказала роза.

                                –  Ты роза среди роз?

                                –  Я роза среди роз.

                                 –  Ты роза среди роз, но где примета?

                                 –  О, мой июль, о, сердцевина лета,

                                  Солнце, солнечная погибель.

                                  

 

                                  Только что прибывало лето,

                                  Уже на убыль.

                                  Кровь черенков моих примета».

 

                                             (Стихи  Евг. ХАРИТОНОВА)

 

(грустно) Солнце моё, ведь у меня диплом с отличием, а специальность ботаник-селекционер. (Бодрясь) Но мне и агрономом неплохо! Ведь правда, солнце моё? Чу! Какой-то шорох. Так не ходят добрые люди!

 

 

Выходи!

 

 

Любимый, я спасу тебя! Не знаю, кто это – но я их застрелю!

 

 

      ЕЛЕНА.   Почудилось, наверно. (Слегка сердясь) Но где же Герман?  В магазин пошёл? Или утренняя пробежка? Буду ждать здесь. Где курево моё? (суёт руку в карман куртки Германа и… достаёт железные челюсти). Зубы майора! А он их обыскался! Перемалывает пищу дёснами. Какие, однако, злые шутки! Пожилой человек майор Морин никогда уже не накопит на новые зубы! Новым русским этого не понять. Некрасиво, Гера! Жестоко. Как они блестят, право!

 

 

      ГЕРМАН.   Какой у тебя миленький задик!

 

 

 

 

(в ужасе)  Отец?! Но в чём моя вина?!   (Убегает). Я не гном! Я твой сын! Сын тебя и Родины! Летать не смог!

 

      ЕЛЕНА.   Стой, предатель! Всё ясно с тобой!   (Бегает, ищет Германа).

 

 

«80 тысяч лье под водой»! И там найдут несбывшегося летуна!

 

 

Ты в небе, Герман? Ты летишь, сынок! Как тебе видно весь шар земной? А нашу Родину видать тебе с высоты?  (помолчав) Но отчего ты смотришь так пристально?.. Так пытливо… как собака в руках лаборанта? Я поняла! Ты обманул меня! Ты разбил мои надежды! Ты наврал! Ты не космонавт! Ты не Герман Титов! Получай!

 

 

В июльский душный полдень предгрозовой внезапно смеркается. И всё затихает в ожидание первых ударов. Не пускай же к себе, не пускай в такие опасные дни, не пускай на порог малознакомых красавиц! Пережди грозу…

 

 

Но я люблю тебя, Герман. Я люблю тебя!  Ты погубил меня, ты разбил сердце неприступное моё! Была я агроном, а кем я стану теперь, ради тебя, любимый мой?!

 

 

 

 

 

      ГЕРМАН.   О Господи!

      ЕЛЕНА (кричит) А я что могу?! Я уже начальству плешь проела – когда расчистите мне землю? Черти! Вон, Малые Сапожки сломали, а ты мне скажи – на хрен?  Они всё равно на болоте стояли! А здесь… вот с этого места начать… и всё Пяткино снести. Всё равно людям жрать нечего! Вы из какой комиссии?

      ГЕРМАН   Я человека ищу! Зину Лучкову такую! Знаете?

      ЕЛЕНА.   Лучкова… Лучкова... а чёрт его знает! Нету здесь таких! И в Малых Сапожках, точно, не было! Может, в Петухово? Я Петухово, а, чёрт, порезалась! плохо знаю Петухово я!

      ГЕРМАН. Почему вы кричите?

      ЕЛЕНА.   Потому что здесь поле! Потому что здесь ветер!

      ГЕРМАН.  Мы стоим в доме.

      ЕЛЕНА. Где – дом?

      ГЕРМАН. Был…

      ЕЛЕНА.   Я извиняюсь. Привычка орать. В поле наорёшься за день. (Опять набирает воздух в лёгкие) бульдозерист у нас сволочь, валяется в дымину! И так-то башкой слабый, а тут даже не мычит! Я его умоляю – Валерка, сволочь такая, бульдозер ты бросил на дороге прямо… и дом этот целый стоит.

      ГЕРМАН.   Зачем? 

      ЕЛЕНА.  (нормальным голосом) Я здесь розарий разобью. Вместо деревни Пяткино. С этого места решила начать.

      ГЕРМАН.   Зачем?

      ЕЛЕНА.   Я розы очень люблю.

      ГЕРМАН.   Елена, где Зина? Зачем карнавал этот?

      ЕЛЕНА.  (пристально) А вы, вроде, на лицо… знакомый. Не артист?

 

 

      ЕЛЕНА.   Ноги считай, а-то всю жизнь будешь падать.

 

 

       ГЕРМАН.   Я же всё равно всё узнаю! Где Зина Лучкова? Где Андрейка?  Где трупы?

      ЕЛЕНА.   Не знаю я таких! Не знаю! Бульдозерист – сволочь! Валерку знаю! Вот его я знаю! Он самая сволочь – всю дорогу не просыхает, а ему эту халупу сносить ко всем чертям! Ну где я тебе возьму бульдозериста?

      ГЕРМАН. Я здесь был вчера! Все здесь были! И ты… была. Не отпирайся.

      ЕЛЕНА.   Да ладно, что там вспоминать! Зато увидишь со своих высоких окон красоту вместо деревни этой долбанной! Розы увидишь!

      ГЕРМАН.  Не хочу!

      ЕЛЕНА (недоверчиво) Цветов не хочете?

      ГЕРМАН.  Я передумал. Я хочу, чтоб все вернулись.  (вопит) Где хотя бы коты? Коты где?!

      ЕЛЕНА.   Что, кошек любите? Одинокий, значит.  (преображаясь). Пшеничкина. Елена Николаевна. Можно просто Лена.

      ГЕРМАН.   Герман.

      ЕЛЕНА.    Титов.

      ГЕРМАН.   Ну, слава Богу. Теперь рассказывай, что случилось. 

      ЕЛЕНА.   Скажите, вы не родственник космонавта. Германа Титова?

      ГЕРМАН.   Умоляю тебя! Прекратить всё это! Сердце моё разрываешь!

 

 

 

Живой?! А, ты был просто ранен! Господи!

 

      ВАЛЕРКА.   Здрасьте вам!

      ЕЛЕНА.   Здравствуй, сволочь Бабыкинская!

      ВАЛЕРКА. (заикаясь) А-а… я у-уйду ка-ак! Не ругайте меня и всё!

 

 

      ГЕРМАН.   Может, я вчера так напился!

      ВАЛЕРКА. Уважаю! Мужик! Елена Николаевна, дозвольте нам опохмелиться?

      ЕЛЕНА   А, чёрт с вами, черти!

 

Елена рукавом робы смахивает мусор со стола, ищет по избе, находит три стакана.

 

Здесь вся пяткинская сволочь собирается, я ихние заначки все знаю!

     ГЕРМАН.   Как это? А Зина?

     ВАЛЕРКА  (горланит) Резиновую Зину купили в магазине! Резиновую Зину в корзине принесли!

     ЕЛЕНА.   Заткнись!

     ВАЛЕРКА.  Молчу.

     ЕЛЕНА.   И молчи.

     ВАЛЕРКА   И молчу.

     ГЕРМАН.   А если сволочь, зачем были занавески, коврик, поминки эти виноградные? Нет, здесь жили, жили, вчера ещё! Зина Лучкова! И цыганка! И Андрейка, дедушка странный.

      ВАЛЕРКА.   Цыгане в Петухово живут. Два дома. Васильевы. И Поповы.!

      ГЕРМАН.   ТанА! ТанА! Ты знаешь, Бабыкин!

      ВАЛЕРКА.  Я и у цыган, и у чурок водку не беру. Клянусь.

      ЕЛЕНА.   Налито!

      ГЕРМАН.   У Смоложуя брали?

 

 

      ЕЛЕНА.   Я извиняюсь, я тогда вообще не понимаю.

      ВАЛЕРКА.  Я тоже.

      ЕЛЕНА.  Славка Смоложуй только своим продаёт.

      ВАЛЕРКА. (Титову) Ты за кого?

      ГЕРМАН.   Может, я не напился? Я обкурился? Но я же не курю траву? Может, я наркотик принял? ЛСД? А где я его взял?

      ВАЛЕРКА.   У Смоложуя!

      ГЕРМАН.  Я его даже не знаю! Не видел!

      ВАЛЕРКА. Его все знают! У него всегда есть. «Столичная», Кристалловская.

      ЕЛЕНА.   Как вы мне надоели! Обои в бреду каком-то. Чё-ёрт! (Опрокидывает рюмку). Травлюсь прямо с вами, черти!

      ТИТОВ.   А сейчас ты закуришь «Беломор».

 

 

      ЕЛЕНА (Холодно) Не любите курящих женщин?

      ГЕРМАН.   Чёрт! Чёрт!  (выпивает) Ужрусь. Тогда пойму.

      ВАЛЕРКА.   Давай вместе?

      ЕЛЕНА   (вопит) Вы мне бульдозериста не  спаивайте! Он только просыхать начал! Ему эту халупу сносить срочно!

      ТИТОВ   Пей, Валерочка!

      ВАЛЕРКА.   Спасибочки. (Пьёт)

      ЕЛЕНА.   Вот гады!  (Тоже пьёт, потом плачет). О Господи, я так хотела роз! Вообще-то я по диплому – фельдшер, а сейчас агроном. Но тайно и неотступно всю свою жизнь тянуло к розам.  Бабыкин, сволочь, исполни мою мечту – снеси халупу.

      ВАЛЕРКА.   Щас…

 

 

     ТИТОВ.   Нет, Валерик, сиди. На, выпей.

      ЕЛЕНА.   Умоляю!

      ТИТОВ.  (непреклонно). Пей.

 

 

      ВАЛЕРКА.   Не плачьте, Е. Н., я всё для вас сделаю!

      ЕЛЕНА. Что ты сделаешь для одинокой женщины? Пьянь ты непросыпная! Только что бульдозерист!

 

 

      ГЕРМАН.   Сука! Убъю!

 

 

Дрянь! Тварь бессердечная! Убью тебя!

 

 

 

 

 

 

      ГЕРМАН (возмущённо) Ты что, без трусов?! Это же… негигиенично!

 

 

      ЕЛЕНА.   Стул трехногий! (Хохочет с новой силой).

      ТАНА.  Дурак! Непристойный человек! (Указала на Титова). Он цыганочке обидное сказал!

      ГЕРМАН.   Ничо, перетопчешься!

 

 

(Зине, оправдываясь). Она Лорку знает!

 

      ЗИНА.   Какую Лорку?

      ТИТОВ  (Мрачно) Бабыкин тоже знает.

      ЕЛЕНА.   Какой с него спрос? Он же под стол упал!

      ТИТОВ  (Елене) А тебя я ненавижу!

      ЕЛЕНА.   Как человека?

      ТИТОВ.   Как любовницу!

 

 

Мне плевать, что вы все думаете! Я говорю то, что считаю нужным!

 

      АНДРЕЙКА.  Я тоже. Значит, в прошлом веке один раз иду я. Короб полный: ленты, ситцы, булавки, румяна, сурьма…

      ТИТОВ.   А что-нибудь весёлое, радостное, было в ваших «прошлых» веках?

      АНДРЕЙКА.   Было.

      ТИТОВ.   Что?

      АНДРЕЙКА.   Пушкин.

      ТИТОВ.   Хамство.

      АНДРЕЙКА.   Почему?

      ТИТОВ.   Скажешь, и Пушкина видел?

      АНДРЕЙКА.   Видел.

      ТИТОВ.   Ну и что он тебе сказал?

      АНДРЕЙКА.   Ну, как… вот видишь, я колосок-то сорвал с голодухи, не углядел, что барин пешим ходом гуляет. Прям обмер весь. Шапку заломил, стою. Проходит, глянул, засмеялся… «здравствуй, милый», я смотрю – а он Пушкин!

      ТИТОВ.   А чего это он засмеялся?

      АНДРЕЙКА.   Так смешливый был барин, Александр Сергеевич, его эта… чуть не дурачком почитали, юродиком кудреватым.

      ЗИНА.   Недоступный.

      ТИТОВ.   Каждый шаг, каждое слово А.С.Пушкина зафиксировано историей, а тут какой-то паршивый старикашка на себя напяливает встречу с ним и целое: «Здравствуй, милый!»

      АНДРЕЙКА.   Точно. И засмеялся.

      ТИТОВ.   Но почему он засмеялся?

      АНДРЕЙКА.   Можно по новой рассказать. Значить, в тем веку иду я среди ржи… (запел, перевирая) «Распрямись, ты, рожь высокая, тайну свято сохрани!»

      ЗИНА.   Точно! (поёт) «Как увижу черноглазую…»

      ЕЛЕНА (подхватывает красивым голосом) « Сразу замуж выхожу»

      ТИТОВ (пробует переорать их) Наврали! Слова переврали!

      ЗИНА.   А как надо?

      ТИТОВ (поёт правильно) Вот как!

      ЗИНА.   Спиши слова!

      ТИТОВ (хмуро) Вы их и так знаете.

      ЗИНА.   Тогда зачем пел, как дурак?

 

 

      ГЕРМАН.   Какие чёрные глаза. Как мои океаны. Из снов моих жутких. Я пришёл…

      АНДРЕЙКА.   В каком веку?

      ГЕРМАН.   Уже не знаю. Зина, я пришёл купить ваш дом за 3 тысячи рублей.  Обмануть вас. Вы деньги взяли, потратили. Теперь дом мой, я его хотел сломать, чтоб простор видеть. Но я вас умоляю – я передумал!

      ЗИНА (грустно) Мы такие люди, милый Тит, мы с полнамёка понимаем. Мы уходим, если кому надо.

      ТИТОВ.   О нет, я не хочу прощаться!

      АНДРЕЙКА.   Я тоже!

      ТИТОВ.   Я некоторых тут… ненавижу. Но пусть всё остаётся, как было.

      ЗИНА (сурово) Не положено. По закону.

 

 

      ТИТОВ.   Это он! Он стрелял в них! Видимо не попал! А я в него… и тоже промахнулся!

      МОРИН.   Это кто у тебя, Зина, психованный такой?

      ЗИНА.   Это гость, товарищ Каморин.

      МОРИН.   Зинаида, в ноги тебе валюсь, началось уже…

 

 

      ЗИНА.   Положь и сядь. Рано ещё. За подарок – спасибо.

      МОРИН.  Как рано? Зин? Воды отошли! Рожает дочка, орёт!

      ТИТОВ (Елене) Это ты? Рожаешь.

 

 

      МОРИН. Ты же знаешь, она тяжело родит. Ты же двоих у ней принимала!

      ЗИНА.   Вот жизнь! Тут поминки, там – роды, а отдых мой заслуженный – где? Сказано тебе – рано ещё. Он ножкам пойдёт и пуповиной замотается.

      МОРИН.   Делать-то чего?!

      ЗИНА.   Посиди пока с нами. Чего я даром пойду, если рано ещё? Головой подумай!

      МОРИН.   Это тебе рано. А я отец! Дед.

      ТИТОВ.   Товарищ майор, а это вы видели?!

 

 

      МОРИН. (отодвинув челюсти) Мне не надо, у меня свои. (медленно встаёт). Так. Зинаида. Цыганка у тебя – чьих?

      ЗИНА (лебезит) Васильевых!

      МОРИН.   Не Поповых?

      ЗИНА.   Васильевых! Товарищ майор!

      МОРИН (тяжело садясь) А-то Поповы опять криминал развели. Ты смотри, Зинаида, если девчонка Поповых, я её – в участок, там в миг разберутся.

      ЗИНА.   Да на кой ляд мне Поповы твои, товарищ Каморин? Приболела цыганочка, я её травкой попою да и выпущу… тебе-то что?

      МОРИН.   Цыгане – лживый народ, обманчивый.

      ТИТОВ (тоскуя) Не знаю я, чьи это челюсти. Не ответчик я за них, не ответчик. (Елене) И ты, любовь, так страшно лицо своё меняешь, так коварно. Горю я, горюю.

      ЗИНА.   Теперь пора!

      МОРИН.   Ну, слава Богу, сжалилась.

      ЗИНА.   Зарина, тазы готовь, воду ставь. Светозар, окна затворяй. Темноход, имя ищи. Камори, заткни свою глотку и не путайся под ногами. Милава, роди сына.

 

 

 

 

      ЗИНА.  (Титову, ласково). Остуды просишь, родной, охлады?

      ТИТОВ. Жарко.

      БАБЫКИН (закрывая окна) Милава, цыганку куда девать?

      ЗИНА.   Отпусти с миром, Светозар. Чужой народ. Тёмный.

      БАБЫКИН.   Иди себе, иди домой. К своим ступай. Тебе нельзя здесь.

      ТАНА (уходя, Бабыкину) Дяденька, дай денюжку.

      БАБЫКИН.   На вот, возьми себе рублик.

      ТАНА.   Ребёночку моему на молочко.

 

 

      ТИТОВ. Верните окна! Ещё жарче мне! Задохнусь сейчас!

 

 

      ЗИНА.   Темноход!

      АНДРЕЙКА.   Вот тебе перёд, вот – зад, вот – поперёк, вот – по вдоль.

 

 

      ТИТОВ.   Горю! Сгораю!

      ЗИНА.   Зарина, помогай, помогай Милаве…  (тяжело дышит).

      ЕЛЕНА.   Я здесь, Милавушка, ты дыши не сильно, вот я тебя поглажу, вот успокою.

 

 

      ЗИНА.   Ой, не могу терпеть! Мама моя родная, ой, бабы-женщины, да как же вы такое терпите!

      ТИТОВ.  Тьма… океаны снов моих. (вцепляется в Зину). Я тону в чёрных океанах…

 

 

      ЗИНА.   Ой, толкается, ой, не хочет идти. Пуповиной обмотался. (плачет) Помрёт моё дитя.

      ЕЛЕНА.   Не помрёт, Милавушка. Ножками вперёд идёт дитя твоё. Сына родишь, терпи, милая.

 

 

      ЗИНА.   Зарина, Зарина, держи меня за руку, я кричать буду.

      ЕЛЕНА.  И кричи, Милавушка, ором ори, милая.

 

 

 

      ЗИНА.   Темноход! Имя!

      АНДРЕЙКА.  Милава, шепну имя на ухо, а для людей пускай будет Герман Титов. Для смеху! Для путаницы. Для ложной славы. Для трудного пути. Для тайной боли. Для дальнего света.

      ЗИНА.   Быть по-твоему, Темноход. Прости-прощай. Герман Титов, уходим мы…

 

 

 

Подходят ФЕЛЬДШЕР и САНИТАР.

 

      ФЕЛЬДШЕР (Елена)  Жмур. Пятый за ночь. Вот любят они в праздники умирать!

      САНИТАР (Бабыкин)   Елена, ты проверь, может есть жизнь.

      ФЕЛЬДШЕР  Слушай, Бабыкин, не стой над душой! Кто фельдшер?

      САНИТАР.   Ты.

      ФЕЛЬДШЕР.  А санитар?

      САНИТРАР  Я.

      ФЕЛЬДШЕР (обследует тело ТИТОВА) Если и есть в нём жизнь, нам уже до неё не достучаться. (Озирается) Красиво как! Как думаешь, ангелы есть?

      САНИТАР.   Сегодня – есть. А вообще – не знаю.
      ФЕЛЬДШЕР.  Стой-ка. (склоняется над лицом Германа).

      САНИТАР (испуганно) Ты чего?

      ФЕЛЬДШЕР (целует Германа в губы) А что?

      САНИТАР (в ужасе) Это извращение, Елена. Забыл, как называется! Тебе всё! Тебе на природу пора! С этой работы.

      ФЕЛЬДШЕР (насмешливо) Ага, агрономом в полях на просторе!  Умник ты, Бабыкин! (закрывает Герману глаза) Губы сладкие.

      САНИТАР.   Ну что, паковать, что ли?

      ФЕЛЬДШЕР.   Пакуй. Нет, стой!

     

 

 

 

      ФЕЛЬДШЕР.  Стой!

      САНИТАР (заикаясь) Бо-ольше не по-ойду с тобой в одну смену!

      ФЕЛЬДШЕР  (смеясь)  Знаешь, что он сказал?

      САНИТАР.   Как это «жмур» –  и сказал?

      ФЕЛЬДШЕР.   Он сказал, что офени ушли.

      САНИТАР.   Откуда ты знаешь?

      ФЕЛЬДШЕР   Если нажать на грудину, последний воздух выходит из лёгких и слова получаются.

      САНИТАР.  Давай и мы пойдём. Закрываю? (Тянет молнию на лицо Германа). Чё это сне-ежинки на нём тают, если он умер, не до-олжны таять.

      ФЕЛЬДШЕР  (зычно)  Взялись!  Дружно!  Держи, не роняй!

 

ФЕЛЬДШЕР и САНИТАР несут мешок с телом Германа.

 

      ФЕЛЬДШЕР Слышь, Бабыкин, наша смена кончается. Давай хоть посидим, как люди, Рождество хоть отметим.

      БАБЫКИН. Ленка, я «Столичную» ещё с того раза берегу! Уберёг!

      ФЕЛЬДШЕР   И всё ж таки я его где-то видела…

 

 

                                                                   З  А Н А В Е С