Проза

Витя относился к тем людям, о которых в народе говорят – раздолбай. Он и сам это понимал, и переживал сильно. Пьяница – но совестливый, пил и ему было стыдно – по крайней мере, на следующий день. «Да, я выпил вчера, – грустно говорил он сам себе и тому, кто оказывался рядом. – Напился, как всегда! Ну, вот такой я раздолбай!..»

Ему ужасно хотелось перестать пить и заняться делом. И иногда это удавалось. Бывали дни, когда он намеренно придерживался трезвости (то есть не пил практически ничего, разве что грамм сто – сто пятьдесят вечером), и даже выполнял кое-какую работу по дому или на стороне. Это его радовало, и он решал: «Буду вот так жить!» Решительности хватало на неделю или на две, а один раз – даже на три месяца. Руки у Вити были золотые. По специальности он был строителем, и чем только не занимался – и кладкой, и отделкой, и проводкой, и (бывало) сантехникой.

Ещё он был добряком. Дети на улице его любили, кошки подставляли ушки, чтобы он чесал. Пьянки ему прощали, потому что он не сильно буянил и всегда стыдился на следующее утро. Марина – толстенная, необъятная Марина, с которой он жил, – тоже на него не могла долго сердиться, и в дни, когда он решал изменить судьбу, заставляла его надевать старые и ещё приличные костюмы, особенно если он шёл устраиваться на работу в очередную строительную фирму. Она следила, чтобы Витя по-человечески выглядел. Но когда воздержание лопалось, как мыльный пузырь, Виктор напивался, падал в арык, пачкал выданную подругой одежду, и Марина, плача и ругаясь, била его.

«Ну, дурак я, дурак и раздолбай! – убивался тогда Витя на другой день и рвал на себе редкие волосы. – Ну что ты со мной сделаешь!..» Марина эти его стенания не хотела и слушать.

А выглядел Виктор так: с лысиной на макушке, невысокий, полноватый (хотя и поизящней своей необъятной Марины), не хилый и – здоровьем ничего. Всё бы хорошо, если бы только не пил. Да, ещё у него были усталые, но порой шаловливые глаза и маленькие усики, из-за чего плотное лицо смотрелось добродушно.

Однажды Витя напился так гадко, что Марина не выдержала и выставила его совсем. Это не было для него неожиданностью. Он дал себе очередной зарок воздержания, взял себя в руки и рванул из Бишкека, где жил, на Иссык-Куль, потому что был летний период, и мужики из бригады позвали его шабашить, и ещё он хотел самоутвердиться и доказать Марине, что стоит хоть что-то, и потом надо было всё равно где-нибудь осесть.

Вот так он и попал летом в курортную зону на озере Иссык-Куль.

 

 

Мужики-шабашники обитали в облезлом строительном вагончике в районе села Долинка, недалеко от места проведения работ. А работа их заключалась в том, что они делали пристройку к дому одному важному бешбармачнику, который смотрел на всех людей сверху вниз. Из достоверных источников Витя узнал, что бешбармачник служил в таможне, но для окружающих считалось, что он как будто бизнесмен, и поэтому дом должен был выглядеть солидно и по-деловому – с зубчатой башенкой. Вот эту самую башенку ребята и возводили, и Витя вместе с ними.

По окончанию строительства планировалось, что с башни откроется великолепный вид на Иссык-Куль.

Вкалывать приходилось каждый день – дай Боже! Вставали часов в семь утра; умывались в озере, глотали на ходу яичницу и спешили на объект. Обедали в столовой, за счёт заказчика; хоть это хорошо! Потом опять работали – работали, работали и работали, торопясь, понукаемые хозяином, и лишь поздно вечером сами себе устраивали холостяцкий ужин. Не пили, во всяком случае, почти не пили. В это трудно поверить, но у мужиков существовали свои понятия о «чести шабашника», да и было в этом рациональное зерно – если не пьёшь, то на следующий день и не похмеляешься, и в запой не уходишь. Так что не глупые были мужики!

Очень старались поспеть к сроку и нормально сдать объект.

Несмотря на дисциплину и самодисциплину, на самом деле ребята не чувствовали себя сильно зависимыми и уж тем паче не считали себя чьими-то рабами. Иногда они свободно покидали стройку – по совести, конечно, согласовав с напарниками, если надо было в посёлке дело какое сделать или что там ещё. Но коллег не подводили, вскоре возвращались обратно и вновь брались за мастерок. Просто свободными они были, и душа иногда требовала простора. Что, впрочем, не особо отражалось на общих темпах проведения работ.

Вот так, выйдя однажды днём в посёлок – курортное село Долинка такое огромное и там так много пансионатов и домов отдыха, что его селом-то называть неудобно, – Витя и встретил Айнагуль.

 

 

Айнагуль сидела на стуле, под деревьями, у самой трассы – через Долинку проходит дорога по северному побережью Иссык-Куля – и продавала абрикосы. Абрикосы были в вёдрах, стоили они, по бишкекским меркам, задаром, и проносящиеся по трассе автомобили нет-нет, да и притормаживали; проезжающим дамам очень хотелось, приехав домой, сварить из них вкусное варенье.

Витя вразвалочку направился к Айнагуль. Как раз в этот самый момент рядом, на обочине, остановилась летевшая куда-то иномарка, из неё вылез отдыхающий в шортах, хлопнул дверью и куда-то свалил – может, в комок неподалёку или в расположенный тут же, поблизости сортир. Витёк, не обращая внимания на подъехавшего, поинтересовался:

– Урюк – чё стоит?

Девушка подняла лицо и, глядя куда-то поверх Виктора, назвала цену.

– А чё, дешевле не будет?..

Мимо по трассе промчалось несколько машин, обдав и Витю и киргизскую девушку волной горячего воздуха.

– Дешевле не могу, байке… Берите, вкусные!..

Витя не тронулся с места, разглядывая Айнагуль. Ему понравилось её лицо – по-детски нежное, свежее, чистое; и не очень-то и загорелое, будто и не сидела красавица целый день под жарким иссык-кульским солнцем.

Но что-то в девушке было не так. Витя помахал рукой у неё перед глазами и сообразил – девушка, наверное, слепая.

Это его сильно озадачило и, скажем так, в груди его что-то шевельнулось.

– А что, много люди покупают? – спросил он, сменив тон на более мягкий и наблюдая за продавщицей – сначала искоса, чтобы не так нагло было, а потом всё уверенней и уверенней, поскольку, как он убедился, видеть его она однозначно не могла.

– Не-а… Сегодня почти ничего не продала… Они все проносятся мимо и мимо. Хи! – девушка почему-то хихикнула, но не как дурочка, а добро и ласково, доброжелательно так, и свет заиграл на её лице.

Витя был сражён этим «хи» и понял, что уйти просто так отсюда он уже не в состоянии.

– А Вы из России или из Казахстана? – поинтересовалась девушка. Говорила она по-русски, совсем без акцента, и только лёгкая-лёгкая, едва уловимая манера специфически произносить некоторые гласные звуки, присущая молодым киргизкам из села, выдавала, что русский язык вовсе не является для неё родным.

– Я… Э-э… Из Москвы, – соврал Витя. – В отпуск приехал. Давно хотел ваше замечательное озеро посмотреть.

– Ну как, нравится? – девушка была как ласточка, тонкая и прекрасная.

– Ещё бы… И озеро хорошо, и люди у вас тут замечательные! И красивые, – подумав, добавил он.

Девушка, казалось, была польщена.

– А у нас и урюк вкусный. Самый-самый вкусный у нас, в Долинке! – тут, видимо, в девушке взыграла предприимчивая жилка. – В Москве такого не найдёшь! У нас всё своё, из своего сада, и химикаты мы не применяем!

Витя почувствовал, что обязан купить ведро абрикосов. Он принялся лихорадочно копаться в почти пустом кармане.

– Вы меня извините… Наверное, вы не очень хорошо видите? А вдруг кто-нибудь из покупателей захочет вас… э-э… обмануть? – задал он бестактный и, в общем, идиотский вопрос.

– Меня никто не обманывает, – просто сказала девушка. – Я, правда, ничего не вижу, такой родилась. Но мне все помогают, и братья меня любят, – при этих словах Витя замотал головой, стараясь обнаружить поблизости братьев, но не увидел никого, кроме автомобилистов, с шумом проносящихся в своих машинах в пяти-шести метрах от них. – Я деньги на ощупь различаю! – и девушка звонко рассмеялась, давая понять, как она знает и любит этот мир.

– Я у вас возьму вот это ведёрко. Надо же такую красавицу поддержать, – Витя с облегчением извлёк на свет мятую купюру, завалявшуюся в одном из бесчисленных карманов старых, потрёпанных жизнью джинсов. – Раз у вас самый лучший урюк и раз у вас такое классное озеро, то как же можно не попробовать!.. Вот это ведро… – Он с опаской взглянул на девушку – мол, как она, будучи слепой, будет насыпать ему урюк? Но селянка без труда нащупала пластиковое ведро, выбранное Виктором, полиэтиленовый пакет из специально заготовленной пачки и пересыпала содержимое ведра в пакет. Витя бросился ей помогать.

– Ой, спасибо вам огромное, красавица… Что бы я без вас делал!

Девушка обнажила в улыбке ровные белые зубы.

– Вас зовут… – Витя выдержал паузу.

– Айнагуль. Меня зовут Айнагуль. А братья – Айнаш называют, – девушка ещё прекрасней улыбнулась. – Это вам спасибо большое! Вы хороший человек! Добрый! Кушайте на здоровье!..

Вите показалось, что он сейчас потеряет сознание.

В этот момент хлопнула дверь автомобиля, стоявшего совсем рядом от них – автомобиля, чей хозяин в шортах отлучался не то в комок, не то в сортир. Машина тронулась с места и набрала скорость; Айнагуль обернулась в её сторону и приветливо взмахнула рукой. Она всё ещё улыбалась.

Витёк не сразу понял, что произошло, а когда понял, постарался как можно тише убраться отсюда с пакетом абрикос, выбирая моменты, когда машины с рёвом проносились по трассе – ведь говорят, что у слепых великолепно развит слух. Ему вовсе не хотелось теперь, после отъезда иномарки, попасть в неловкое положение. Раз девушка считает, что он уехал – значит, уехал.

Чуть пьяными шагами он направился в сторону своих.

Жарко припекало солнце.

 

Большую часть ночи Витя не спал. Абрикосы, кроме него, почти никто из мужиков есть не захотел, поэтому Витя уплетал их, сколько мог, и всё время думал про Айнаш. Она почему-то казалась ему солнечным зайчиком.

Под утро Витя точно знал, что никогда не возьмёт в рот водку.

 

***

 

Назавтра Витя снова отпросился у бригады – незадолго до обеда – и пошёл на то же самое место. Он шёл и волновался, что не застанет Айнаш. Но слепая девушка сидела там же, где и вчера, в тени тополей, и машины по-прежнему с шумом и пылью равнодушно проносились мимо.

Подходя, Витя специально купил в комке маленькую, но прохладную бутылку кока-колы. Он встретил Айнагуль, как старую знакомую.

Девушка узнала его, и они разговорились. Витя начал с того, что сообщил, что возвращается с пляжа, что он хорошо отдохнул с утра и даже загорел, и что взял с собой на всякий случай холодную кока-колу, которую так и не открыл – но с удовольствием угощает Айнагуль. Девушка выслушала его благожелательно, но от напитка наотрез отказалась. Витя попробовал упорствовать, однако зря. Айнаш из каких-то высших принципов не желала принимать лимонад от незнакомца.

Разговор с девушкой – как-то само собой получилось – занял целых полчаса. А может, и больше?.. Витя совсем потерял счёт времени. Он спросил: а что, вы совсем одна вот так продаёте абрикосы на дороге? А где ваши братья, родители? Родителей нет, – ответила девушка, они давно умерли, но братья заботятся обо мне. У меня несколько братьев. Один сейчас в саду, один в Сибири на заработках, один, м-м… Ну, это не важно… Да… Ну, и ещё один работает в пансионате, он повар.

И потом, мне не трудно продавать фрукты приезжим, я занята делом, и меня не обижают, наоборот, многие проезжающие стремятся мне помочь. (Насчёт последнего заявления Айнагуль у Виктора сложилось своё мнение, ибо за всё время разговора ни одна машина не остановилась у вёдер с урюком).

А, простите, что у вас с глазами? Вы говорите, так было всегда? – Да, я ничего не вижу от рождения, у меня плёночка на глазах, и доктора говорят, что её можно попробовать удалить, но это стоит дорого, и семья не может позволить себе такую операцию – особенно после смерти папы и мамы. Правда, ещё в детстве собирались заняться лечением, да и сейчас иногда братья говорят о том, и, наверное, всё-таки придётся как-нибудь съездить в Бишкек (вы там были? – нет-нет, никогда!), но пока только собираемся.

Разве братья не в состоянии помочь вам?..

Они очень любят меня… Они хорошие… Но вы не знаете, у нас в Долинке тяжко, на самом деле денег едва хватает, и из-за революций в Бишкеке народу сейчас меньше стало ездить на Иссык-Куль… Скоро, очень скоро отдыхающие опять начнут приезжать на озеро, и тогда братья помогут мне оплатить операцию.

Вы классно говорите по-русски. Это ведь… не из школы?.. – Мой папа был учитель русского, и потом у нас все в Долинке по-русски говорят.

А вы? Вот вы – как живёте в Москве? У вас есть жена, дети? Вашим детям нравится Иссык-Куль?.. – Ну… Как сказать… В общем, я в этом году один отдыхать приехал. У жены свой бизнес в Москве, дети, знаете ли, учатся в Швейцарии, их не выманишь домой даже на каникулы. – А вы сами были в Швейцарии? У нас тут, на Иссык-Куле говорят, что Кыргызстан – это вторая Швейцария. – Да… Пожалуй… Хорошая страна, раз в ней живут такие люди… В Швейцарии я бываю каждое лето, пардон, каждую зиму (на лыжах катаюсь), но в Кыргызстане мне нравится куда больше…

Ах, как это интересно – увидеть мир!.. Наверное, мне это тоже удастся когда-нибудь…

А у вас, между прочим, действительно очень вкусный урюк оказался… Я – представляете! – вчера всё ведро один съел! И зашёл к вам, думал, может, ещё купить фруктов…

Спасибо вам. Вы добрый, очень добрый человек. Да поможет вам Аллах! Спасибо за покупку…

Тут Виктор расплатился с девушкой (занял у ребят немного деньжат под зарплату) и, важно попрощавшись, удалился с покупкой восвояси. Отойдя подальше, он обернулся и долго смотрел на девушку по имени Айнаш.

Да. И ещё перед тем, как уходить, он таки уговорил её взять непочатую бутылку кока-колы. Стоя поодаль, он с замиранием сердца смотрел, как она – красивыми, изящными движениями – сняла пробку и пьёт напиток, утоляя жажду в жаркий день.

 

 

Все последующие дни Виктор приходил к девушке и покупал у неё каждый раз абрикосы. Бригада крыла его матом, поскольку от абрикосов в вагончике вскоре проходу не стало; они портились из-за высокой температуры (холодильника, понятное дело, не было), съесть их все было делом нереальным. Да и, кроме того, мужики начали ворчать на Витю за его ежедневные отлучки. Хочешь работать – работай! А так, чтоб каждый день где-то гулять, – ни-ни… Витёк всё понимал, он страдал, переживал, ему было стыдно. Он каждый день собирался было объясниться с ребятами, завязать. Но по ночам ему снился солнечный зайчик, и жизнь его наполнялась невиданным ранее светом.

 

 

Идея достать девушке деньги на операцию родилась как-то сама собой. Витя даже не думал об этом, просто в один прекрасный день он понял, что это необходимо. Приближался конец августа. Отдыхающие в массовом порядке собирались отъезжать домой – уже к 1 сентября, по какой-то странной традиции, пляжи Иссык-Куля пустели. Айнагуль сама заводила речь с Витей о том, что он вскоре уедет, потому что у него работа в Москве, и надо поскорей встретиться дома с супругой, по которой Витя, без сомнения, скучает. Витя поддакивал, и ему совершенно не хотелось уезжать. С другой стороны, обострились отношения в бригаде, да и с самим нанимателем – в подробности вдаваться не будем; казалось, вот-вот случится то, что в народе называют «колхозный вариант» – это когда за сделанную работу деньги хозяин так и не платит, обещая «завтра, завтра, завтра».

Вите по-своему везло – он ни разу за всё время пребывания в Долинке не встречался с братьями Айнагуль. Именно поэтому ему так долго удавалось выдавать себя за преуспевающего москвича, приехавшего сюда, на юг, пресытившись всем остальным миром.

Но всему на свете приходит конец.

Айнагуль старалась не выражать эмоций по случаю скорого отъезда Виктора. Вообще у них всё было чинно, достойно. Поговорили с четверть часа под тополями – и разошлись, точнее, Виктор сам с достоинством удалялся (неся с собой очередную порцию фруктов). Шёл вдоль дороги, под шелест пролетающих шин. Но он смутно чувствовал, что девушка рада – даже очень рада их каждодневным встречам, что она ждёт их и боится подумать, что будет, когда Виктору придётся, наконец, уехать из этих мест.

В последний день августа бригадир сильно разругался с заказчиком – тем хозяином-бешбармачником, который работал в таможне. Случилась ругачка и в самой бригаде, мужики понимали, что кому-то из них придётся уйти. Объект близился к сдаче, но чем ближе, тем больше нерешённых вопросов оставалось. И часто – всё чаще – крайним оказывался Виктор. Он, в принципе, мог бы попробовать сгладить ситуацию, разрядить обстановку, но – странное дело! – ему это не очень хотелось. Казалось, он «отбился от рук», и думал в последнее время о чём угодно, только не о работе.

Обозлённый, Виктор зашёл в жилые комнаты заказчика – ведь строящаяся башня примыкала к основному дому, и в этой части здания сейчас не было людей, они старались не появляться лишний раз в зоне стройки. Внимание Вити привлекла роскошная шкура белого барса на стене в одной из комнат – собственно так глубоко в дом заходить не полагалось, но смятение в душе Витька нарушило все возможные запреты и правила. Да, он видел эту шкуру раньше. Она красивая. Но никак не трогала его; подумаешь! – барс, эка невидаль. Сейчас, однако, Витя уставился на неё, и в его голове что-то такое зашевелилось.

Наверное, это был минутный порыв. Если разобраться, он мог бы получить расчёт в бригаде – потенциально, не сегодня, не сейчас, а когда будут улажены все споры и разборки. Но только что бригадир в сердцах кричал ему, что он, Витёк, хрен что получит! И потом в душе оставалась обида на бешбармачника и его отвратительную манеру обращения с рабочими людьми.

Витя аккуратно снял шкуру со стены, расстелил на полу, немного полюбовался. Оценил. Вопрос был в том, как её упаковать и вынести – так, чтобы никто не заметил.

Не зря Виктора считали человеком со сметкой – хотя и раздолбаем…Тщательно уложив барса на дно огромной «челночной» сумки, полинялой и выцветшей, изловчившись в искусстве заметания следов, Витя, не прощаясь (да ну вас всех на фиг!) покинул помещение и очень скоро стоял на остановке на трассе, тормозя транспорт, проносящийся на запад, в Бишкек. С Айнаш он решил – ради предосторожности – не прощаться. Да и зачем? Всё равно через день-два он вернётся и привезёт ей деньги. Много денег. На операцию хватит!

Автобусы никак не хотели останавливаться, видя простого работягу с сумкой. Витя уже стал побаиваться, что его быстро вычислят и нагонят. Но тут, на его радость, возле него остановился дальнобойщик на тяжёлом грузовом «Мерседесе»; водила признал в Витьке «своего», и вопрос с отбытием был решён в два счёта.

Всю дорогу Витя развлекал водителя, чем мог.

 

 

В Бишкеке он покаялся перед Мариной (надо же было где-то переночевать!) и тем же вечером пошёл «перебазарить» со знакомым с Ошского рынка, сомнительные дела которого были общеизвестны. Торговались. Долго. Ударили в конце концов по рукам. Витёк договорился, что завтра получит на руки обещанные деньги – целых тысячу «баксов»; а надо сказать, что охота на снежного барса в Кыргызстане запрещена, поскольку зверь занесен в Красную книгу, и продажа шкуры его (для последующего вывоза из страны) расценивается как контрабанда. Уже одно это согревало душу Витька, ибо он смутно надеялся, что таможенник не станет официально поднимать шум, чтобы самому не нажить себе неприятностей.

Кстати, за границей шкура снежного барса стоит таких больших денег, что Витя даже не мог представить, каких. Но что ему думать о том, как там у них, в Швейцарии…

В тот же вечер он немного выпил – ну, так, за удачную сделку.

 

 

Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… Десять сотенных бумажек с изображением Франклина легли в карман Витька, и на сердце стало спокойно.

 

***

 

…Айнаш, как всегда, сидела на солнышке, в тени тополей и ждала проезжающие машины. Только мало было машин в сентябре, и никто не хотел останавливаться. Айнаш предлагала и сливы, и немного ягод – но редкие автомобили со свистом проносились мимо, и долго ещё вдали слышалось завывание их разгорячённых моторов.

Витёк подъехал на такси – честно говоря, ради понта. Не мог же он, в самом деле, будучи богатеньким отдыхающим из Москвы, придти на последнюю встречу пешком. Иначе Айнаш – упаси Бог! – что-нибудь бы да заподозрила… Деньги на такси у него были из последних; оставалось ещё только на билет до Бишкека, где, как он надеялся, можно будет затеряться и хоть какое-то время не встречаться с ребятами из бригады. А то, глядишь, и морду набьют!

Айнагуль услышала его издалека. Как она поняла, что едет он? Она встала. Волнуясь, подошла к дороге. Виктор вышел из такси («Слышь, братан, подожди пять минут, сейчас обратно на автовокзал поедем»), стал перед слепой девушкой. Где вы были? – Ну, так… Дела кой-какие, бизнес, понимаешь ли… – Вы уезжаете? Совсем? – Мне придётся, ты же знаешь… Помолчали. Я, это, ну как бы сказать, вот помочь хотел немного… Тут вот деньги – ну как бы за все фрукты, что будут ещё, там должно хватить на операцию. – Операцию?! – Операцию… Ну, то, о чём мы говорили… Понимаешь, в Бишкеке есть клиника знаменитого доктора Исманкулова, называется «Микрохирургия глаза». Я, там, короче, у знакомых поспрашивал (вот, блин, чуть не сказал «у знакомых в Бишкеке!»). Ну, вот он… Ну, не знаю, он должен, типа, такие операции делать. А денег тут хватит.

Ты будешь видеть.

Я не могу взять у вас эти деньги! – Айнаш, пойми… Это, будем считать, прибыль от моей операции с фруктами. У меня, знаешь, сколько ещё денег осталось! Ого-го!.. А это – так, типа маленький презент, в благодарность за общение, за то, что ты такая прекрасная девушка… Прямо как солнечный зайчик…

Молчание.

Я не могу взять.

Айнаш! – Виктор злится. – Мне надо уезжать! Вон машина ждёт! Короче, это только на операцию, больше ни на что. Если хочешь, давай договоримся: я приеду на следующий год, и ты мне отдашь, будешь здоровая, зрячая, заработаешь – и отдашь все эти деньги. Договорились? Пусть это я тебе как бы в долг даю. Договорились? В долг взять можно! Никто никому не обязан – ни я тебе, ни ты мне!

Молчание. Она держит в руках деньги.

Это не сомы… Сомы на ощупь не такие… Это русские рубли? – Да, типа рубли. Эй, братан, не нервничай, сейчас поедем! Слышишь, Айнаш, мне пора ехать! Айнаш, Айнаш, что с тобой! Не молчи!

Она смотрит на него невидящими глазами, тянется к нему лицом. Хочет почувствовать его образ? Запечатлеть? Он также смотрит на неё. Может быть, прикоснётся… Ну что ты, братан! Я же сказал – едем! Айнаш, мне пора. Ну, не переживай. Всё будет хорошо. Передавай привет братьям.

 

 

Его взяли на автовокзале, тут же, на Иссык-Куле. Просто милиционер подошёл и попросил показать паспорт; а паспорта-то и нету! В отделении долго выясняли – кто и откуда. Потому дежурный звонил, куда надо, обрадованный, сообщил, что «задержал того самого»…

Вскоре приехал таможенник со своими людьми (хорошо, хоть ребят из бригады не было). Громко что-то кричал, что-то требовал. Витя плохо понимал, что происходит. В конце концов он уразумел, что есть заявление, будто он украл в доме у таможенника десять тысяч долларов. «Чего-чего?..» – испуганно пролепетал он.

Шкура барса?.. Какого такого барса?! Никакого барса не было! Барс – это контрабанда! Просто вот этот урод (указывает на Витька) у меня все деньги унёс! Пусть возвращает! Мы таких, как ты, знаешь, сколько переломали!

Деньги где, сволочь?!

Деньги возвращай!!!

 

 

Витю били. По почкам. Сломали нос. Витя плакал. Его потом долго лечили в тюремном лазарете.

 

 

…Они с друзьями целый день пили. Грязные, вонючие, устроились на пляже в дикой зоне – и пили. Хорошо ещё, что сезон уже кончился. Ментов нет. Отдыхающих нет. Можно расслабиться. Водочки попить. Только, блин, денег, как всегда, не хватает…

Заросший, в драной одежде, Виктор сидел с друганами на песке и заливал им про то, как катался в Швейцарии на лыжах на зимнем курорте. Ему, понятное дело, не верили. Витёк кипятился, доказывал, что у него когда-то был бизнес в Москве, и съездить в Европу – ему было раз плюнуть.

В конце концов стемнело.

Бомжи решили сложиться и наскрести хоть на самую дешёвую бутылочку. Долго считали и пересчитывали мелочь. Потом бросили жребий – кому идти за водкой. Выпало Вите. Он встал и, чертыхаясь (всё тело болело!), побрёл по песку и через прибрежные заросли в ближайший магазинчик. Этот участок Иссык-Куля, в принципе, был не такой уж и знакомый; по крайней мере, в здешних торговых точках Витьке пока бывать не приходилось. Лишь бы не выгнали. Хотя… У меня есть деньги! За что вы будете меня выгонять?! Куплю и уйду. Друганы ждут…

Уже почти в полной темноте он вышел на дорожку, ведущую к дальним сельским домикам. За спиной блестел Иссык-Куль. Видны были – если обернуться – блики от луны на волнах и множество огней на том берегу залива, отражавшихся в воде. Там шла сплошная череда пансионатов. Но Витёк не стал оборачиваться. Он и так слишком многое видел в жизни.

Вскоре на окраине села показался магазинчик. Это было что-то типа павильончика, заходить внутрь не нужно было, прилавок выходил прямо на улицу, возле него топталась пара пацанов, выпрашивая у продавщицы сигареты. Продавщица была одна, и её силуэт хорошо просматривался на фоне заставленных, ярко освещенных полок с нехитрой бакалеей и спиртным. Продавщица что-то сказала пацанам, и тех как ветром сдуло; продала им сигареты, не продала? – отсюда было непонятно.

Витёк, хромая, подошёл к магазинчику, зажав в руке заветные сомы, собранные его друзьями. Осмотрелся, разглядывая мутным взором бутылки за прилавком; продавщица меж тем отвернулась, что-то записывая в журнале учёта покупок.

– Я Вас слушаю! – внезапно сказала она, выпрямившись и поворачиваясь лицом к новому покупателю.

Некоторое время Витя тупо смотрел ей в глаза. Она, в свою очередь, смотрела на него – терпеливо, без всякого презрения, без важности, без злости.

Она смотрела на него.

Она видела его.

И в её глазах играли солнечные зайчики.

Хмель медленно сходил с Витька. Начиная соображать, он молча топтался у прилавка, не решаясь произнести ни слова. В его вмиг вспотевших ладонях всё ещё были зажаты несколько грязных, ветхих купюр.

– Я Вас слушаю, – тихо повторила девушка, и тут Витёк развернулся и побежал.

Он бежал прочь, страшась оглянуться назад, бежал туда, откуда пришёл, – по направлению к Иссык-Кулю, бежал в темноте, и ветки деревьев хлестали его по неумытой, замызганной физиономии.

Деньги мешали ему, и он даже не знал, где и когда они выпали из рук – может быть, тогда, когда он пытался защититься от ветвей, от кустов, от всей, налившейся грозой, атмосферы.

Наконец он выбежал на песок. Он был один на этом безмолвном пляже, и перед ним чёрным, безбрежным пятном расстилалась вода.

Витёк сел, задыхаясь, и закрыл лицо руками. Он так сидел и сидел, ни о чём не думая; он просто пытался унять дрожь в руках и дрожь в сердце.

Наконец он медленно поднял голову. Перед ним был Иссык-Куль. Лунная дорожка по-прежнему тихо отсвечивала на воде, отливая серебром; на той стороне залива по-прежнему сияли огни пансионатов, и их отражение в озере казалось загадочным и прекрасным. Где-то далеко на горизонте маячил одинокий огонёк какого-то крошечного судёнышка.

Витя сидел и смотрел на огни – будто увидел их впервые.