Проза

Роман

 Редакция вторая переработанная и дополненная.

Глава 10

Через год смерть пришла и в семью Павла – скоропостижно скончался отец. Скончался от сердечного приступа буквально на следующий день после телеграммы сына, в которой тот сообщал об успешной защите кандидатской диссертации. Похороны Сергея Петровича Семёнова состоялись на новом кладбище Средневолжска.

Был морозный, совсем зимний день. Яркое мартовское солнце не могло прогреть выстуженного антициклоном холодного воздуха.

На кладбище собралось много народа: здесь были родственники, друзья и бывшие сослуживцы отца. Большинство Павел видел первый раз в жизни. Мама держалась молодцом. В свои шестьдесят она выглядела ещё очень моложавой женщиной, тем более странно было видеть её в роли вдовы с чёрным платком на голове.

Отец сгорел быстро. Недавно его завод, где он проработал всю свою жизнь сначала мастером, потом начальником цеха, а потом и директором, был приватизирован какими-то ушлыми дельцами, которые тут же повели дело к банкротству предприятия, чтобы выгодно перепродать освободившиеся здания и земельные участки, расположенные недалеко от городского центра. Семёнов пытался убедить собственников не делать этого. Он любил завод, воспринимал его как живой организм, переживал за каждого рабочего – как они будут жить, если лишатся работы? Что будет с их семьями? Но эффективных менеджеров, взявших в свои руки управление заводом, совсем не волновали эти сантименты. Завод был разорён, закрыт и распродан.  На его площадях разместились торговые центры и офисы. Сергей Петрович пережил крах завода как личную трагедию. В день, когда он был уволен «в связи со сменой собственника», с ним случился инфаркт, от которого он так и не смог оправиться.

Павел любил отца, хотя эта любовь возникла достаточно поздно. Из своего раннего детства он хорошо помнил маму, бабушку Валю, кошку Мурку, пса Трезора, а вот отца практически не помнил. Наверное, так случилось из-за того, что отец много работал, приходил поздно, сильно уставал. Отец, конечно, присутствовал в его жизни, но был где-то далеко и высоко, как ветхозаветный Саваоф, в которого можно верить, но с которым нельзя поговорить.

Разговоры с отцом начались позднее, когда они переехали в свою двухкомнатную квартиру в центре.Отец знакомил сына с историей семьи, тесно переплетённой с историей страны. Из этих бесед Павел узнал о страшном и кровопролитном сражении подо Ржевом, где погиб его дедушка Пётр – командир Красной Армии. Странно, что в школьных учебниках истории об этом совсем ничего не писали: о Сталинграде, Курской дуге, осаде Ленинграда, взятии Берлина – да, а вот о кровопролитнейшем Ржевском сражении – нет.

Из рассказов отца Павел впервые услышал о 1937 годе, когда было арестовано много красных командиров, с некоторыми из которых дед был лично знаком. Они жили тогда в служебной коммунальной квартире и каждую ночь в коридоре раздавались шаги, которые останавливались у чьей-то двери. Деду повезло, сапоги НКВД-шников не задержались у его комнаты, а ведь могли и задержаться.

Другой важной темой разговоров, как ни странно, стала Библия. Отец был коммунистом, и тем не мене очень любил эту книгу, которую всегда тайно возила с собой его мама – бабушка Валя, – мыкаясь по гарнизонам с мужем и сыном, пока не осела во время войны, убежав от немецкой оккупации, у своих родителей в маленьком домике на окраине Средневолжска.  Отец подробно рассказывал Павлу о Вавилонской башне и Ноевом потопе, о царе Соломоне и царице Савской, о Каине и Авеле, Адаме и Еве. Эти истории были так непохожи на то, о чём повествовалось тогда в детских книжках! Это был их с отцом маленький секрет.

Рассказывал отец и об Иисусе Христе. Он считал его яркой исторической личностью, человеком, который хотел изменить мир к лучшему и за это был казнён римскими солдатами. Именно благодаря отцовским рассказам Павел полюбил историю, начал читать исторические книги и к концу школы точно знал, куда он будет поступать – только на исторический факультет!

Однажды гуляя вечером по самому высокому месту крутого волжского берега, на котором разбит городской сквер, отец с Павликом увидели телескоп и сутулого бородатого человека рядом. Стояла ясная погода, и диск луны светился на небе, как большой электрический фонарь. Отец подошёл к астроному и попросил разрешения для сына взглянуть на луну в телескоп. Владелец телескопа не возражал. То, что Павлик увидел в окуляр телескопа, поразило его детское воображение. Он увидел на поверхности луны горы и долины, тёмные пятна морей и ровные кольца кратеров. Потом они шли домой, и отец фантазировал о лунных человечках, которые живут на луне и скоро будут обнаружены космонавтами. Всю ночь после этой прогулки Павлу снились лунные человечки.

Отец вообще очень любил фантазировать. Так, например, он придумал историю о том, как однажды он превратился в маленького человечка и попал в гости к муравьям. Павлику так понравилась эта история, что он попросил продолжения.

– Хорошо, – сказал отец, – каждый вечер мы будем с тобой сочинять следующую историю про приключения в муравейнике, пока таких историй не наберётся тысяча и одна!

– Почему тысяча и одна? – спросил Павел.

– Потому что есть такой сборник восточных сказок, а у нас будет свой сборник.

– Здорово! – обрадовался Павлик, представив как это замечательно: тысячу и одну ночь слушать отцовские истории!

Тысячу и одну историю Павел не успел дослушать. Вскоре начался подростковый возраст, когда их прогулки с отцом прекратились. Павел, как и другие подростки, стеснялся показываться на улице с родителями. Теперь же – у гроба Сергея Петровича – ему казалось, что отец очень многого не успел ему рассказать. Он унёс с собой тысячу увлекательных историй, которые Павел уже никогда не услышит. Их тысяча и одна ночь оборвалась на самом интересном месте.

Поминки были организованы на широкую ногу в дорогом ресторане. Ни Павел, ни его мама Екатерина Николаевна, учительница с почти сорокалетним стажем, не имели, конечно, таких средств, но тут включился Иван Матвеевич. Сразу после развала Советского Союза он ушёл в отставку с полковничьей должности в «конторе» и возглавлял теперь новый коммерческий банк, имевший шикарный офис в самом центре Средневолжска.

Для поминок сняли малый банкетный зал на тридцать мест – и все места были заняты. Павел сидел в центре п-образного стола между матерью, с одной стороны, и Иваном Матвеевичем, с другой.

Жизнь – изобретательный сценарист. Если бы десять лет назад кто-нибудь сказал Павлу, что он будет сидеть по левую руку от своего мучителя на поминках собственного отца и принимать соболезнования, он, скорее всего, не поверил бы. А теперь они сидели рядом и мирно беседовали. Тесть настойчиво расспрашивал его об их с Натой планах на будущее.

– Не знаю, – отвечал Павел, – возможно, останемся в Питере, если я смогу найти что-нибудь подходящее.

– Да бросьте вы, – разубеждал зятя Иван Матвеевич, – кому вы там в Питере нужны? Так и будете жить в подвале? Возвращайтесь домой! В институте на кафедре истории России ищут преподавателя. Я хорошо знаком с заведующим и уже говорил с ним – он прямо загорелся с тобой познакомиться! И Нату на хорошую работу устроим, и Женёк в лучшую школу пойдёт. А жить будете в бабушкиной квартире. После маминой смерти она всё равно пустует.

Мать Павла активно поддерживала свояка.

– Правильно Иван Матвеевич говорит, – соглашалась она, –  чего в подвале-то жить? Того и гляди, Женечка чем-нибудь заболеет! Да и климат в Питере никудышный.

Про климат Екатерина Николаевна была совершено права. Всем был хорош город на Неве – и мостами, и парками, и дворцами, но от сырого бессолнечного климата у Павла развивалось что-то похожее на депрессию. Он почти физически ощущал, как сырость проникает во все уголки его тела, отравляя своими миазмами каждую клеточку.

Устав от назойливого разговора о будущем переезде, Павел вышел покурить.

В широком фойе ресторана у входных дверей, где была устроена импровизированная курилка, к нему подошёл сутуловатый мужчина среднего роста с небольшой аккуратно постриженной бородкой и в очках. Он был одет в строгий, явно дорогой костюм-тройку, на белоснежной рубашке красовался не обычный галстук, а тёмно-синяя бабочка в крупный белый горошек.

– Привет, старый! Совсем зазнался в своём Питере – друзей признавать перестал! – обратился к нему мужчина.

Павел вгляделся в незнакомца и оторопел – сквозь дорогую одежду, спортивный загар, явно приобретённый где-то на экзотических островах, ухоженную бородку и очки в модной оправе проступили вдруг черты друга детства и ранней юности. Да, конечно, это был Игорь!

– Привет, Игорёк, тебя совсем не узнать! – воскликнул Павел и обнял своего друга.

Несмотря на траурную подоплёку события, встреча оказалась радостной для обоих, как будто не было их размолвки тогда в 82-м и почти одиннадцати лет разлуки без писем, звонков и встреч.

– Ты тоже, я тебе скажу, не помолодел! – в своём шутливом духе парировал Игорь. – Ну, как живёшь, старина? Слышал я, на Нате женился – и на свадьбу не пригласил, нехороший человек!

– Да свадьбы-то и не было, – забормотал в своё оправдание Павел, – так, расписались – и всё. А у тебя как? Ты ведь тоже женился на нашей однокурснице?

– Да, на Римме Крыловой, а вот, кстати, и она!

Из общего зала вышла и направилась к ним молодая привлекательная женщина. Павел вглядывался в её красивые стройные ноги на высоких каблуках, стройное, хорошо вылепленное тело, затянутое от шеи до колен в чёрное гипюровое платье, в большие голубые глаза, хорошо очерченные губы, высокие точёные скулы, модно уложенные волосы, и никак не мог поверить, что она – та самая серая мышка с их курса в вечных джинсах и свитерах.

– Римма – это ты? – невольно вырвалось у него вместе со вздохом восхищения.

– Что, не похожа? – в лице Риммы читалось нескрываемое торжество, она явно наслаждалась моментом.

Увидев Римму, Павел как будто перенёсся на десять лет назад, в их тихую квартирку, где они провели свой странный медовый месяц. Ему вдруг показалось, что всё, что с ним происходило последние десять лет: армия, рождение сына, Питер, защита кандидатской диссертации – что всё это происходило не с ним, а с кем-то другим, а он так и остался рядом с той хрупкой субтильной девушкой со стрижкой-каре, которая смысл своей жизни видела в одном – в том, чтобы любить его, Павла.

– Ты шикарно выглядишь, – только и смог вымолвить Павел. В этот момент ему показалось, что всю жизнь он любил только эту женщину. Но теперь она была замужем, к тому же замужем за старинным другом, который предан ей, как рыцарь своей Прекрасной Даме.

Старинные друзья преувеличенно сильно обрадовались друг другу, как будто не было разделивших их когда-то взаимных обид и долгих лет, в течение которых они совсем не общались. Но так бывает у тридцатилетних – старые обиды забываются, а воспоминания о счастливой и беззаботной юности побуждают людей снова быть вместе.

Так случилось и с нашими героями. Прямо здесь, на поминках они дали слово не терять друг друга из вида, обменялись телефонами, Игорь попросил Павла записать номер своего пейджера и согласился стать главным звеном для сбора всей компании. Договорились собраться семьями, как только появится Ната, чтобы отметить встречу старых друзей.

Переезд состоялся в конце мая. К этому времени Ната выставила годовые оценки своим оболтусам, а Павел закончил бюрократические формальности с оформлением диплома кандидата исторических наук. Завкафедрой истории России Средневолжского педагогического (теперь не института, а университета) его уже ждал.

Они поселились в бабушкиной квартире, с которой в их жизни было так много связано. В школу Ната не захотела идти, и Иван Матвеевич устроил дочку в свой банк операционистом, тем же летом она поступила на заочное отделение финансовой академии.

Ната и Павел встретились с Риммой и Игорем в их большой новой квартире в фешенебельном районе города. Дети сразу пошли в Ксюшину комнату играть в компьютерные игры, а взрослые расселись за большим стеклянным столом, уставленным элитным алкоголем и разными деликатесами. Весь вечер они делали вид, что им легко и весело вместе. Говорили об однокурсниках и преподавателях, перебирали забавные случаи, много смеялись и шутили. Они вспоминали свою юность, обходя самые острые углы, о которые можно было ненароком пораниться: дискуссионный клуб, допросы в КГБ, исключение Павла. В их воспоминаниях не было места разрывам, предательствам и тайным свиданиям, но каждый по отдельности, конечно, помнил всё, и все это понимали.

Расставаясь, бывшие друзья обнимались и целовались, крепко жали друг другу руки на прощанье, обещали снова встретиться – вы мол не пропадайте! – но в таком составе они не встретились больше никогда.

С конца августа Павел вышел на работу в институт, и теперь видел Римму почти ежедневно. Работали они на одном факультете на смежных кафедрах: он – истории России, она – Всеобщей истории.

Павел читал курс «История России ХХ века». Первую часть. Работа доставляла много радостных переживаний. Больше всего ему нравилось читать лекции и проводить семинары по Гражданской войне – он был в этой области специалистом и охотно делился знаниями со студентами. В восьмидесятые годы, когда Павел не стоял за кафедрой, а сидел на студенческой скамье, историю Гражданской войны им давали очень однобоко – это всегда был взгляд со стороны красных, как будто историки наблюдали за событиями из бронепоезда Троцкого или кабинета Ленина. Павел старался показать объёмную картину Гражданской войны, подробно рассматривал, что происходило и по одну, но и по другую сторону фронта. Он по-настоящему любил свой предмет, серьёзно готовился к каждому занятию и выкладывался на все сто, но встречного энтузиазма студентов не чувствовал.

Студенты были теперь более раскрепощённые и менее зашоренные, чем в дни его юности, но уровень их школьных знаний оставлял желать лучшего, а главное – они были абсолютно равнодушны к истине, их занимали чисто прагматические вопросы: оценка временных затрат, утилитарная ценность полученных знаний, вес курса в общем рейтинге предметов – то, что в юные годы для Павла и большинства его сверстников находилось на самой дальней периферии сознания. Но что поделать – времена не выбирают!

Павел заметил ещё одно отличие современных студентов от молодых людей десять лет назад: в стране появилось больше гражданских свобод, но при этом молодёжь не спешила ими воспользоваться. Казалось, её совсем не волнует судьба страны – только своё собственное благополучие и карьера. Когда танки Ельцина в упор расстреливали Верховный Совет, студенты следили за этим, как за захватывающим шоу, и оставались равнодушными как к одной, так и к другой стороне конфликта. Как будто это их совсем не касается. Павел не мог этого понять. Десять лет назад он, не задумываясь, рванул бы в Москву и принял участие в обороне Верховного Совета. Во всяком случае, до разгрома дискуссионного клуба. А вот после – скорее всего нет. «Такое ощущение, что вся молодёжь девяностых пережила такое же разочарование, как я тогда», – думал Павел.

Интерес к политике так и не вернулся в сферу жизненных интересов Павла. Теперь он жил своей работой, своими научными изысканиями, своей семьёй. С Риммой они виделись на переменах или университетских мероприятиях практически каждый день, часто разговаривали, говорили обо всём и ни о чём: о погоде, о политических новостях, о рабочих проблемах. Казалось, они стали просто коллегами, и уже думалось порой, а было ли что-то между ними? Может быть, Павел просто видел в юности прекрасный сон, вроде того детского сна о бабочке?

Ум можно обмануть, но сердце не обманешь. Как бы ни были он и она спокойны при встречах, как бы ни разговаривали о пустяках, в заповедных тайниках души жило воспоминание о прекрасном чувстве, которое не смогло развиться и расцвести. Казалось, что это чувство умерло ещё тогда, десять лет назад. Но, может быть, оно затаилось и только ждало случая, чтобы вновь прорасти? Нужен был лишь подходящий случай, и случай вскоре представился.

На новогоднем корпоративе по поводу наступления Нового 1994 года они сели рядом и под влиянием выпитого неожиданно перешли запретные линии, которые выставили сами себе и не смели переходить до сих пор.

– А я ведь ждала от тебя письма, – сказала Римма и положила свою руку ему на колено. Они сидели в тёмном уголке холла под пальмами, и их практически ниоткуда не было видно, если не подходить слишком близко, но никто и не подходил. В зале гремела музыка, народ веселился от души, и никому до них не было никакого дела. Кроме них самих.

– Прости меня, – мгновенно откликнулся Павел, как будто только и ждал этих слов, – я был молод и глуп. Мне казалось, что я гублю твою жизнь. Ведь я был женат, и Ната ждала ребёнка, а тебе надо было устраивать свою судьбу. Я решил исчезнуть, чтобы не мешать.

– Глупенький, – ласково пожурила его Римма и положила голову ему на плечо, прямо как тогда, в их единственный счастливый месяц. Павлу показалось, что от неё даже пахнет, как тогда – еле уловимым ароматом ванили.

– Какой же я был дурак! – простонал он и обнял её за плечи, – я тысячи раз вспоминал потом нашу последнюю встречу и ругал себя за то, что не остался тогда с тобой.

– Да, это было очень больно. Я чуть не умерла тогда.

– Прости! Прости! – горячо зашептал Павел, встал перед ней на колени и стал покрывать поцелуями её руки.

Римма высвободила ладони, охватила ими его голову и повернула лицом к себе, затем наклонилась и припала своими губами к его губам. Это был их первый поцелуй, от которого они просто ошалели, им показалось, что никогда-никогда с ними не было ничего подобного, и сразу стало мучительно жалко бездарно потерянных и невозвратимых лет, – лет, которые могли стать и не стали счастливейшими в их жизни.

Не сговариваясь, они встали и пошли в гардероб одеваться, вышли в морозную ночь и, как сомнамбулы, пошли куда-то, держась за руки, под горящими фонарями. Шли молча, не спрашивая и не рассказывая друг другу, куда идут, и ноги сами привели их к шестиэтажному дому с видом на Волгу. Поднявшись по лестнице на последний этаж, Римма достала из сумочки ключ и дважды повернула его в замке. Не включая света и не раздеваясь, они прошли по знакомому до каждой выемки на паркете маршруту. Квартира пахла пылью и чем-то нежилым, но в бывшей Римминой комнате сквозь этот запах явственно проступал едва уловимый аромат – наверное, это был аромат их ушедшей юности.

(Продолжение следует)