Проза

 

1

 

Талита шла по пустынным утренним улочкам. Солнце взошло, но зеркало как будто пожирало его еще не окрепшие лучи, отчего Талите казалось, что она с ног до головы окутана тяжелой шалью. Талита несла зеркало в руках – осторожно, как ребенка – хрупкого, но нелюбимого. Ей не терпелось избавиться от этой тягостной ноши, но почему то она знала, что делать это еще не время – и не место. Свернув, она направилась к главной площади. Здесь было люднее. Уже вот-вот вовсю закипит торговля. Вдруг кто-то схватил Талиту за локоть. – Обсидиан не любит солнечных лучей, – сказал молодой человек, показавшийся странно знакомым. – Я очень тороплюсь… - испугалась Талита. Она прижимала к себе зеркало, хотя еще секунду назад собиралась его разбить, или даже отдать первому встречному. – Я спешу на рынок… за покупками… – Сдается мне, что цель ваша не приобрести, но избавиться, - сказал незнакомец. – В этом нет необходимости. Я покажу, как надо смотреть в зеркало, чтобы оно отразило то, что вам надо.

 

2

 

Проснувшись, Алоизий обнаружил пропажу. Первым делом он хватился жены. Вторым – зеркала. Потом он оделся и вышел из дома. Далеко ходить не пришлось. Талита шла ему навстречу, в руках у нее было зеркало, которое она несла так, что незнакомец, шедший рядом, отражался в нем. Странными показались Алоизию две вещи – то, что никогда прежде не встречавшийся ему человек казался таким родным и близким, и то, что его отражение было более живым, чем он сам.

 

3

 

Игнатий Палладино вытянул руки и коснулся кончиками пальцев обоих краев зеркала. Было похоже, что он всматривается в какую-то трубу. Всматривался он довольно долго, и по выражению его лица – и Талите, и Алоизию было ясно – в конце этого туннеля нет ни намека на свет. Когда же Алоизий, который отнюдь не был доверчивым простачком, стал терять терпение, на лице Игнатия Палладино произошли некоторые изменения. Глаза смотрящего вдруг медленно закатились, но – почему-то Алоизий знал это наверняка – два совершенно белых глазных яблока продолжали всматриваться в зеркало, по поверхности которого пробежала тень.

 

4

 

Старик Йохай знал цену своим вещам. Проданное им недавно Черное зеркало старик считал бесполезным. И правда, чем может пригодиться зеркало, в котором ни черта не видно – волосы не пригладить, прыщ на носу не выдавить. Поэтому старик и продал его втридорога. А не будь оно таким никчемным, еще бы десять раз подумал. Но иногда ошибался даже он. Когда по городу поползли слухи, что Алоизий Фанкирайд, с помощью Черного зеркала, общается с ангелами, старик Йохай стал кусать локти. Потеряв сон, как-то посреди ночи он вскочил и полуголый направился к Алоизию с твердым намерением потребовать доплаты, ибо зеркало он по ошибке продал не то. На полпути он пришел в себя и вернулся. Скорее всего, благодаря проливному дождю, который сначала привел старика в чувство, а затем свалил на долгое время в постель, где старьевщик Йохай чуть не отдал богу душу. Но даже тогда мысль о зеркале не покидала его ни на секунду.

 

5

 

- Ангел говорит, что ему велено передать тебе ключи от Четырех Сторожевых башен, - сказал Игнатий Палладино. Он убрал руки с зеркала и посмотрел на Алоизия своим обычным, чуть насмешливым взглядом. – Ему? – переспросил Алоизий. – Но во сне мне являлась женщина… - У ангелов нет пола, - ответил Игнатий. – Как бы там ни было, свою часть договора я выполнил. Теперь очередь за тобой.

 

6

 

Лежа в горячке, Йохай бредил. Жар сменялся ознобом, как будто из адского пламени его швыряли в ледяную воду. И вода эта была черного цвета. Йохай медленно забредал в нее по пояс и внимательно всматривался в поднятые его телом легкие волны. Но ничего не было видно. Его охватывал жуткий страх, что под водой – прямо на него плывет какое-то неведомое существо. Оно было таким страшным, что даже не поддавалось воображению, а от этого становилось еще страшнее. Когда же Йохай совладал со своим страхом, он вышел из воды на песчаный берег – и очнулся. Он сидел в кровати, горячка миновала - болезнь осталась в воде, скормленная чудищу, - а в ясной голове старьевщика вызревал хитроумный план.

 

7

 

Алоизий Фанкирайд сдержал свое слово. Игнатий Палладино получил доступ в святая святых — тайную лабораторию Алоизия, где не бывала не только прислуга, но даже его собственная жена. Все свободное от сеансов и тщательных приготовлений к ним время Игнатий проводил в лаборатории, пытаясь получить из добытых им на кладбище порошков драгоценные металлы — из белого порошка - серебро, а из красного — золото. Алоизий, который был весьма искушен в вопросах трансмутации, смотрел на занятия Игнатия с едва скрываемым недовольством и нетерпением. Недовольство происходило из собственных безуспешных попыток Алоизия получить желаемый результат, а нетерпение — из желания наблюдать Игнатия не в лаборатории — с колбами и ретортами - а непосредственно там, где он был полезен Алоизию.

 

8

 

Передача ключей от Четырех Сторожевых башен началась на третий день после первого сеанса. Все это время Алоизий и Игнатий постились и часами находились в молитве. Но то, что произошло во время передачи Первого ключа, предвосхитило все ожидания Алоизия. Когда глаза Игнатия закатились, а на поверхность черного обсидиана всплыло со дна лицо Ангела, Алоизий вдруг понял, что именно показалось ему таким знакомым в лице Игнатия при первой встречи — он и Ангел в зеркале были отражением друг друга - брат и сестра! Но и на этом все не закончилось. Когда у Игнатия изо рта пошла пена, Алоизий бросился ему на помощь, но вовремя остановился. Сначала этот странный плотный туман, шедший изо рта Игнатия, принял форму колонны высотой с человеческий рост, а затем колонна оформилась в силуэт, и вот — перед Алоизием предстала фигура в белом и с белыми пятнами вместо глаз. - Зови меня Ребис, - произнес Ангел, и Алоизий вздрогнул, потому что в голосе Ангела звучало сразу с десяток голосов — и мужских, и женских - и одним из этих голосов вне всяких сомнений был голос Игнатия Палладино.

 

9

 

Старьевщик Йохай бродил по рынку на центральной площади и щурил глаза от непривычного яркого света. Он редко выбирался из своей лавки, но если такая необходимость возникала, то, как летучая мышь, он делал это впотьмах. Но сейчас был иной случай. Охота, которую он затеял, была охотой на охотника, такого, что промышляет в самый разгар дня, в самую суету и толкотню. Старик знал - это осторожная и ловкая птица, поймать ее будет не просто. А потому, чтобы не оплошать, Йохай решился на самую рискованную, но и самую верную охоту – сам стал приманкой.

 

10

 

Передавая Первый ключ, Ангел велел Алоизию приготовить посеребренный лист бумаги. На него следовало нанести квадрат, состоящий из семи печатей, помноженных на семь. Алоизий мигом смекнул, что от него требуется, и получил квадрат, разбитый на сорок девять малых квадратов. Каждый из них Ангел «запечатал», начертав по букве из небесного алфавита, не используя ни пера, ни чернил, а просто коснувшись бумаги пальцем. Этот составленный на языке ангелов шифр и стал фундаментом первой из четырех Сторожевых башен. Ключом к ней владел архангел Рафаэль. Перед тем как вернуться в виде дымки в тело Игнатия, ангел Ребис продиктовал воззвание к Рафаэлю, отворявшее двери первой башни: Прикосновение Твоей десницы врачует раны души моей. Из Твоих золотых одежд колыханья – рождается ветер. Кто сможет взглянуть в глаза Твои, когда в глазах Твоих восходит Солнце! Ты, чей меч повелевает отрядами Азазеля, к Тебе взываю я – слуга Владыки четырех! Восстань и охвати меня своей мощью, ибо я – того, Кто Живет Вечно!

 

11

 

Игнатий послушно исполнял свои обязанности – ибо таким был их договор – но при малейшей возможности старался уединиться в лаборатории. Талита с каким-то особенным интересом наблюдала за ним. Как-то раз Игнатий, радостный как ребенок, выскочил из лаборатории и, держа на ладони какой-то комочек, все повторял: - Получилось, получилось! Серебро! Чистейшее серебро! Талита смотрела на Игнатия и поражалась не столько тому, что эксперимент Игнатия удался, а тому, что все его тело светилось и переливалось – словно было из ртути.

 

12

 

Передача Второго ключа состоялась через три дня после получения Первого. И снова Игнатий и Алоизий постились и полдня проводили в молитве. Что не могло не опечалить Игнатия, который, как он считал, находился в двух шагах от получения Чудесной тинктуры и мог провести это время с гораздо большей для себя и науки пользой. Нанеся очередной набор ангельских букв на второй посеребренный квадрат, ангел Ребис, перед тем как в виде дымки вернуться в тело Игнатия, продиктовал воззвание к архангелу Габриэлю, владевшему ключом ко Второй башне: Чаша, из которой даешь мне испить, никогда не иссохнет – бездонна та чаша. Два полотна чистейшей лазури бегут от ног и лица Твоего  – одно раскинулось вверху, другое – равное ему по чистоте - снизу. О Приходящий с Запада, Ты – сила моя! К Тебе взываю я – слуга Владыки четырех! Восстань и охвати меня своей мощью, ибо я – того, Кто Живет Вечно!

 

13

 

Старик Йохай расхаживал по рыночной площади, с недюжинным талантом разыгрывая из себя приезжего деревенского ротозея. Временами он доставал кошелек, заглядывал внутрь, и с довольной миной снова прятал его в карман платья. Долго ждать не пришлось. Когда он почувствовал, что в кармане у него шарит чья-то рука, он еле слышно произнес:

 - Кошелек пуст. Но я могу подсказать, где водятся деньги.

 

14

 

На девятый день общения с Ребисом Алоизию Фанкирайду был передан ключ к Третьей Сторожевой башне. И снова был приготовлен посеребренный лист, снова было нанесено на него сорок девять квадратов, и рукою ангела были начертаны таинственные письмена. А перед тем как в виде дымки вернуться в тело Игнатия, ангел Ребис продиктовал воззвание к Михаэлю, ангелу Третьей башни: Подобен ли кто Всевышнему из тех, кто птицей витает в поднебесье, склизким гадом извивается по земле, вместо воздуха дышит водой, или же спускается в недра земли, чтоб от праведного гнева укрыться? Победивший дьявола, к Тебе взываю я - слуга Владыки четырех! О, второй от Первого, приди с Юга, рассеки Своим жезлом камни, огненным ветром наполни ноздри мои! Восстань и охвати меня своей мощью, ибо я – того, Кто Живет Вечно!

 

15

 

Талита, не забывая о хозяйстве, пристально наблюдала за мужчинами. Если Алоизий по мере получения откровений становился с каждым днем мрачнее тучи, то Игнатий наоборот что ни день сиял все ярче и ярче. Казалось, сама Жизнь поселилась в нем и бьет через край – щедро – чтоб всем хватило. Как-то за обедом Талита стала свидетельницей их разговора. Игнатий говорил что-то о красном порошке и недостатках лаборатории Алоизия. Он рассказывал об императорской мастерской, о которой уже не раз слыхал и мечтал попасть туда еще до того, как оказался в их доме. Но если тогда он знал, что путь туда ему заказан, то теперь, имея на руках столь чудесное открытие, он уверен, что двери императорской лаборатории распахнутся при одном упоминании имени Игнатия Палладино! Конечно же, Игнатий говорил это полушутя. Все из присутствовавших за столом понимали это. Но если сам Игнатий смеялся во весь голос, а Талита без особых успехов пыталась скрыть улыбку, то Алоизий ни на секунду не терял озабоченного вида. – Закончим начатое, и ты будешь волен ступать, куда хочешь, - вот и все что сказал Алоизий в тот раз за обеденным столом.

 

16

 

Ключ к Четвертой башне был в руках архангела Уриэля. Вот что Ребис продиктовал Алоизию: О Тот, в чьих руках вращается пятиконечная звезда! Когда она поворачивается одной стороной – во все концы света разливается Небесный свет. Поворачивается другой стороной  – все тонет во мраке. Есть ли Тот, кто в силах остановить это вращенье? Тот, что изливает на землю свет Свой с небес, остановит это вращенье. Близок тот час! Так приди же с Севера, исцели слепые очи мои, взываю я – слуга Владыки четырех! Восстань и охвати меня своей мощью, ибо я – того, Кто Живет Вечно!

 

17

 

После обеда, когда Талита покинула их, Игнатий обратился к Алоизию. Тот стоял к нему спиной и что-то искал в сделанных им во время сеансов записях. – Алоизий, я не хотел этого говорить… но… я понял, что должен... По тому, как поглощен был своими бумагами Алоизий, можно было подумать, что он не слушал Игнатия. Но Игнатий знал, что это не так. - Видишь ли, я считаю, что это вовсе не ангелы с нами говорят, - сказал Игнатий. – Не ангелы? – спросил Алоизий, не переставая рыться в своих записях. Игнатий помялся: - Ну, фактически они конечно ангелами продолжают быть. Но только падшими. Алоизий перестал копаться в бумагах. Выпрямился. Обернулся. – Исходя из чего ты делаешь такие выводы? – спросил он. – Видишь ли, Ребис, как величает себя эта сущность, явился мне одному и сказал, что для завершения работы, Посредник, то есть я, и Получатель, то есть ты – должны стать одной плотью. Какое-то время Алоизий молчал. Потом улыбнулся, чего давно уже с ним не случалось, и спросил: - Не свели ли тебя с ума твои пустые мечтания о золоте, Игнатий? Но Игнатий был как никогда серьезен. – И как? – спросил тогда Алоизий. - Как Ребис себе это представляет? – Талита, - ответил Игнатий. – Ребис хочет, чтобы я возлег с твоей женой.

 

18

 

Алоизий бродил по саду, временами поглядывая на дом, в котором горело лишь одно окно на втором этаже. Иногда ему казалось, что возле дома мелькают тени, будто все демоны Гоэтии окружили дом. Но он знал, что это всего на всего порождения его тревожного разума. А тревожиться и впрямь было из-за чего. Незадолго до этого он и Игнатий имели разговор с Ребисом, который слово в слово повторил все то, что чуть раньше поведал ему Игнатий. – Это и станет Последним ключом, - заявил Ребис. – А если осмелитесь ослушаться, то будете прокляты и вы, и ваши потомки. Ни вас, ни жителей вашего города не пощажу. И будете в ответе за все, что по вашей вине случится.

 

19

 

Когда открылась дверь и в комнату вошел Игнатий, Талита уже лежала в постели. Она увидела его таким, как и в тот раз, когда довольный открытием он выбежал из лаборатории, - все его тело светилось и переливалось, словно было из ртути. Он шагнул навстречу, но Талита вдруг достала из-под одеяла руку. В руке был кинжал. – Если ты подойдешь хоть на шаг, - сказала Талита и приложила кинжал к горлу, - я убью себя. Игнатий ничего не ответил. Он закрыл дверь и, глядя Талите в глаза, направился к кровати, забрал у нее кинжал, сел в изголовье и не выпускал ее руки из своей, пока она не уснула.

 

20

 

Когда Игнатий спустился вниз, Алоизий сидел один в темноте. Игнатий зажег свечи, и тут оказалось, что кругом все перевернуто вверх дном. Как будто неистовые демоны пронеслись по дому и исчезли, забрав с собой зеркало и образцы полученного Игнатием серебра. “Все верно. Дело сделано. Зеркало нам больше ни к чему», - подумал Алоизий. Вслух он ничего не сказал. Молчал и Игнатий. Когда стало светать, Игнатий собрал свои вещи и вышел из дома.

 

21

 

Поначалу они хотели плюнуть на старика и отнести зеркало своему скупщику, надеясь получить больше. Но пока они шли, зеркало играло с ними злые шутки. Не успели они как следует отойти от дома Алоизия, как Мясник почувствовал, что зеркало становится нестерпимо тяжелым. Взглянув на него, он увидел себя таким, каким был много лет назад – когда не носил еще и днем и ночью шапочку, чтобы скрыть отрезанные уши и когда на лице у него был какой-никакой нос вместо теперешней черной дыры. На секунду ему показалось, что все, что случилось с ним за эти годы – дурной сон, но видение исчезло, и он отразился таким, каким был на самом деле – уродливым, грязным и злым. – Слышь, на-ка ты понеси, - сказал Мясник и передал зеркало Дамасту, рослому детине с пустыми как два высохших колодца глазами. Что тот увидел в зеркале, осталось неизвестным по причине его немоты, но только через какое-то время он, мыча и отплевываясь, вернул зеркало Мяснику. К скупщику они не пошли, а от греха подальше решили избавиться от зеркала поскорее, отдав его тому, кому оно точно было нужно. На просьбу заплатить им, старик Йохай лишь зло усмехнулся и сказал, что свое они уже получили. – Вот все, что нам удалось найти! – запротестовал Мясник и показал маленький кусочек серебра вместо гор, обещанных стариком. Йохай лишь захихикал и захлопнул дверь. - Что ж, сдается мне, что и ты уже совсем скоро свое получишь, - зло процедил Мясник. Кто его знает, что этот вор и убийца имел в виду, может, задумал отомстить старику при случае, но только слова его сбылись той же ночью. Оставшись один, старьевщик Йохай уселся перед зеркалом и стал всматриваться в черную гладь обсидиана. Какое-то время он не видел там ничего и даже было подумал бросить это занятие, но оказалось, что сделать это не так просто. Зеркало не отпускало его. Тогда-то Йохай и понял, что там, в его черных водах, плывет ему навстречу существо, страшное настолько, что невозможно представить. Старик пытался встать и уйти, закрыть глаза, отвернуться, но никакого толку. Ровно в тот момент, когда из черной воды вынырнуло то, что поджидает человека всю жизнь, но показывается ему лишь раз, сердце старика лопнуло от страха.

 

22

 

Наутро Талита не встала с постели. Когда Алоизий поднялся к ней, оказалось, что у нее сильнейший жар. Послали за врачом, но тот был сильно занят – полгорода свалила с ног болезнь, симптомы которой ничего хорошего не предвещали. И если доктор был прав в своих опасениях, то все, что оставалось делать, – это молиться.

 

23

 

Алоизий не мог молиться. Он сидел и смотрел на пол, на разбросанные в беспорядке листы. Первым его порывом было растоптать их. Но что-то удерживало его. Он вдруг вспомнил, что Ребис говорил об особом порядке, в котором должны быть расположены Сторожевые башни. Изначально Алоизий почему-то решил, что они должны лечь в том порядке, в котором были продиктованы. Но чей-то голос – голос, в котором одновременно звучали мужские и женские голоса – подсказывал, что это не так. Еще не вполне понимая, что делает, Алоизий перенес первый лист в центр комнаты и положил его так, чтобы левый верхний угол башни Рафаэля указывал на восток. Снизу к ней примкнула башня Габриэля – нижним правым углом она указывала на запад. Справа легла скрижаль Михаэля - ее верхний правый угол указывал на юг. На север же нижним левым углом указывала скрижаль Уриэля. И вот – Алоизий увидел Великую Серебряную скрижаль – только теперь она представляла собой не квадрат, а ромб. Письмена на нем складывались в пока еще непонятный, но определенно осмысленный рисунок. Алоизий долго всматривался в этот чудесный узор, пока не понял, что перед ним карта. Карта его родного города! Вот центральная площадь с рынком, вот улица, где расположен их дом! Вот тогда-то Алоизий и упал на колени и стал молиться.

 

24

 

«Карантин! Карантин!» - снова и снова долетало до ушей Игнатия, пока он шел к городским воротам. Он успел покинуть город как нельзя вовремя. Двери города закрылись за ним, а над сторожевой башней появился предупреждающий об опасности флаг – разделенное на четыре квадрата шахматное поле – два черных квадрата, два желтых. Игнатий вспомнил о своих друзьях, сердце его защемило, но назад пути не было. Да и чем он может им помочь? Его согревала мысль об императорской лаборатории и о том, что он уже в двух шагах от может быть величайшего открытия человечества. Время от времени он оборачивался. Стены города становились все меньше, потом и вовсе исчезли. Долго еще виднелся черно-желтый флажок, но вскоре исчез и он. И тогда прямо посреди дороги, из ниоткуда, перед Игнатием вырос здоровенный детина. Он что-то мычал и указывал пальцем туда, откуда шел Игнатий. Игнатий хотел обернуться, посмотреть, что там, но не успел. Кто-то оглушил его сзади сильным ударом по голове. Когда он пришел в себя, первое, что он увидел, была земля, которая почему-то раскачивалась из стороны в сторону. Следом он увидел два лица – уже знакомого здоровяка и еще одно – страшно изувеченное. Лица он увидел вверх ногами, но следом сообразил, что это не они шутки ради решили походить на руках, а он сам висит подвешенный за ногу на дереве. Детина, явно угрожая, мычал, а уродец о чем-то вкрадчиво спрашивал, держа перед глазами Игнатия каплю серебра на ладони: – Научи, и мы тебя отпустим, – разобрал Игнатий. А следом увидел нож, которым детина пускал ему кровь из связанных за спиной рук. – Как это работает? – снова появлялся урод, размахивая перед Игнатием мешочком с красным порошком. А Игнатий молчал, потому что и правда не знал, что ответить. Да и думал он совершенно о другом. О том, что отец его был прав. Во всем, кроме одного. Человека губит не его пустота, а то, чем он пытается ее заполнить. Все беды от страстей, которые поселяются в человеке как бесы. Вот они то и губят его, а не Пустота, без которой любой сосуд становится бесполезен. То ли от того, что из него как из туши выпускали кровь, то ли потому, что он висел вверх тормашками, и еще оставшаяся в его теле кровь приливала к голове, но Игнатий ощущал странную ясность. Ему даже казалось, что от его головы исходит сияние, настолько она была светлой. Поэтому даже тот последний надрез, который сделал Мясник, перерезав жертве горло, он воспринял как подтверждение своим мыслям – как знак того, что сейчас все то лишнее, что никогда им не было, покинет его и никогда не вернется, оставив Игнатия навсегда чистым и пустым.