Проза

…Терпеть не могу заправлять самолёты! Когда мне приходится это делать, то всё внутри меня протестует, и сердце заходится от ярости, и руки дрожат – ведь это не моя, не моя работа! Но поскольку деваться всё равно некуда, сам себя утешаю: успокойся, дружок, тише-тише; ведь от этого в конце концов зависит твоя жизнь…

Да и не только твоя. Твоих пассажиров.

Поэтому покорись. И делай как надо. На совесть.

Вот я и делаю… И до сих пор никто не пожаловался на недостаток моего профессионализма. А мои личные переживания и ощущения остаются, как всегда, внутри меня…

Пахнет авиационным керосином. Я заканчиваю заправку, перехожу по крылу «Боинга», закрываю всё, что положено, и в последний раз проверяю готовность к полёту. Так, клянусь Богом, что всё о’кей! Смотрю на часы и в сторону аэропорта – похоже, скоро подъедут пассажиры. Ну, как обычно – опаздываю! И ещё, не дай Бог, диспетчерская мне отметит опоздание – надо спешить! Я быстро слезаю вниз, по лестнице, сажусь в заправщик и выруливаю подальше от полосы.

Ставлю автоцистерну на служебной стоянке, расписываюсь, где надо (сдал – принял), на ходу обмениваюсь впечатлениями с представителями наземных служб и – бегу переодеваться. У меня остаётся не более пяти минут!

Заскакиваю в дежурку, здесь же недалеко, в боковой части терминала. Так, тут комната есть одна, для лётного состава… Быстро, быстро! Надеваю голубую рубашку, красивый синий костюм: брюки, китель, форменную фуражку с крылышками – всегда ведь надо достойно выглядеть, чтобы и пассажирам было приятно, и за авиакомпанию не стыдно. Причёсываюсь, сбрызгиваюсь одеколоном (чёрт, остаточный запах керосина ничем не перебьёшь!), гляжусь на себя в зеркало – ну, хорош, хорош. Вроде бы всё нормально.

Поглядываю с тревогой на часы – остаётся всего ничего. Выскакиваю на поле и мчусь к своему самолёту. Парни из аэродромной обслуги проезжают мимо на электромобиле – кричат: садись, мол, подвезём! Прыгаю к ним: здрасьте, как дела, что нового, спасибо, мужики, что подбросили! Вылезаю прямо на ходу – и вовремя: пассажиры уже подтягиваются к «Боингу», окружив трап, и, кажется, кое-кто начал проявлять нетерпение.

Сохраняя достоинство, здороваюсь со всеми. Я – командир экипажа. Взбегаю наверх, захожу в салон (пока ещё пустой) и скоренько переодеваю пиджак – ведь встречать пассажиров и рассаживать их по местам командиру лично вроде бы как не пристало. Уф-ф-ф! Едва успел! Официально открываю двери самолёта – для ждущих внизу людей, торжественно спускаюсь к ним по трапу (уже в форме бортпроводника) и широко улыбаюсь – от уха до уха.

Пассажиры, переговариваясь, цепочкой тянутся с земли в салон, проходят внутрь – кто в бизнес-класс, кто в эконом. А кто-то и в первый. Я едва успеваю бросить взгляд на их посадочные талоны и дать указания: вам налево, вам направо! Прошу Вас, не задерживайтесь, проходите! Мы рады видеть Вас на борту нашего самолёта! Располагайтесь, но чтоб удобно было и другим. Так, пожалуйста, примите вещи. А Вашу сумку, мадам, – позвольте, я поставлю её на полочку. Спасибо, мадам. Да-да, Ваше место 38в. Очень хорошо! Малыш, тебе нравится у нас здесь? Скоро-скоро мы полетим!..

Наконец люди расселись. Пробегаю по салону, дарю пассажирам приветливые, наполненные теплом улыбки, одновременно зорко выслеживая неправильно пристроенную ручную кладь, помогаю кому-то, кто что-то не так сделал. Затем заскакиваю в кабину пилота – взлетать-то тоже нужно, быстро перебрасываюсь парой слов по радио с диспетчером и запускаю моторы: пусть пока прогреваются.

Опять в салон. Улыбаюсь. По пути закрываю наружную дверь в самолёт – так, теперь уже точно мы все в сборе, и можно отправляться в полёт. Эх, ну что ж так много сделать нужно по окончании посадки: и то, и то, и то; прямо не знаешь, за что хвататься.

Обращаюсь ко всем по системе внутренней связи. Говорю в микрофон:

– Уважаемые пассажиры! От имени экипажа рад приветствовать вас на борту нашего лайнера, выполняющего рейс по маршруту Арктика – Антарктика (ой, это я так шучу; вполне возможно, наоборот). Ну да, рейс триста тридцать девятый – это туда, а триста тридцать десятый – стало быть, оттуда. Наша авиакомпания постарается, чтобы ваш полёт проходил максимально комфортно. А сейчас – прошу вас пристегнуть ремни!

Бегу в салон бизнес-класса. Проверяю, как все выполнили мою просьбу. Улыбаюсь. Показываю, где аварийный выход и как надевать маски для дыхания – ну, в случае чего. Затем перехожу в эконом-класс – быстро, быстро, ведь моторы уже достаточно прогрелись (я слышу по звуку), и скоро диспетчер даст разрешение на взлёт. Повторяю в эконом-классе все свои наставления. Улыбаюсь. Но в глубине души нервничаю – потому что в кармане моей куртки стюарда запипикал приборчик, вызывающий меня на связь.

Ускоренным шагом возвращаюсь в кабину. Сбрасываю на ходу куртку стюарда, надеваю форму пилота. Сажусь в кресло, откликаюсь на вызов диспетчера и – быстро-быстро! – выполняю все процедуры, предшествующие взлёту. В кабине, кроме меня, никого нет – увы, наша авиакомпания переживает не лучшие времена, и сокращение персонала следует за сокращением. Но надо жить. Надо работать. И я, вздохнув, вывожу «Боинг» с места его стоянки на взлётно-посадочную полосу номер четыре, и жду своей очереди, попутно проверяя по приборам работу всех бортовых систем.

Двигатели взвыли – их режим вышел на полную мощность. «Вот чёрт! – ругаюсь я про себя, – не успел лично поприветствовать пассажиров первого класса! Могут пожаловаться начальству; с этих ребят сбудется… Вот сейчас взлечу – и срочно, срочно к VIP-ам!»

Диспетчер даёт добро. Я переключаю тумблеры в нужное положение, выпускаю закрылки, трогаюсь, решительно набираю скорость – всё быстрей и быстрей; полоса стремительно несётся передо мной; беру штурвал на себя и – пошёл вверх! Слежу за высотой. Общаюсь с диспетчером. Убираю шасси. Земля за окнами – внизу, накренилась; видны разноцветные квадратики полей. Это я разворачиваюсь. Блин, звонок из пассажирского салона некстати… Нехотя отвлекаюсь – видимо, придётся идти туда, хотя по идее во время взлёта все должны оставаться на своих местах и вести себя спокойно.

Тяну время – ещё чуть-чуть порулю, может, успею выйти на курс – но эти там, в салоне, опять меня вызывают. Вздыхаю. По-наглому продолжаю управлять, хотя и понимаю, что мне это, скорей всего, зачтётся… Ставлю самолёт на автопилот. Встаю, переодеваю куртку – на форму стюарда. Иду в салон. Быстро – ведь надо вернуться поскорее, потому что заданная высота ещё не набрана. Ну, что сегодня за день такой.

– Слушаю Вас, мадам. Плохо Вашему малышу? Да, конечно, вот специальный бумажный пакетик – от нашей авиакомпании…

 

Ещё через полчаса мне приходится возиться на кухне. Шутка ли – накормить такую уйму народу?! Я достаю множество упаковок с едой и ставлю их разогреваться в микроволновку. Пока разогреваются – успеваю пробежаться по салону, разнося напитки. Так, соки, вода, кока-кола – а Вам чаю? Без проблем! Сейчас будет обед, так что прошу приготовить Ваши столики!..

Разношу порции. Блин, опять пипикает мой приборчик. Чертыхаясь (втихомолку, чтобы публика не услышала), пытаюсь пролезть между тележкой и рядами кресел – и бегу в кабину пилота. Быстро, быстро! Связываюсь с землёй. Ну, конечно, корректировка курса… Грозовой фронт идёт – этого мне только не хватало! Хоть бы с обедом поскорей закончить! Грустно высчитываю траекторию изменённого маршрута – так и быть, обогну грозу с юга; сажусь за штурвал, отключаю автопилот, набираю высоту. Вон тучи уже видны. Крошечные молнии вдали сверкают. Ну, что же, сам себе ведь профессию выбирал, что теперь жаловаться…

С неспокойным сердцем возвращаюсь в салон. Продолжаю раздавать обеды – ну, и грязную посуду приходится забирать у пассажиров. Вообще-то я её должен по идее помыть (ту, которая не одноразовая), но – да ну её! Не сейчас! Как грозу пройдём, этим и займусь! А пока… Улыбаюсь какому-то капризному бизнесмену, который непременно хочет получить порцию виски и кофе – ах, кофе! Я и сам бы сейчас выпил чашечку горячего кофейку! Но не успеваю, не успеваю. Каждый раз, когда наливаю себе кофе, он стынет потом, поскольку непременно найдётся что-нибудь, что меня отвлечёт. Ни разу так и не удалось попить горячим…

Вот чёрт! Тряхануло! Ни фига себе воздушная яма! Пассажиры встрепенулись, заволновались. Успокаиваю их с улыбкой – мол, экипаж знает своё дело, прошу всех оставаться на своих местах. Спокойно! Спокойно! (Это я сам себе). Пытаясь не упасть от усилившейся турбулентности, пробираюсь в голову самолёта – в кабину пилотов.

Быстро. Быстро. Надо поспешить. Вот дьявол! Ещё одна воздушная яма!..

 

…Приземляюсь я, совершенно обессиленный. Долгие десять часов полёта кого угодно доконают – при таком-то режиме работы. Да, мне удалось прикорнуть минут двадцать – до тех пор, пока какая-то кинозвезда из первого класса не пожелала выговориться, и я вынужден был подать ей шампанское в ведёрке со льдом и вежливо слушать рассказ про то, как её никто не понимает в Голливуде. Потом случилась неприятность со старушкой из эконом-класса (она забыла в багаже своё лекарство), потом ещё я пару раз разносил газеты и прохладительные напитки по рядам и, наконец, забрезжил вдали свет города, в который мы и летели весь световой день.

Вконец одуревший, я, как музыку, слушаю указания диспетчера – на какую полосу должен совершить посадку. Ужасно хочется в туалет. Вы представляете, я даже забыл о том, что мне нужно сходить по нужде, и по глупости терплю всю вторую половину полёта…

Садимся в темноте на бетонную дорожку, подсвеченную сотнями огней. Я объявляю пассажирам о конце нашего путешествия, сообщаю о температуре за бортом, благодарю всех от имени экипажа и желаю счастливого пути – тем, кому предстоит пересадка. Едва затихают двигатели, я (предварительно поставив самолёт в указанное место) стремительно выскакиваю в салон, прямо на ходу застёгивая куртку стюарда.

– Уважаемые пассажиры! – скороговоркой выпаливаю, улыбаясь – из последних сил. – Просим вас оставаться на своих местах до тех пор, пока не подадут трап. Из аэропорта вы можете проехать в город на экспрессах такого-то маршрута…

Потом я приветливо провожаю всех, кто спускается вниз, на землю: туристов и командировочных, местных и приезжих, пап и мам с детьми, студентов, прилетевших сюда на каникулы, группу религиозных деятелей, прибывших на свой съезд, стайку школьных экскурсантов и, конечно, – её, ту самую кинозвезду, которая смотрит на меня так, словно мы никогда не встречались.

К трапу подают аэродромный автобус. Люди, переговариваясь, набиваются в него, как сельди в бочку, и я, убедившись, что все-все-все в сборе, сажусь за руль. Трогаюсь. Подъезжаю к терминалу. Его яркие огни пылают в ночи, и мне радостно, что всё наконец закончилось. Пассажиры организованно выходят в зал прилёта, а я сижу, тупо сжимая баранку, и не знаю, сумею ли встать из-за неё.

Через некоторое время выхожу из пустого автобуса и иду, пошатываясь от усталости, через ярко освещённое поле с сооружениями наземных служб – в ту часть здания, где расположены комнаты для персонала. Захожу в вестибюль. Осматриваюсь. Пусто. Светло – от ослепительного электрического света. Гулкие коридоры. Двери. Двери. Номера. Один из них – вот этот – кажется, мой…

Не раздеваясь, падаю пластом на постель. Мгновенно засыпаю. Но вскоре просыпаюсь от звонка. Спросонок, плохо соображая, что делаю, достаю мобильник. Прикладываю к уху. Слушаю. Вопрос:

– Знаете, меня интересуют рейсы вашей авиакомпании.

Заученным голосом отвечаю:

– Мы рады, что Вы решили воспользоваться нашими услугами. Как раз сейчас действуют сезонные скидки на ряде направлений. Могу предложить Вам рейс триста тридцать десять… – И объясняю.

Говорю долго-долго. Обстоятельно. Со знанием дела.

Клиент остаётся доволен, и мы оформляем заказ.

В конце концов я вырубаю телефон. Вырубаю…

Бессильно роняю руку с трубкой на кровать. И куда-то проваливаюсь… Вокруг меня тьма…

Завтра, точнее, уже сегодня утром новый рейс – в пять тридцать. Надо хорошенько выспаться. Я похрапываю.