Проза

Мне срочно требовались десять тысяч рублей, чтобы заплатить за квартиру, хозяева не хотели давать мне отсрочки. К моим мольбам они были глухи, да мне и не удавалось передать свое отчаяние: я не знал, какими словами или жестами это можно было бы сделать, и лишь испуганно переминался с ноги на ногу. Я был так подавлен и смущен, что мог извлечь из себя только нечленораздельное мычание. Наконец, собравшись, я крикнул: «Подождите!» – и бросился на улицу в надежде благодаря какой-нибудь счастливой случайности раздобыть деньги.

Я решил добраться до станции метро «Профсоюзная» и просить подаяния около входа – может быть, мне удалось бы собрать если не всю сумму долга, то хотя бы ее часть, достаточную для того, чтобы отсрочить выселение. Я двинулся привычным путем, по улице Кржижановского, но был лишен возможности, как прежде, ехать на трамвае: мне нечем было заплатить за проезд.

В прежние времена я работал неподалеку в центре печати и ксерокопирования; это занятие нравилось мне, поскольку я воспринимал его как полезный, нужный и важный созидательный труд. Я способствовал появлению на свет различного рода текстов, документов, фотографий. В этом процессе было что-то таинственное и удивительное: новые сущности появлялись как будто из пустоты и множились. Однако центр внезапно закрылся, его владелец исчез, оставив меня без зарплаты за последний месяц, я не сумел найти себе новое место вовремя – и в результате рисковал оказаться без крыши над головой.

Думая об этом, я не сразу обратил внимание, что улица Кржижановского была перегорожена трамваями. Вероятно, один из них сломался, и движение в результате застопорилось. Приблизившись, я увидел, что трамваи скопились уже целой грудой, похожей на огромный ком сырого мяса; они стояли в различных положениях, беспорядочно наваливаясь друг на друга – и при этом были набиты пассажирами, которые продолжали спокойно ждать отправки. Я удивился невозмутимости этих людей.

Трамваи были темно-красными – такого же цвета, как дома вокруг; они имели неровные очертания и выглядели ободранными. Двигаясь вдоль их нагромождения, я увидел, что впереди медленно, грузно шевелится что-то крупное – и с любопытством поспешил вперед, чтобы узнать, что происходит.

Как выяснилось, трамвайные рельсы приближались к одному из домов, который был безобразно разворочен; можно было подумать, что ближайшие трамваи выломаны из этого здания – и действительно, вблизи мне показалось, что несколько вагонов отслаиваются или отшелушиваются от его стены. Эта картина напоминала странное заболевание. Однако в ней была и своеобразная аккуратность: от дома отламывались сразу несколько комнат, которые формировали очередной трамвайный вагон без всяких неудобств для обитателей. В квартирах не гас свет, и люди даже не прерывали своих обыкновенных вечерних занятий – ужинали, читали, готовились ко сну. Они как бы еще продолжали жить в доме, но при этом одновременно уже ехали в трамвае, который тяжеловесно и неторопливо отделялся от здания и постепенно отодвигался, давая место следующему. Правда, трамваи получались крупноватыми, но в ходе отделения от стены деформировались и сплющивались. В первые часы своей жизни они были удивительно гибкими и сохраняли возможность передвигаться ползком, как бы ожидая момента, когда смогут прочно утвердиться на предназначенных для них рельсах.

Казалось, что здание должно было бы таким образом разделиться на фрагменты, но на место выбывших квартир из глубины дома необычным образом выдавливались новые – и складывалось впечатление, что дом практически не убывает. «Должны же в нем оставаться пустоты», – с недоумением подумал я.

Наблюдая за появлением новых трамваев, я подумал, что этот процесс имеет очевидное сходство с печатью на принтере, которой я занимался прежде. Однако в том, как выходили на свет трамваи, было еще и нечто «биологическое», как будто бы живое. Новые вагоны были даже покрыты неприятной зеленоватой слизью и сохраняли сначала соединение с домом – их связывали трубы инженерных коммуникаций, которые рвались не сразу, с громким, болезненным звуком, похожим на стон. Кроме того, я обратил внимание, что сама форма дома была неправильной; здание напоминало самку гигантского животного и все целиком спазматически двигалось, сжимаясь и снова расправляясь. По цвету своему здание и вагоны были похожи на темную плоть. «Ну конечно, это роды, – подумал я. – Таким образом появляются новые трамваи. Но зачем их так много? Они уже перегородили всю улицу, они явно в избытке. Видимо, это необычно большой помет».

В это время я почувствовал, что движения здания словно бы смягчаются и замедляются; было видно, что за очередным выползающим из его чрева трамваем уже не формируется нового. Судя по всему, роды подходили к концу – и давно пора было. Только сейчас, оглянувшись, я обнаружил, что был далеко не единственным наблюдателем этого необычного процесса: за моей спиной стояли несколько человек с бутылками пива, которые, прихлебывая, обменивались впечатлениями. Неподалеку женщина быстро тащила по улице маленькую дочь - вероятно, находя, что для той было бы неприлично видеть процесс родов.

Между тем, последний вагон тяжело оторвался от стены, лопнула очередная труба, замерли волны конвульсий – и все успокоилось. Новорожденные трамваи потихоньку нащупывали рельсы, выбирались из общей груды и начали развозить пассажиров.

Движимый любопытством, смешанным с долей брезгливости, я вошел в огромный пролом в стене, оставшийся после отделения вагонов. К моей радости оказалось, что внутри здания уже начали формироваться новые квартиры; они были еще нецелыми, но в некоторых складывались очертания комнат и даже появились зачатки мебели. Правда, уже чувствовались признаки присутствия подрастающих новых жильцов, но пока сами они не показывались: видимо, требовалось какое-то время, чтобы им сложиться и обрести свою форму. Таким образом, получалось, что я могу получить в новых квартирах даровой ночлег, запретить мне этого еще никто не может.

«Как хорошо! – подумал я. – Теперь у меня есть пристанище на ночь. Мне не нужно унижаться и выклянчивать деньги у прохожих, не нужно бояться, мерзнуть или мокнуть. Утро вечера мудренее. Сегодня я смогу спокойно выспаться – а завтра что-нибудь придумаю».

Эта мысль, принесшая мне облегчение, примирила меня с действительностью.