Проза

***

***

Когда мама вернулась с нашедшимся у кого-то из пассажиров флакончиком нашатырного спирта, Семен был уже на ногах и шел по направлению к тамбуру. Мать и сын столкнулись в проходе. Сеня прошел мимо, как будто не замечая мать, которой пришлось прижаться к скамейке, чтобы дать сыну пройти. Он вышел в тамбур, зашел в туалет и посмотрел в зеркало. Так велел ему голос. Сначала он ничего в зеркале не увидел. То есть не увидел ничего особенного – только он сам, струйка крови из носа, и зеленая дверь за его спиной. Но потом его отражение стало понемногу таять, так что Семен даже испугался, как бы ему не исчезнуть вовсе. Но он не исчез. Просто стал прозрачным. Если бы секундой раньше его спросили, что у него в животе, он бы, не задумываясь, ответил – картофельные оладьи со сметаной и стакан молока. Но оказалось, никаких оладий там нет. Вместо них в животе у Семена была крохотная гитара. Ее корпус полностью занимал брюшную полость, гриф проходил сквозь горло, а в голове у Семена из гитарных колков торчали необрезанные струны. Одна из струн дернулась, что-то задребезжало у Семена внутри, и он услышал: - Зови меня Укулеле.

***

С тех пор Семен стал звать Укулеле каждое утро. Мама поначалу сильно беспокоилась, когда слышала гулкий стук и, заглянув в комнату сына, видела его распластавшимся на полу. Но потом привыкла. Тем более что сын стал каким-то более осознанным – твердо решил, что хочет ходить в море и, окончив школу, поступил в мореходное училище. К тому времени его нос стал плоским, как у боксера. 

***

Теперь Семен живет отдельно, без мамы, снимает комнату с эркером по адресу улица Надежды, дом один. Мореходку он окончил, но в море пока не ходил. Из его окна видно дерево, которое закрывает фигуру Первопечатника. Сосед снизу в ответ на гулкий стук в потолок, который будит его каждое утро, шлет Семену неизменное напутствие на день. Этим утром, как, впрочем, и любым другим, Семен не слышит соседских напутствий, зато слышит другие, гораздо более интересные: - Встань, выйди из дома и встреть идеальную женщину, – слышит он. – И потом еще: – Иди и не облажайся.

***

Зная, какой точности Укулеле требует в исполнении его указаний, Семен встает и выходит из дома. – Ну вот, – думает он, - по крайней мере, две трети поручения уже выполнено – дело за малым. Хотя так ли оно мало – это дело? И что, в конце концов, значит - «встреть»? Он же все-таки не на вокзале живет (хотя и рядом с ним) и вряд ли, выйдя из дома, увидит прибывший к подъезду поезд, из которого ему навстречу шагнет незнакомка в большой белой шляпе с вуалью. Хотя почему с вуалью? Наверняка просто в большой соломенной шляпе. Одной рукой она будет придерживать шляпу, а в другой у нее будет поводок с маленькой белой болонкой. Хотя нет. К соломенной шляпе лучше пойдет соломенная же корзина с большим ленивым котом внутри. Впрочем, еще более вероятно, что не будет ни кота, ни корзины, ни самой женщины. Так оно и оказалось.

Выйдя из дома, Семен увидел улицу, пару-тройку людей, и среди них – ни одной женщины, тем более идеальной. Он чуть было не плюхнулся на мостовую, чтобы потребовать у Укулеле объяснений, но ведь знал, что никаких объяснений не получит. Поэтому и пошел в сторону площади с памятником Первопечатнику, сел в кафе «Семи серпантинов» на углу и заказал пиво «Швитурис», экстра.

***

Между столиков ходил местный глухонемой, имени которого никто не знал, потому что он не мог его ни произнести, ни написать, потому что был не простым глухонемым, а еще и неграмотным. Неграмотный глухонемой предлагал купить у него открытки. Семен краем глаза заметил, что на одной из открыток, которые тот тасовал перед посетителями, изображен бюст женщины в высоком головном уборе. Это, конечно, не соломенная шляпа, и даже не шляпа с вуалью, но все же… Он махнул глухонемому рукой, подозвал к своему столику и указал на открытку. Глухонемой замычал, замотал головой и прижал картинку к груди. Семен вытащил из штанов одну купюру, потом другую, покрупнее, – глухонемой немного смягчился, перестал мычать и мотать головой, но картинку все равно от груди не отнимал. Когда Семен достал еще одну купюру, последнюю, глухонемой полез в болтавшуюся у него на плече сумку, достал из нее другую открытку и протянул Семену. На открытке был изображен конь, вставший на дыбы. Конь Семену был не нужен, но глухонемой настаивал. Он мычал и совал открытку с конем прямо в лицо Семену, а потом выхватил у него из рук купюру, бросил открытку с конем на столик и быстро заковылял прочь. Семен допил пиво и осмотрел коня. Ничего такой конь, симпатичный. Можно повесить в прихожей, пусть встречает его, радостно вставая на дыбы.

***

Семен расплатился, вышел из кафе «Семи серпантинов» и пошел к морю. Укулеле запел и затанцевал от счастья. Семен тихонечко ему подпевал и едва заметно пританцовывал на ходу. На пляже загорала женщина и ела черешню. – Вы случайно не идеальная женщина? – спросил Семен. Женщина посмотрела на Семена, прищурилась, что очень обнадежило Семена, потому что И.Ж. должна смотреть именно так, положила в рот черешню, а потом запустила руку в трусики и вытащила косточку. Семен окунулся, высох на солнце и повел женщину домой. По пути она ела черешню, а косточки не выплевывала. Когда ложились спать, оказалось, что женщина привыкла спать стоя. Она разделась, встала у стены, а волосы ее разметались по стене, как по подушке. Семен попытался пристроиться рядом, но как только стал засыпать, упал и услышал: – Семен, у тебя вместо глаз – черешня. Семен тут же вскочил, оторвал женщину от стены, и прямо так, спящую, выставил ее на лестничную клетку, прислонил к стене, а одежду аккуратно сложил рядом. 

***

 В детстве Фаину повели в парикмахерскую, чтобы подстричь кончики ее длинных русых волос. Парикмахерша была очень вежливой дамой и обращалась к Фаине на вы. – Не вертитесь, – говорила она, хотя Фаина сидела неподвижно, потому что боялась ножниц. – Не вертитесь, – повторяла парикмахерша, настойчиво, строго, по слогам – как будто призывая кого-то. Тогда Фаина и поняла, что обращаются вовсе не к ней, а к той, которая внутри.

***

Подростком Фаине стало ясно, что Нефертити разлюбила ее длинные волосы. Пришлось их состричь. Из волос Фаина сплела пояс, который сначала вылечил отца от ревматизма, а потом вогнал его в могилу. Отец никогда его не снимал, и так и был найден в постели, с поясом, но только не на пояснице, а обмотанным вокруг шеи. В смерти отца обвинили мать Фаины, которая утверждала, что обнаружила мужа утром уже мертвым, но следствие больше интересовали подробности громкой ночной ссоры, которую засвидетельствовали соседи, и пустая бутылка бренди на ночном столике супруги убитого. В том, что супруг супруги убитого был убит, следствие ничуть не сомневалось. Глядя в красные глаза матери, которую выводили под конвоем из зала суда, Фаина прекрасно понимала, что мать ни в чем не виновата, но ничего поделать не могла. Во время казни, когда тело матери протыкали срезанными наискось трубками тростника, Фаина чувствовала внутри себя радость – но эта радость принадлежала не ей. 

***

В кафе «Семи серпантинов» вошел механик Альгис и встал у столика Семена. У механика Альгиса не было мотоцикла, зато у него была кожаная куртка, перчатки и шлем, который он всегда носил с собой. Иногда механик Альгис приходил с двумя шлемами, и тогда Семен знал, что придется куда-то ехать. – Поехали, – сказал механик Альгис и положил на стол запасной шлем. Свой он зажимал под мышкой, как настоящий мотогонщик. – Куда? - спросил Семен. Шлем лежал рядом с его запотевшим бокалом пива. Семен думал, сможет ли шлем накрыть бокал полностью, или нет. – На Резиновую землю, – сказал механик. Семен допил пиво и они поехали. Это выглядело так – механик Альгис надел шлем и пошел чуть впереди; Семен шлем не надел и пошел чуть сзади. 

***

 Нефертити общалась с Фаиной на языке жестов. Жесты Нефертити были такими – если ей что-то не нравилось, у Фаины уходила из-под ног земля, тошнило, и как будто кто-то липкой рукой замерял пульс на ее запястье. Если же Нефертити была всем довольна – у Фаины дергалось веко. Фаина звала его бабочкой. 

***

Резиновая земля начинается с вышки, на которую Семен с Альгисом забирались в детстве. Тогда им было страшно, а сейчас было бы еще страшнее, но только теперь они на вышку не забираются. Стоят рядом, курят. Мотоциклист курит, сняв шлем и держа его под мышкой, как настоящий мотогонщик. Семен курит, положив шлем на землю. Докурив, ступают на Резиновую землю. Ходится по ней очень легко, ноги сами так и подпрыгивают. Можно было бы уйти далеко, хоть до самой Америки, но Резиновая земля быстро кончается. Приходится поворачивать обратно, ну или просто стоять на месте и слегка пружинить, будто плывешь на льдине. Как-то Семен видел, как с Резиновой земли поднялись два облака пара, и из них вышли две девочки-двойняшки в белом. Семена они не видели, он уже ушел с Резиновой земли, но, дойдя до вышки, обернулся и увидел двойняшек. Они играли в Резинку. Играли долго, а Семен все стоял и смотрел. Потом двойняшки снова превратились в пар и ушли в землю. Семен рассказал об этом Альгису, но тот не поверил. И все равно приходил потом каждый вечер, ждал двойняшек – но те не появлялись. 

***

 Посреди площади – фонтан. Посреди фонтана – памятник девушке, окунающей руку в реку. Посреди площади у фонтана стоит Фаина и окунает руку в фонтан. Пахнет рыбой и сырой водой. Запах идет со стороны рынка, который по выходным занимает полплощади. Кто-то вылил ведро мутной воды и со стороны рынка потекли ручейки, разбегаясь по лазейкам между камнями. Фаина пошла к рынку, и тошнота прошла, как будто ее и не было вовсе. Покупать она ничего не собиралась, просто шла вдоль рядов и почему-то очень сильно эти ряды любила. Продавцы ей улыбались, и она улыбалась им в ответ, хотя скорее всего все было наоборот. В конце овощного ряда один торговец, увидев Фаину, заулыбался, как круглощекий ребенок, и протянул Фаине букет – пучок редисок. Фаине было очень приятно. Она раскраснелась, как эти самые редиски, и очень похорошела. И то, что ее правое веко билось, как сумасшедшее, тоже было ей очень к лицу. 

***

- Теперь куда? – спросил Семен, когда механик Альгис снова надел шлем. – Обратно, - ответил Альгис приглушенным голосом. И пошел чуть впереди.

***

Механик Альгис очень любит мотоциклы. А помимо мотоциклов он еще любит все, что с ними связано. Перчатки, кожаные куртки, шлемы. Анатомию мотоцикла Альгис сдал бы назубок самому привередливому экзаменатору, каким мог быть только он сам. А то, что у него нет мотоцикла, так это временно. «Временно», правда, не означает, что мотоцикл у Альгиса есть, просто он в ремонте или кто взял погонять. Мотоцикла у Альгиса нет и никогда не было. Не было у него даже мопеда, когда одна половина двора гоняла на «Дельте», а другая на «Мини». Альгиса это, конечно, расстраивает, но не очень. Потому что ведь самое главное, что мотоцикл у него внутри, в самом сердце.

***

Фаина шла домой обычным путем, но снова подступившая тошнота подсказала ей, что идет она не туда. И правда, Фаина вдруг вспомнила, что домой ей вовсе не надо, а надо кормить лошадку. Какую лошадку, Фаина понятия не имела, но знала, что помимо редиски ей понадобится еще сметана. Зачем ей сметана, тоже не очень ясно, но, покупая ее в магазине, Фаина вдруг увидела в сметане какой-то особый, сметанный смысл, и веко ее во второй раз забилось.

***

Когда вернулись в кафе, за столиком Семена сидела женщина в белой футболке. На футболке черным по белому было написано – Ideal Woman. Если до сих пор Семен и злился немного на Укулеле за то, что тот вот так просто бросил его, не оставив ему ни малейшей подсказки, то теперь понял, что Укулеле просто ждал подходящего момента, чтобы показать всю подсказку целиком, а не сбивать с толку смутными намеками. Семен сел за столик и накрыл шлемом бокал белого. Ideal Woman подняла на Семена глаза и сказала, что сидит здесь целый день и только и мечтает о том, чтобы прокатиться. Делать нечего – Семен пошел катать уже хорошенько подвыпившую даму, дал ей шлем, а сам пошел немного впереди. Ideal Womanтут же надела шлем, споткнулась и чуть не упала. Ей было хорошо и весело. Правда, не долго. Когда она перестала смеяться, она стала оглядываться по сторонам. Они были уже почти у Семена дома. – Эй, а где же твой мотоцикл? – спросила Ideal Woman. – У меня нет мотоцикла, – ответил Семен. – А на чем же мы катаемся? - спросила дама. – На мотоцикле Альгиса, – ответил Семен.

***

Ideal Woman оставила Семена, сказав, что на мотоциклистов без мотоциклов она уже нагляделась, а с некоторыми еще и наездилась. – Хватит! стоп! - крикнула она и бросила шлем, который покатился по переулку как отрубленная голова. Судя по звуку – пустая. Ideal Woman тоже это заметила, потому что вдруг засмеялась своим не вполне трезвым смехом, обернулась и стала кричать, показывая на шлем, докатившийся к ногам Семена: - Пустышка! пустышка!

***

Фаина немного удивилась, когда ее ноги понесли ее в сторону от зоопарка, куда, по ее убеждению, она должна была попасть, чтобы накормить лошадку. Хотя, если это лошадка, то она может быть совсем маленькой, и тогда ей не обязательно жить в конюшне, а можно даже в квартире, желательно на первом этаже, чтобы соседи снизу не ругались на стук копыт. Размышляя так, Фаина оказалась у дверей квартиры. Дверь была не заперта, и она вошла в квартиру как к себе домой. В прихожей висела открытка с лошадкой. – Так вот ты какая! – сказала Фаина и пошла на кухню. Она помыла редиску, отрезала листья и бросила их на кухонный пол. – Это тебе, лошадка, кушай.

***

Семен был расстроен не столько тем, что упустил свою И.Ж., сколько тем, что на его И.Ж. эта дама была совсем не похожа. К тому же он не знал, как объяснить это все Укулеле. Ведь тот будет очень зол. Он уже слышал, как тот заворчит: - И как ты мог так облажаться! Ведь черным по белому… ведь то да се… Укулеле будет не унять, и все доводы Семена – как об стенку горох. – Горох, - подумал Семен. – Сварю на ужин горох, поджарю шкварки,  и пива еще холодненького возьму. И распахнул дверь.

 ***

Незнакомая женщина стояла на кухне, спиной к входной двери. То, что женщина была незнакомой, не сильно удивило Семена – многие крепкие дружбы начинались с этого – со встречи с незнакомцем. Удивило его то, что незнакомая женщина, которая постепенно становилась чуть более знакомой, готовила салат из редиски. И не с чем-то там, а со сметаной. Может это, конечно, и не горох со шкварками, да и пива холодного нет, но ведь салат из редиски со сметаной – любимое блюдо Укулеле! Вон он уже заерзал, унюхал, наверное. За одну ложечку этого салата – правда, правильно приготовленного, – ведь салат из редиски со сметаной это не просто взял нарезал – тут нужно умение – и чувство – так вот – за одну ложечку такого ПРАВИЛЬНО приготовленного салата Укулеле простит Семену все на свете, даже то, что он упустил ту дамочку из кафе. Незнакомая, но уже такая близкая, женщина закончила перемешивать салат и протянула Семену ложку. Семен зачерпнул салат, попробовал. Судя по тому, как часто замелькала ложка, салат Семену понравился. – Божественно! – подтвердил он, когда поел. Фаине стало так приятно, что она покраснела, и в третий раз за день задергалось ее правое веко. – Бабочка, – сказал Семен и поцеловал бабочку в крылышко.

***

Зеленых листьев, которые Фаина кинула лошадке, утром на полу не было.

***

Летом Семен и Фаина ходили на пляж. Сначала они шли вниз по Манто, держась за руки и иногда глядя друг дружке в глаза, но чаще – под ноги или по сторонам. Шел праздник Моря и кругом было много людей. Ходить надо было осторожно, чтобы ни на кого не натолкнуться. Странно, хотя был и праздник Моря, к морю почти никто не ходил. Паром, на который Семен с Фаиной шли через раздвижной мост над Даней, был полупустым. Когда они пересекли мост, Семен обернулся и увидел механика Альгиса. Он стоял на самом гребне моста, в шлеме с опущенным забралом, и поэтому сказать, куда именно он смотрел, было сложно.

***

Фаина переодевалась в дюнах. Возвращалась в черном купальнике, а в руках несла снятое платье. Пока она переодевалась, механик Альгис стоял чуть поодаль, у дерева. И хотя он был в шлеме с опущенным забралом, Фаина точно знала, куда он смотрит.

***

На празднике Моря принято делать следующее. Приглашая на танец на центральной площади, кавалер должен подойти к даме со спины и положить обе руки ей на плечи. Дама не имеет права ответить отказом на такое приглашение. Обернуться и посмотреть с кем танцует, она тоже не может. После танца кавалер ведет ее к фонтану со скульптурой девушки, окунающей руку в реку. Дама тоже окунает руку, но не в реку, а в фонтан, и, сполоснув водой лицо, оборачивается.

***

К концу лета механик Альгис стал чаще бывать по окрестным городам, селам и деревушкам. Говорил, что по работе. И правда – каждый раз он возвращался из поездки с какой-нибудь находкой. Первой он привез мотоциклетную вилку. Утверждал, что вилка досталась ему совершенно случайно, а мотался он в Щилуте исключительно из-за дешевой солярки. Вилку же прихватил просто так. Понравилась. Он бы пожалуй прихватил и весь мотоцикл, но тот к сожалению был списан на металлолом и восстановлению не подлежал. Хозяин его вроде как тоже. Альгис взял вилку как амулет. Почему то решил, что для него он будет счастливым.

 ***

Осенью больше всего любили гулять к Ближнему морю. Через лес. На пароме уже не плавали. Холодно. А в лесу наоборот – ветра нет. И листья.

***

Семен больше не падает по утрам на пол. Теперь он просто перекатывается набок, обнимает Фаину и упирается лбом в ямку на ее шее.

***

К тому времени как механик Альгис привез из Кретинги заднее крыло разбившегося на трассе кроссовика, а следом из Тяльшяя простреленный бак старенького милицейского ИЖ’а, Семен уже прикладывал ухо к чуть вздувшемуся пузу Фаины. Она смеялась, потому что Семен щекотал пузо усами, и называла его глупым, потому что он и впрямь ожидал там что-то услышать.

***

Когда под вечер поднимается сильный ветер, Семен и Фаина одеваются потеплее и идут на мол. На него, конечно же, не подняться – волны бьются о камни, пенятся, брызжут. Семен с Фаиной отойдут подальше, заберутся на холм, но даже туда будут долетать брызги. Фаине вдруг покажется, что она видит Альгиса. Он в шлеме идет сквозь волны по молу. Тут ее веко дернется – и Альгиса не станет.

***

Фаина снова отпускает волосы. Они растут быстро - уже наполовину прикрывают уши.

***

А утром, после шторма, Семен и Фаина ходят на море собирать янтарь. Семен идет впереди, смотрит под ноги и не видит ни одного янтарного камешка. Фаина идет сзади и выплетает из тины пшеничные зернышки, которые, как ей кажется, сыпятся из карманов Семена.

***

Переднее колесо Альгис нашел в Швянтойи. Оно просто стояло у стены желтого деревянного дома. Альгис вошел во двор и забрал колесо. Никто его не остановил, хотя Альгис видел, что его видят. Из окна за ним наблюдала бабуля с белым шерстяным платком на голове. Или вместо бабули был белый кот. Или ваза. Или штора. Или там вообще никого и ничего не было.

***

Зимой ходили на каток. К тому времени уже можно было говорить, что в положении Фаины ходить на каток безрассудно. Многие так и делали. Но они все равно ходили. Брали напрокат коньки и катались. Семен толкал Фаину сзади, обняв ее за живот, а она смеялась и раскидывала руки в стороны как Роза ДеВитт Букатер. Ее волосы были ей уже по плечо.

***

***

***

Альгис чинил мотор всю зиму. В первые дни весны мотор наконец дал искру. Обкатывая своего монстра, Альгис оказался у роддома. Все, кто родились в этом городе, родились тут. Альгис был в шлеме с опущенным забралом, но и сквозь него отлично видел, как Семен встречает жену и принимает сверток. Семен очень обрадовался свертку, так что поначалу даже забыл вручить Фаине гвоздики – тоже в свертке. Но потом опомнился, гвоздики вручил, и вот так – обменявшись свертками - они и пошли домой. Стараясь оставаться незамеченным и для этого предусмотрительно не заводя свой адский мотор, Альгис покатил следом, отталкиваясь от земли ногами, как странный крадущийся зверь.

***

Фаина купает ребенка в ванной. Он веселится, бьет ладошками по воде, а она приговаривает: – Бултых! бултых! Семен выносит раскрасневшегося, закутанного в полотенце Сашу из ванной, они останавливаются в прихожей у зеркала. – Бул-ты-хал! - выкрикивает ребенок, показывая на открытку с лошадкой. – Бул-ты-хал! Бул-ты-хал! – радостно повторяет Фаина, хлопая Сашу по ладошкам. Она радуется первому слову сына. Семен тоже радуется, но не так сильно, как Фаина. Скорее, он даже чуть напуган, поскольку убежден, что сын сказал нечто другое – не то, что послышалось Фаине. Семен отчетливо слышал, как только что Саша назвал имя любимого коня греческого полководца, хотя, разумеется, еще понятия не имел ни о конях, ни о полководцах.

•••

***

Сашину кроватку поставили в эркере. Он лежал там как в ракушке. В окно, на котором не было штор, светила луна. Саша смотрел то на луну, то на созвездие, названия которого не знал и даже не подозревал, что оно может кому-то понадобиться. А созвездие между тем носило странное имя Equ, или чуть менее странное Equuleus, или уже совершенно ничуть не странное – Малый конь.

***

Укулеле, которого последнее время как бы и не было вовсе, что-то вдруг зашевелился. Пока он Семену ничего еще не говорил, но Семен чувствовал, что какой-то вопрос, или скорее просьба, а еще вероятнее – приказ – в нем уже зарождается.

***

Иногда Саша засыпал у папы с мамой в кровати – прямо между Семеном и Фаиной. В одну такую ночь Семену приснилось, что волосы Фаины, которые были ей уже до пят, обвивают Сашу – без малейшей, впрочем, угрозы – просто чтобы согреть и приласкать. В ту же ночь Семен увидел, как волосы Фаины ползут по подушке к его горлу. Он даже почувствовал, как они щекочут его кадык. На финальный прыжок змеи, впрочем, так и не решились. Поизвивались – и уползли.

***

Каждый вечер Фаина видит Альгиса. Всегда там же. Они не разговаривают, даже делают вид, что не замечают друг друга, что, по правде сказать, совершенно невозможно, потому что Фаина стоит на краю тротуара на перекрестке, а Альгис припаркован прямо напротив. Кругом никого нет. Сыро. Туман. Альгис не глушит мотор, поэтому на всю округу стоит страшный рев. Деваться Фаине некуда – чтобы попасть домой, надо перейти дорогу. Она делает шаг с поребрика на мостовую, Альгис газует и уезжает. Фаина переходит улицу и идет по блестящей от осенней сырости площади, прямо к четырехпалой тени, отбрасываемой Первопечатником.

***

Саша любит играть в солдатики. В первый же раз взяв их в руки, он выстроил какую-то на удивление правильную фигуру, и тут же разрушил ее, закидав скомканными шариками из оберток от конфет «Номеда». 

***

За окном тарахтит монстроцикл Альгиса. Семен смотрит на Фаину, но та играет с Сашей и как будто ничего не слышит. Семен набрасывает пальто – уже холодно – снег хоть и тает к полудню, но все равно к ночи снова начинает упрямо падать, – и выходит на улицу. Альгис припаркован на противоположной стороне. Забрало его шлема открыто – из него, как и из выхлопной трубы, – идет пар. Альгис хоть и стоит под желтым шатром фонаря, лица его однако не видно – в шлеме черная пустота. В руках у Альгиса второй шлем, но Семен знает, что шлем предназначен не ему. И правда – Альгис газует – пар из трубы бьет хвостом – и уезжает. Тут же начинает идти снег – очень густой и как будто этой своей густотой даже греющий. Семен стоит, не шевелясь, – медленно облепляется белым пухом. 

***

Ночью, когда Семену снова снилось, что волосы жены пытаются его задушить, он рванулся, пытаясь увернуться от змей, и упал на пол. Как и раньше – лицом вниз. Ждать долго не пришлось. – Семен, – сказал Укулеле. - Встань, выйди из дома. И больше ничего. Семен встал, тихо вышел из дома – и увидел корабль. Он плыл прямо по улице – большой, как Титаник – скользил над крышами домов.

***

 Как так получилось, что Фаина все-таки села на мотоцикл механика Альгиса? А вот как. Вместо того, чтобы появится там, где ее обычно ждал Альгис – то есть на перекрестке – она незаметно подошла к Альгису сзади. Альгис даже не обернулся – сразу все понял. Передал Фаине запасной шлем, развернулся на пустынной улице, и понесся в сторону переправы. Фаина сидела сзади. Шлем она не надела и поэтому ее волосы разметались по воздуху, как водоросли при сильном течении. 

***

До международной переправы Альгис с Фаиной не доехали. Когда выехали за город, Альгис почувствовал, как руки Фаины обвивают его – и выжал газ. Дорога была пустая, но темная – с колдобинами. Опустив на секунду глаза, Альгис увидел, что это вовсе не руки обвили его – но было поздно. Когда он снова посмотрел на дорогу, он был ослеплен фарами фуры. От удара Фаину отбросило на обочину. Помимо страшного скрежета, она услышала щелчок – будто хрустнула скорлупа грецкого ореха. Встав на ноги и отряхнувшись, без единой царапины, Фаина вышла на дорогу и увидела рассыпавшийся на части мотоцикл. Альгис лежал среди дорогих ему железок. Вместо головы у него был сплюснутый шлем.

***

Вот уже три месяца как Семен в море. Раз в месяц Фаине с Сашей приходит открытка. Первая была из Марокко. В ней Семен рассказывал, что местные тут очень приветливы, и при встрече – целуют друг другу ноги. Вторая пришла из Бразилии. Семен писал, что видел говорящего жирафа. И даже говорил с ним. Правда, ничего не понял, потому что жираф говорил на португальском. На последней открытке была изображена статуя Свободы. - Все ошибочно считают, что она – женщина, - писал Семен. После того, как Фаина прочтет вслух открытку, они идут с Сашей к морю. Каждый раз, даже если за ночь до этого не было ни малейшего шторма, Саша находит кусочек янтаря. – Это папа шлет тебе привет, - говорит Фаина. - Когда из моря выныривает солнце, - объясняет она, - папа ловит его зеркалом, потом разбивает его, а осколки бросает в воду. Если ты внимательно заглянешь в этот кусочек, то увидишь там папу. Он улыбается и машет тебе рукой. Видишь?