Проза

 Моя подруга живет совсем недалеко от Москвы. Несколько лет назад она купила  участок в деревне и начала строить дом.  Однажды, еще во время строительства, решила там переночевать и после этого в Москву возвращаться уже не захотела. А свою квартиру на проспекте Вернадского  сдала  знакомой.

 Жалко.

Ее московский дом – необыкновенный. Он стоит напротив церкви, и именно в нем когда-то снимали «Иронию судьбы». Каждый раз, приезжая туда,  по дороге от Юго-Западной  я в такт шагам шептала: «По улице моей который год звучат шаги, мои друзья уходят…», а в подъезде мне казалось, что счастье в личной жизни поджидает меня совсем рядом – возле тех почтовых ящиков. Вы же помните их  тоже.

Но теперь туда я больше не езжу. И счастье поджидает уже не меня.

 Деревенский дом Оксаны небогатый, но уютный, и там любят гостить ее многочисленные подруги. Я – одна из них.

Дом стоит на краю маленькой деревни. А деревня прикрывает собой высокий – зеленый летом и белый зимой – холм, а по склонам холма растут старые  сосны с золотыми, лохматыми стволами. Небо там почему-товсегда очень синее и глубокое.

 Яблони  там аккуратно покрашены белой известью и весной стоят розово-белые с верхушки до травы. Маленькие деревянные  домики весело смотрят на узкие тропинки  своими вымытыми окошками.  Кошки  там спокойно сидят на лавочках у заборов и "намывают" лапками гостей. По будням деревня стоит тихая, гости приезжают из Москвы на выходные и праздники. Местных там почти не осталось.

 Поезда туда не ходят, и добираюсь я до той деревни по  Рублево-Успенскому  шоссе – двадцать третий километр, поворот налево – в одном потоке с внедорожниками, больше похожими на танки, чем на  автомобили. В этих танках сидят наглые, раскормленные танкисты  и их боевые  подруги – обласканные жизнью тетки. Я – одна из них.

 Машинка моя, хоть и  небольшая, но со спортивным двигателем и четырьмя здоровыми выхлопными трубами. Говорят, это очень престижно. Она в отличной форме, прошла всего семнадцать тысяч и выглядит, как новенькая. И сама я, если не присматриваться, тоже, почти как новенькая. Хотя мой пробег, конечно, побольше. Но с этой проблемой я пока справляюсь.

 И одета я тоже правильно. Специально обдумывала   ансамбль, чтобы и ситуации соответствовать, и впечатление  производить. Вдруг милиция на дороге остановит, или колесо спустится, ну и  вообще, из  машин на тебя  когда-никогда посмотрят оценивающе: своя или нет.  

 «Своя-своя!», - это я пытаюсь изобразить всеми доступными мне невербальными средствами коммуникации. Я улыбаюсь  чуть-чуть, голову откидываю на подголовник. На другие машины не засматриваюсь,  выражение лица чуть утомленное и  доброжелательное. Я считаю, что так  ведет себя успешная, благополучная женщина за рулем приличного автомобиля. Позади – большой жизненный путь. Настоящее – достойно и стабильно. Будущее – предсказуемо в своей привлекательности.

 Надо держать лицо, держать спину, а главное, – держать душу, которая мелко трясется и тоненько скулит чуть повыше моего несовершенного бюста за центральной - у меня какой-то куриной - косточкой.

 А так хочется отпустить все: и лицо, и спину, и душу, а особенно - руль. Еще хочется  крикнуть тем, кто в своих джипах и кабриолетах, что я  им не своя, и что машина не моя, а мужа, и что прошлое мое тяжело, настоящее унизительно, а будущее предсказуемо только лишь в своей непредсказуемости.

Именно для того, чтобы все это «отпустить»,  я и еду к Оксане. Вот сейчас доберусь до ее дома и надену свое настоящее выражение лица. А оно у меня давно уже носит печать недоуменного  уныния или, лучше, унылого недоумения.   

Оксана – мой близкий друг.  Она старше меня на десять лет и толще в два раза, и за это я ей очень благодарна. Во-первых, на ее фоне я себя чувствую молодой и прекрасной, во-вторых, с ней всегда можно обсудить мою настоящую жизнь с учетом ее 10-летнего опережения.

Оксана живет одна, ее сын с женой остались в городе. Она любит своих двух кошек и говорит, что это – ее семья. Кошки ее, по-моему, -  круглые дуры, дикие и беспородные твари и раздражают меня  до крайности, но этого я Оксане не говорю и готова их терпеть.

Мы познакомились много лет назад.  У каждой в прошлом был пьющий муж и развод, а в настоящем – любимый сын и борьба с жизненными обстоятельствами. Сходство прошлого и настоящего невероятно сближало. Боролись с обстоятельствами мы далеко от дома, в загранкомандировке.

Вы скажете, что, конечно же, протырилась по блату. И ошибетесь. В том смысле, что, конечно, протырилась, по-другому тогда не играли (это я оправдываюсь). Но не по блату. Тяжелое это было дело. В общем, вспоминать даже не хочется.

Итак, командировка в тогда далекую и сказочную страну Швейцарию. Не верьте,  если Вам скажут, что Швейцария скучна,  а Женева – сонный  город миллионеров и ооновских чиновников.

Если же Вы спросите, что делать в этом городе, где набережная является главной достопримечательностью для  иранских шахов со своими навсегда  перепуганными  гаремами и  для узкобедрых наложниц других венценосных особ, то мы с Оксаной скажем: там надо жить так, как это делали мы, вдыхая каждый день аромат свободы,  лаская свой взгляд плодами изысканной цивилизации и жадно впитывая в себя полный достоинства стиль чужой, загадочной жизни.

 Наш первый год работы в сказочной стране ознаменовался запретом тогда еще советского государства на  выезд наших детей  к месту работы их матерей. Родина знала лучше, где нашим детям должно быть лучше. Поэтому  мы добросовестно работали, а все остальное время ждали почту.

Письма приходили в субботу после обеда. Это был  особый день, и готовились мы к нему со всей возможной ответственностью. Утром мы, нарядные и серьезные, выходили на прогулку. Мы делали  большой круг по городу, в который раз удивляясь сочетанию синего зимнего неба, яркой зеленой травы и аромата подмороженных  нежно-розовых  цветов на заснеженных огромных рододендронах.  

Говорили обо всем, что накопилось за неделю. Главного не касались, чтобы не сглазить. Главное  летело к нам в почтовых мешках рейсом Москва - Женева. На обратном пути заходили в игрушечную булочную, где  кругленькая, веселая итальянка упаковывала нам в картонный кружевной ларец два больших пирожных. Это был наш шикарный жест, который немножко приобщал нас к вкусной и ароматной, политически недружественной и идеологически враждебной жизни чужой страны.

Главное было все еще впереди.

После этого мы  шли за  письмами. Ах, какое это  сладкое нетерпение: вынимать из ячейки  толстую пачку писем и среди  них,  даже  не читая фамилий, просто  выхватывать взглядом родной почерк. И какое  чувственное  наслаждение ощущать, что конверт плотный, тяжелый и едва вмещает в себя драгоценные странички.

Главное было впереди.

Мы забирали свою почту и шли к Оксане домой. Наступала кульминация. Мы читали  письма. Сначала молча, впечатывая в себя каждую строчку и каждую букву. После этого мы  читали выдержки из писем  наших  детей вслух, церемонно извиняясь за умолчание некоторых  деликатных подробностей и неразглашение  сведений доверительного характера. Наши дети должны были знать, что тайна их переписки не нарушается хотя бы нами.

Мы читали по очереди, повторяя наиболее выразительные  отрывки и забавные словечки. Мы наслаждались. И наше наслаждение было совершенным, потому что мы его делили, а потому – умножали. Мы смеялись, плакали и восхищались нашими детьми – такими любящими, тонкими и впечатлительными.

Знаете, если  у Вас не случилось  разлуки с Вашим ребенком, ее стоит организовать хотя бы только для того, чтобы получать детские письма.  Ничего подобного жизнь Вам больше не подарит. Это особое, ни на что не похожее счастье. То, что там написано, чаще всего никогда не будет сказано, а если и будет, то уже не так. Написанное слово останется с Вами  навсегда, а жизнь побежит дальше,  и потом уже  Ваш ребенок сам с удивлением будет перечитывать собственные письма.   

После чтения, отплакавшись и отсмеявшись, мы пировали, разрезав наши пирожные на  изящные четвертушки. Пили чай и разговаривали. Но уже не о событиях недели, а о жизни. Я пребывала еще в поре романтических  заблуждений, Оксана же  к тому времени с ними уже  простилась:- Никогда, никогда не верь никому из них. Нет такого предательства, вранья и унижения, которые обойдут тебя стороной, если ты поверишь хоть кому-нибудь. Они предадут в любой момент, в любой ситуации и просто с любой. И самая близкая подруга станет тебе врагом. Не разрешай себе любить их и помни, что,  даже если ты виновата, ты все равно не виновата, потому что они всегда будут идти по этой части с большим отрывом. 

Я возражала, приводила примеры из классики,  и в наших девичьих  спорах рождалась маленькая истина – для каждой своя.

Задули ветры перестройки, ускорения и чего-то там еще, и вот уже вместе с почтой таким же рейсом Москва – Женева к нам, с разрешения высоких инстанций, летели наши сыновья: жить и учиться. Спасибо всем этим инстанциям. Если бы мы не пережили лютую тоску по своим детям,  в нашей жизни, наверное, не было бы того ожидания детских писем и того столбняка всех органов чувств при виде пассажиров, выходящих из самолета и увлекающих за собой твоего ребенка – неожиданно повзрослевшего, но  все равно, такого еще маленького и растерянного. Вы же понимаете, что в такой момент  происходит в душе.

Мы отработали свою пятилетку, дети за это время выросли, и наступил день, когда с великой благодарностью и сожалением мы простились с чудесной страной и ставшим любимым городом.

На Родине, у себя дома, мы продолжали бороться с обстоятельствами. Но получалось это неважно, честно скажу я Вам, хотя мы и очень старались.

А потом я вышла замуж.

"Не ходи туда, -  предупреждала Оксана. - Там  плохо и больно. Там – все предатели. Или уже забыла?".

Но я  действительно  все забыла и  пошла: уж очень сильно туда хотелось.

А Оксана осталась одна и за эти годы выстроила прочную линию обороны. Есть своя выстраданная и заработанная  независимость. И есть дом в заколдованной, волшебной деревне, который построила она сама. Для себя и своего сына.

И еду я к ней, старательно улыбаясь встречным машинам. Мне бы только не разреветься по дороге и не воткнуть машину в столб.

Оксана была не одна. К ней зашли ее друзья. Они тоже поселились по-соседству. Ах, как здорово, как счастливо сложилось все в их компании! Мое одиночество тихо всхлипывает внутри. Познакомилась с ними Оксана давно: сблизила общая песочница, где копались дети.  Потом Оксана развелась, а семейная лодка подруги уцелела.

Подруга ее живет своей благоустроенной, но беспокойной жизнью. Маша – полукровка, есть примесь чего-то кавказского. Властная и шумная.  А Саша – интеллигентный еврей, аристократ по духу и барин по привычкам. Раньше они назывались «номенклатурная семья». И Машины, и Сашины родители – оттуда. Оттуда и они сами: спецраспределители, закрытые санатории и прогулки по Новодевичьему кладбищу к солидным родительским могилам. 

Но сейчас им трудно. Старая, удобная жизнь развалилась на куски, а строить новую уже ни сил, ни времени  почти не остается.  Но главное – дети. Все им отдали, все связи отжали, чтобы в люди вывести. Пристроили обоих в престижный институт, но карьера у детей не заладилась.  "И ведь не потому, что не могут,  – страдальчески кривит рот Саша, – просто не хотят. Не хотят работать, не хотят себя тратить. Дурака валяют, паразиты, и сидят у меня на шее". 

Маша и Саша тоже построили дом, только большой и богатый. Старые запасы выручили. Детям нравится. Они с удовольствием  проводят там и зиму, и лето. А их родители каждый день бегают к Оксане  отсидеться, пожаловаться и прийти в себя после очередной шумной стычки со своими «кукушатами», как называет их отец.

Я смотрю на Оксану, на ее гостей и обрастаю лютой завистью. Ну,  как же хорошо жить вот так, в этом  заповедном углу на престижном направлении, поселить рядом друзей, которые уже просто стали родными, и согревать дружбой и верностью свою душу. А я – запутанный клубок разочарований, беспомощного ожидания и полной неприкаянности.

Маша с Сашей весь вечер переживали о своем. Маша, или, как называл ее муж, – Маняшенька – несколько раз принималась плакать. Муж ласково обнимал ее за толстые плечи и подливал свежий чай с мятой. Наконец, она совсем скисла, и  вскоре оба засобирались домой. Саша отыскал в коридоре большой деревенский платок Оксаны. Было уже холодно, и он сам укутал жену, придерживая концы платка у нее за спиной. Так, в обнимку, они и пошли.

А у нас с Оксаной впереди был длинный вечер с бутылкой красного вина  в красивой упаковке из мешковины и  откровенным разговором о мужском предательстве и женской боли. Но говорить нам пришлось недолго. После второго бокала, когда настроение уже было «размочено», в дверях показалась Вика, Машина дочь.

У Маши с дочерью  сложные отношения. Маша растит внука – Викиного сына, поскольку дочери заниматься этим некогда. И Вика не может простить матери, что та делает это так бездарно. Парень растет капризным и ленивым.  Вику это возмущает. Сейчас, после очередной стычки с родителями, из дому сбежала уже она.  Вика еще находится в боевой форме и потому с ходу просит Оксану передать ее подруге, что она, подруга (читай – Маша), – сука.

Оксана, сохраняя спокойствие, понимающе кивает. Ее дом – нейтральные воды и для родителей, и для детей этого семейства. Каждый день к ней прибегают для передышки то одни, то другие. У Оксаны для таких случаев и водка стоит всегда наготове. Вика отыскала на кухне бутылку, выпила за свое собственное подорванное здоровье и ушла к соседке напротив: смотреть телевизор и зализывать раны.  

Я была, что называется, под впечатлением. Не нравятся, совсем не нравятся мне эти детки. Типичные номенклатурные выкормыши. А родители у них хорошие. Саша – большой труженик, даром, что аристократ по духу и барин по привычкам. Ну, а уж как вокруг жены прыгает – глазам больно смотреть. И это самое обидное.

Я уже готова разреветься от того, что счастье рядом, но оно – чужое.  

- Оксан, скажи, ну почему так?  Он же сто лет со своей Маняшенькой живет и так с ней носится!

Оксана смотрит на меня долгим, прозрачным взглядом.

- О, Господи, да потому что спит он всю жизнь – со  мной! Понятно говорю?

Но это – строго между нами.