Проза

 

 

 

 

 

И была, в конце концов, глубокая ночь, ветреная, дождливая, грозовая. Вспышки молний били в окна, выхватывали из тьмы колодцы коридоров и пещеры комнат. Гром вслед за молнией сотрясал воздух.

 

По одному из коридоров перемещалась мужская фигура. У неё подмышкой торчал внушительных размеров прямоугольник. Фигура остановилась у одной из дверей, щёлкнул замок, дверь тихо открылась и, пропустив фигуру в комнату, так же тихо закрылась.

Чпокнул выключатель, в комнате вспыхнул электрический свет. Артур Викентьевич, в тёмной куртке, джинсах, кожаных высоких ботинках и с картиной подмышкой,   стоял у двери. Он запер её на замок, прислушался к тишине за дверью, потом облегчённо вздохнул и развернулся. Комната, в которой жил историк, была большой, со столом в центре, широкой кроватью в углу и двумя окнами, прикрытыми длинными гардинами. Теперь Артур Викентьевич действовал очень быстро. Он положил картину на стол, достал пластиковый чемоданчик, когда-то полученный у неопрятных мужчин в помещении Сбербанка, и вынул оттуда небольшую коробку с проводами. Это был компактный рентгеновский аппарат. Артур Викентьевич подключил его к розетке в стене, потом подтянул к себе картину и ещё раз её осмотрел. Это был портрет артиста Силы Ефимовича Пряжникова, висевший прежде в проходной комнатке. Далее историк положил аппарат на холст и стал медленно перемещать его вверх и вниз, наблюдая за светящимся экраном аппарата. Одновременно он взял в правую руку скальпель со стола и аккуратно стал наносить им надрезы в тех местах, которые, очевидно, подсказывало ему изображение на экране. Наконец, он убрал рентген-аппарат, выключил его из сети и проделал следующую операцию: по своим меткам вырезал прямоугольник прямо на холсте, потом удалил его, как кожуру с апельсина, и вынул из нутра портрета лист старой, тронутой временем пожелтевшей, тиснёной бумаги.

 

Увлечённой тонкой работой, историк не заметил, что на одном из окон между гардинами есть небольшая щель, в которой поблёскивает тонкий краешек панели какого-то гаджета.

 

Перечитав текст на изъятой из холста бумаге, Артур Викентьевич потряс кулаками – удача! – спрятал бумагу во внутренний карман куртки и стал быстро укладывать вещи в сумку. Закончив сборы, он ещё раз осмотрел комнату, потом подошёл к двери и открыл замок.

 

- Мозговоз! – сказал девчачий голос. – Завещание артистки Изумрудовой у тебя. Поздравляю. Теперь поговорим?  

Артур Викентьевич замер. Потом медленно, как во сне, повернул голову на голос.

 

У окна стояла Марфа с айфоном в руке. Выражение лица у журналистки было таким отрешённым и острым, какое бывает у врача, увидевшего смертельно больного пациента.

 

- А, внучка! – историк поиграл желваками. – Ты как сюда попала, шалава?

- Директор дал ключи.

- Старая сволочь.

- Так вот, Мозговоз. Мне известна твоя биография. Статьи, отсидки и прочая жесть. И есть одно предложение.

- Ну-ну?

- На этом айфоне – кадры, как ты потрошишь портрет и прячешь в карман завещание. То есть ещё одна статья. Но я предлагаю сделку. Ты кладешь на стол завещание, я кладу айфон, потом я забираю документ и ухожу. А ты можешь делать с айфоном что хочешь.

Историк спросил:

- Я могу повернуться?

- Только медленно.

 

Мозговоз-Артур Викентьевич полностью развернулся лицом к Марфе. Достал из-под куртки сине-серый пистолет «Глок» и щёлкнул затвором.

 

- Теперь так, – мужчина говорил внятно и чётко. – Стрелять я не буду. Потому что ты сейчас положишь свой гаджет на стол и спокойно подойдёшь ко мне. Пошла!

 

И Марфа, положив айфон на стол, подошла к историку. Он развернулся и наотмашь ударил её по лицу. Марфа закрылась руками и согнулась. Мужчина быстро шагнул к столу, схватил айфон, кинул его на пол и раздавил ногой.

 

- Слушай дальше! – мужчина явно торопился. – Теперь идёшь в свою комнату и сидишь там два часа молча. Если поняла – я не стреляю.

 

Журналистка тряхнула головой: поняла!

 

- Пошла вон, шалава!

 

Тут дверь распахнулась и сильно ударила девушку в плечо, отчего та отлетела и грохнулась под ноги Мозговозу.

 

- Стоять, гнида! – заорал капитан Мишин и навёл на историка пистолет. – Ствол на пол! Сам на колени! Руки на стол!

 

Но лжеисторик схватил Марфу за горло и подтянул её к себе, загородив журналисткой своё тело и приставив к её виску «Глок».

 

Несколько секунд лжеисторик и оперативник смотрели друг на друга. Мозговоз показал глазами – оружие на пол! Капитан отбросил пистолет в сторону.

 

- Теперь скажи своим шестёркам – пусть полчаса лежат на полу лицом вниз и дадут мне уйти. Или девочке будет плохо.

Капитан кивнул.

 

- Саша! Слушай меня внимательно, – у оперативника на голове двумя чёрными проводками обозначались наушники и микрофон мобильной связи. – Гад взял в заложницы журналистку. Требует, чтобы ты лёг на землю лицом вниз и дал им выйти из дома… Ты у входа на улице?.. Полчаса… Ливень и грязь?.. Он знает, кто он… – капитан Мишин отошёл от двери на несколько шагов. – Можешь идти, – и спокойно сказал заложнице. – Всё будет в порядке. Он тебя не тронет. Делай всё, как он скажет, и ничего не бойся.

 

Лжеисторик с журналисткой вышли из комнаты. Оперативник прижался к стене спиной и, содрогаясь от ярости, закрыл глаза.

 

                                                  

У пристани, привязанные короткими чалами к доскам, качались на воде лодки. Выбрав ту, у которой были вёсла, лжеисторик скомандовал:

- В лодку! Сиди тихо на носу и не рыпайся!

 

Дождь и ночная тьма работали на пару как угрюмые заговорщики. Ветер усиливался. Волны судорожно колотились о пристань и днища лодок. Гроза гуляла над озером, словно опьяневшая и обнаглевшая хозяйка. 

 

 

 

Лжеисторик работал вёслами. Марфа, скрючившись, сидела на носу лодки. Судёнышко швыряло с волны на волну, дождевые струи молотили лодку и сидевших в ней   мужчину и девушку.

 

Вдали за кормой лодки заметался луч прожектора и возник гул мотора. Лжеисторик прекратил грести и прислушался.

 

- Гончие псы! – он выругался и привстал, держась за борта. Крикнул через плечо:

- Садись за вёсла, шалава! У меня сейчас будет работа!

 

Марфа послушно начала карабкаться, хватаясь за борта, к середине лодки. Мозговоз поднялся и вынул из кармана «Глок». Он, балансируя, стоял спиной к девушке и всматривался во тьму, из которой то и дело выскакивали мутный свет прожектора и обрывки дизельного гула.

 

Мокрое от дождя лицо Марфы исказила злобная гримаса. Девушка согнула в колене ногу и изо всей силы пхнула ею мужчину ниже спины. Он заорал и камнем ухнул за борт. Марфа упала на днище заплясавшей лодки, но быстро поднялась на колени и вытащила из уключины весло. Потом замахнулась им и ударила деревянной лопастью по голове лжеисторика, показавшейся среди волн. Он опять заорал и, захлёбываясь, исчез под водой.

 

Всё дальнейшее походило на жуткий и бесконечный сон. Тонущий хватался за борт лодки, орал что-то гадкое и отчаянное, подныривал под судёнышко и выныривал то с одной, то с другой стороны. А девушка ползала в лодке и, всматриваясь в воду, била тонущего наотмашь веслом по голове, плечам и рукам. При этом она молчала, мёртво и страшно, и взвизгивала лишь при ударах, как теннисистка на корте.

 

Наконец, загрохотал дизель приближающегося катера и по лодке ударил луч прожектора.

 

- Вот он, гнида! – у борта катера стояли оперативники с пистолетами наизготовку.  – Белочкина! Сядь в лодку и не высовывайся! Умри на время!

 

Не прошло и минуты, как лжеисторик уцепился за брошенный ему с катера трос, его подтащили и подняли на борт.

 

Далее были крики, короткие удары, потом щёлкнули наручники –  и погоня завершилась.

 

Мозговоз, мокрый и с рассечённым лицом, в наручниках стоял перед оперативниками.

 

- Ствол? – спросил Арбузов.

 

Преступник кивнул головой в сторону борта – в озере.

 

Лейтенант обыскал его и вынул из внутреннего кармана куртки слипшиеся завещание. Попытался читать, потом отдал Мишину.

 

- Наследник и писатель из тебя не получился? – спросил капитан.

 

Мозговоз пожал плечами:

- Оттого, что у козла есть борода, он ещё не делается раввином.

Мишин разорвал мокрую бумажку и отряхнул от кусочков руки.

 

Лодка безжизненно качалась на тёмных волнах.

- Вали домой! – крикнули с катера. Опять загрохотал дизель, катер развернулся и исчез в мокрой тьме.

Марфа сидела одна в лодке и плакала. Опасность миновала. Теперь надо было как-то добираться до родного берега.

 

 

 На следующее утро в большой зале вокруг овального стола сидели Глеб Никитич в солидных роговых очках, Несветин и Юджина. На столешнице лежал повреждённый лжеисториком портрет Силы Ефимовича Пряжникова. Директор перебирал бумаги, сценарист и американка ждали.

 

В дверном проёме, отгороженном портьерой, появилась Фрида Абрамовна.

 

- Девочка спит, – сказала она и, подойдя к столу, протянула Несветину диктофон. – Она просила записать нашу беседу на диктофон.

Сценарист взял гаджет, нажал кнопку «запись» и выложил его на центр стола.

 

- 13 июня 2015 года, 9 часов 15 минут, усадьба Изумрудовка, – произнёс он отчётливо, для записи.  

       

Шахова заняла свой стул. Глеб Никитич из-под очков осмотрел собравшихся:

- Все в сборе? Тогда начнём.

 

Он отложил бумаги, которые рассматривал, и повёл свой рассказ:

 

- Тайна бриллиантовых украшений, подаренных императрицей Екатериной Второй своей любимой артистке Императорского театра Прасковье Изумрудовой, давно ждала разгадки. Когда этим летом в имении собрались присутствующие здесь гостья из США Юджина, телевизионный сценарист Игорь Несветин и писатель-историк Артур Викентьевич…

 

- Ныне отсутствующий, – вставила Шахова.

 

- Да, отсутствующий ныне, – продолжал Шахов, – я понял, что один из гостей прибыл сюда за драгоценностями. Но кто именно? И имеет ли он законные права на эти бриллианты? Началось с того, что в одну из ночей было вскрыто захоронение бывших хозяев усадьбы. Так как наибольший интерес к могиле Прасковьи Изумрудовой проявил писатель-историк, моё подозрение сразу пало на него. Он начал расспрашивать меня, почему могила пустая, где останки актрисы, когда они исчезли и, возможно, драгоценности вместе с ними? Я сказал, что это невероятный случай и мне ничего неизвестно о могилах. Хотя на самом деле я давно знал, что одна из них пуста. 

 

- И откуда? – спросил Несветин.

- Из архива, – Шахов положил руку на стопку бумаг, которые только что рассматривал.

- Когда я изучал архив, таких документов там не было.

- Ну конечно. Я же их изъял и спрятал подальше от любопытных глаз.

 

Несветин покачал головой. Шахова миролюбиво постучала ногтем по крышке стола – мой муж и не на такое способен!

 

- Итак, – продолжил директор. – Несколько раз под разными предлогами я повторил Артуру Викентьевичу информацию о том, что завещание Силы Ефимовича Пряжникова, в котором говорится о драгоценностях, скорее всего, укрыто в его портрете в проходной комнатке дома-музея. Историк клюнул. Он вскрыл портрет и…

 

- Нашёл завещание? – Юджина привстала.

 

- Фальшивое. Во-первых, там висела копия настоящего портрета, во-вторых, несколько лет назад с помощью художника-реставратора… его имя неважно… я спрятал в этой копии завещание-подделку.

 

- Простите, Глеб Никитич, – Несветин разволновался. – Когда я писал сценарий, то разрабатывал похожий сюжет. Но где настоящий портрет Пряжникова?

 

- Вот он, – Шахов достал из-под стола картину, приготовленную заранее. – У меня был свой сейф. А теперь – главное. Поскольку настоящий наследник сейчас находится за этим столом, самое время вскрыть тайник и прочесть оригинальное завещание.

 

- За этим столом? – теперь привстал сценарист.

 

- Скорее всего, – кивнула Фрида Абрамовна.

 

Игорь посмотрел на Юджину, потом на Шахова, затем на Шахову.

 

- Значит, нет никакой тайны? И вы знаете главное? – лысина у мужчина покраснела от волнения. – Откуда?

- Известное известно немногим. Так говорил Аристотель, – спокойно сказала Шахова.

- Вскрываем тайник! – объявил Глеб Никитич и взял в руки изящный нож с длинным лезвием. Потом он ковырнул лезвием верхнюю планку багета, отложил в сторону деревянную полоску-крышечку и достал изнутри багета бумаги, скрученные в очень тонкую трубочку. Он аккуратно распрямил листочки и разложил их перед собой на столе.

 

- Все готовы? – голос директора звучал многообещающе. – Я читаю завещание.

 

Он поправил очки и взял в руки первый листок:

 

- «Духовное завещание уездного помещика, гражданина Силы Ефимовича Пряжникова. 1814 года марта 10 дня прибыл я, Илья Сергеевич Макарьев,  Московский Нотариус, имеющий контору Городского участка, по Ильинке, в доме Ново-Троицкого подворья, к известному мне лично и к совершению актов законную правоспособность имеющего уездному помещику Силе Ефимовичу Пряжникову в усадьбу его Изумрудовка под городком Брагино, где он в присутствии известных мне лично свидетелей… м-м-м… объявил мне, нотариусу, что желает на случай своей смерти совершить нотариальное духовное завещание, при чём представил мне подписанный им проект следующего содержания: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.  Я, уездный помещик, Сила Ефимович Пряжников, нахожу нужным, на случай моей смерти, объявить ныне мою волю о всём моём движимом и недвижимом имуществе и капитале. Воля моя в этом отношении заключается в следующем…»

 

Глеб Никитч читал завещание, но голос его не был слышен. Залу словно затопило общее молчание, директор шевелил губами, читая документ, а все остальные слушали, переводя взгляды с него на соседей за столом.

 

- «Четвёртое, – вновь выплыл из тишины голос Шахова. – Украшения из золота и бриллиантов, а именно: диадема, колье и два браслета – общей стоимостью 155 тысяч рублей, заложенные в Голландии, в городе Амстердаме, в тайном ящике Нидерландского банка под числом AZ 0580044, выдать сыну моей жены Прасковьи Осиповны Изумрудовой Никите Силычу Пряжникову-Изумрудову по его совершеннолетию».

 

- Значит, был ещё сын? – спросил Несветин.

 

- Дело в том, что в 1803 году в Изумрудовке появился тот самый граф Безносов, от которого они бежали из Санкт-Петербурга, и опять начал охоту за артисткой. Она была тогда беременна. Сила отправил жену во Францию, устроил тайное захоронение в имении якобы после её смерти, а украшения, после составления в 1814 году завещания, отослал со знакомым нотариусом в Голландию, в тот самый только что открытый Нидерландский банк. 

 

- Сын их получил?

 

- Нет. Он просто передал доступ к банковскому счёту по наследству. Но фамильный след за границей для нас потерялся. Бриллианты по-прежнему лежат в банковской ячейке, но кто сейчас их получатель – мы не знаем. В завещании Пряжникова есть единственное важное уточнение…

 

Глеб Никитич перебрал листочки.

 

- А, вот… «Никита Силыч Пряжников-Изумрудов может передать право наследования указанных украшений родственнику или какому-либо лицу по своему выбору. Выбор этого лица полностью принадлежит прямому наследнику. Родственник же должен представить доказательства в виде документа, подтверждающего его личность и принадлежность к фамилии наследника, в котором, кроме того, указан номер банковского тайного ящика в Антверпене и, обязательно, золотое кольцо с бриллиантом в два с половиной карата и монограммой «СППИ».

 

- Какая-то гробница Тутанхомона, – усмехнулся сценарист. – Ветер, пески и запутанные иероглифы.

 

 

Но тут встала Юджина. Она плакала. Глеб Никитич снял очки и протянул руку к американке. Она всхлипнула и с трудом заговорила:

- Моё настоящее имя Наталия Ланская-Фрост. Вот документ. Мистер Шахов знает, я говорила ему о документе…. Sorry, I am so nervous… Я последняя… last relative… Изумрудова.

И Юджина положила на стол свою бумагу и сняла с пальца кольцо. Шахов взял то и другое, придирчиво рассмотрел и, наконец, улыбнулся:

 

- Финита ля комедия! Шифр AZ 0580044 и монограмма «СППИ». Наташа! Поздравляю! Теперь заказывайте авиабилет в Голландию.

 

Он зааплодировал, вслед за ним зааплодировали остальные. Юджина-Наталия опустилась на стул, закрыла лицо руками и зарыдала в голос.

 

Фрида Абрамовна кинулась к ней и стала утешать. Глеб Никитич убрал очки в футляр, после чего положил кольцо на завещание и придвинул его к американке. Портреты Силы Пряжникова он убрал со столешницы, сел на стул и подпёр подбородок руками.

Сценарист выключил диктофон и сунул его в карман брюк. 

 

- Выйду, покурю, – мужчина поднялся из-за стола. На него никто не обращал внимания. – Сегодня после обеда должна приехать съёмочная группа с телевидения… – казалось, он говорил сам с собой. – Собственно, это всё.

И Несветин, доставая на ходу сигареты, вышел из залы.                                                       

 

                                                  

На лужайке перед домом телевизионная группа готовилась к съёмке. Возле белого микроавтобуса крутились ребята с проводами и софитами. С места на место быстро переходили похожая на рысь режиссёр Аллочка, оператор и звуковик, рядом с ними держался очень высокий, очень грузный и очень бородатый продюсер Евгений Майский. Все они размахивали руками, горячо спорили, то ссорились, то смеялись. Ведущая – Лиза Несветина, тонкая, изящная, невысокая тридцатипятилетняя женщина, напоминающая комнатный цветок, который давно не поливали, жена Игоря Несветина – со сценарием в руках стояла на горке, где обычно по утрам сидела на пледе американка.

Из дома вышли супруги Шаховы, Юджина-Наталия, одетая в джинсовый костюм и везущая за длинную ручку чемодан на колёсиках, а также журналистка Марфа с рюкзачком на спине и с хорошо нам знакомым полевым биноклем, висящим сейчас у неё на шее.

- Она медитировала здесь? – крикнула Лиза Несветина своему мужу, державшемуся в стороне от остальной группы.

- Нет. Немного правее.

Юджина-Наталия подошла к сценаристу.

- Ом мани пеме хум, – сказала она негромко.

- Что это?

- Мантра. Я говорила каждое утро. Там, на горе.

- И что она значит?

- Много. Жемчужина в цветке лотоса… Metaphor… Чистота, мудрость, любовь.

- Я понял, – сказал Игорь. И сам того не ожидая, прочитал вслух:

 

- И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у царских врат,

Причастный Тайнам, – плакал ребёнок

О том, что никто не придёт назад.

 

Она подала ему руку и он принял её. Но поцеловать не успел.

- Игорь Михайлович! Извините, один вопрос, – окликнула его Лиза, сидевшая со сценарием в руках на раскладном кресле и внимательно смотревшая на мужа и американку. Несветин виновато улыбнулся Юджине и направился к жене. Лиза встала, поправила ему воротник рубашки. – Ты не боишься совершить ошибку?

Шаховы, американка и журналистка в это время уже спускались вниз к пристани, возле которой стоял бело-синий катер-теплоходик.

Мужчина словно вынырнул из-под воды на поверхность.

- Да нет. Какая ошибка? – он поправил жене чёлку на лбу. – Так, последняя строчка в сценарии.

- Игорь, на минуту! – окликнул его Майский. Сценарист оставил жену и подошёл к продюсеру и режиссёру. Все трое что-то коротко обсудили, показывая руками то в сторону дома-музея, то в сторону Лизы, то в сторону озера.

К Лизе подбежала девушка-гримёрша и увела её к автобусу, гримироваться.

Несветин приложил руку к груди, извиняясь, и рванул по склону вниз, в направлении пристани.

 

                                                      

На пристани Юджина-Наталия, а вслед за ней и Марфа, расцеловались с Глебом Никитичем и Фридой Абрамовной и по короткому трапу перешли на катер. Журналистка сразу отправилась в крытый пассажирский салон. Юджина-Наталия задержалась на палубе, поставив ближе к борту чемодан. Загудел дизель, закипела вода под кормой, теплоходик вздрогнул и отчалил.

Американка смотрела на удалявшийся берег. Шаховы стояли у дебаркадера, подняв на прощание руки.

К старикам подбежал сценарист.

Юджина-Наталия подняла правую руку и помахала провожающим.

Шаховы что-то крикнули и подняли руки ещё выше.

Игорь Несветин сделал короткий шаг вслед уходившему катеру-теплоходику и надел красную бейсболку.