Проза

А в одном матче все шло не так – соперник вдруг решил делать постоянные перекуры, тайм-ауты, это раздражало и сбивало с толку, и Динамо выиграло лишь 3:2. И через день был такой же матч, играла сборная Щедрого Жара, и трудно тут пришлось. Народу на трибунах маловато собралось. Да что и говорить – игры не основные – хотя, с другой стороны, чего б оно было людям местным артачиться? Да, правда, люди ли? Материя. Это точно. Все есть материя. А еще, надо предположить, что – изделия.

Вот взять вас, человека живущего. Вы изделие? Вы скажите – нет. Я – живорожденный. Да, но ученые уже создали концепцию саморазвивающихся организмов. Один робот порождает нового. Тут и наследование, и типовые изменения, эволюция или деградация. И спорить тут не о чем. Если ад – то это создание. Но первичность молекул упирается в более далекие микроструктуры. Что хотел сказать творец? Ничего нет? Мир есть голограмма. Да, но почему нельзя умереть? Почему вместо темноты – вечные муки?

И третий матч был – с командой любителей Щедрого Жара, тоже тренировочный, и тут у любителей никаких шансов не было. Тем не менее, Иван Иванов немного даже и высказывал своим соратникам:

-Два матча еле вытянули, дело так не пойдет.

-Разве теперь страшно? – спросил Виталий Страшнов.

-Нет. Но.

-Тут обстановка дурная, - заметил Валера Новых, - просто поэтому.

-Завтра играет матч в земном ядре. Там тоже есть команда. Тоже тренировочный. Дадим им мастер класс. Пока и названия нет. Надо им посоветовать. Спартак. Нет.

-Спартак-Ядро, - посоветовал отец Фёдор.

-Точно.

-А по мне – все в порядке, - сказал Виктор Тренер, - это даже хорошо, что нам два сета навешали, а то что ж, как прочувствовать сложность. А, сделал я тут конспекты. Наверное, скоро буду знать вообще все и напишу учебник по волейболу. А здорово ж я придумал? Учебников-то нет. Методических пособий всяких. Надо ж кому-то первым быть. Я думаю, конечно, лучше бы Ваня справился. Но это уже потом. Как Ваня не тренерскую работу перейдет, а я так себе и представляю это. Перешел Ваня в тренеры. И приходит он на бал. А на груди его – спортивные ордена. А команду нашу тогда переименовывают в Спортивный Клуб Динамо имени Ивана Иванова.

Столовая тут была что надо – давали много пирожков, а пиво разливали половником из кастрюли. Пенилось оно совсем уж основательно. Приходили сюда разнообразные формы, и совсем уж мало было людей, а если уж и имело они место, то в наличии было по три-пять глаз. Во-многом и этим объяснялись сложности игры.

Многоглазость.

А в земное ядро ехали на лифте, да и много чего увидели. Лифт же огромный – как комната. Вся команда тут, еще врач команды – Семен Матвеевич, растение с глазами и лианами-руками, а еще – персональный психолог, Валентин Варламович, ну и менеджер, а еще и заместитель менеджера – существо среднего рода под названием It-2, с виду человек, но на ощупь – пластик, андроид какой-то.

Да, это ж заранее надо сказать – с андроида-то все и началось. Иван Иванов как-то совсем плохо о нем думал. А размышлял он так: а что? Стукачок, конечно. Зачем такого гада нам подсуетили? Сто процентов, чтобы стучал. А что такого мы говорим? Да хоть что угодно. Да если будем кричать хором – дьявол – козел, то что ж с того? Да, ну это смотря как он будет реагировать. А то подумает – что предали его? Потому что Виктор Тренер особо-то и не стучал бы, хороший он парень. А кому еще?

И ехали дальше. А так как лифт был стеклянный, в плане стен его, то была видна и большая нечеловеческая пещера, по которой велся спуск. Горели фонари. Шел аппарат плавно, даже как-то нежно. Тут, на платформе, были краники с соками, чаями, водами минеральными – можно было прям тут угощаться. Но наличествовал еще и аппарат с наушниками – тут можно было музыку слушать. В аду были свои исполнители. Не так уж много, но и не мало. Например, Кирокор Нош, Кобздон, Иван Пила. Тут же и записи Наташи Змеевской, змеи чистой в теле человека, имели место.

Тут открылся вид. Часть стены в шахте лифта отсутствовала, и была даль – полная грешников, и все они находились в этом поле – словно на полях – тысячи, сотни тысячи, миллионы, и воздух был полон адских птиц и всякой нечисти – они несли олово, свинец, бросали вниз стекло и дышали огнем. И внизу черти проводили над грешниками опыты, и, наверное, не было в мире ничего более страшного. Да и нельзя было за просто так придумать такие мучения. Но ад – на то он и ад. Одни существа были прозрачными, и грешники сидели внутри и переваривались в желудочном соке, а у других пили кровь, а с третьих снимали кожу, и конечно, повсеместно купали там в жидком металле и всяких сжиженных газах типа азота.

-Стон там великий, - сказал It-2.

До этого же он мало говорил. И тут он продолжил:

-А у нас – та сторона. Тоже доставка. Там мы все другие. А ад, он и есть ад. Аж стенки содрогаются. А наверху, на земле, не слышно – но отсюда есть и прямой выход в мир людей. Если начать сверлить, то выйти можем мы как в Щедром Жаре, так и в обычном мире – но туда не доползти, у нас кожа сгорит, и нет ничего хуже, если тебя там схватят.

Никто ему ничего не ответил. Ехали дальше. А уже на выходе, на улицах Ядра, зазвонил вдруг телефон-автомат, и, взяв трубку, Иван Иванов услышал голос Наташи Змеевской:

-Как ты, милый?              

-Будем играть.

-Вы выигрываете?

-Да. Разве у вас не показываю новостей?

-Это очень далеко. Сигнал от вас приходит к нам с опозданием. Думаю о тебе.

-Ты – очень заботливая змейка.

-Жду тебя.

-Поешь?

-Пою.

-Правильно, пой.

-Хочу змеят от тебя.

-Но я же не змей!

-А вдруг!

 

Тем же днем приступили к тренировке. В составе Спартак-Ядро были люди, состоявшие из тяжелых элементов. Передвигались они с задержкой, поэтому, играли плохо. Зато подавали столь мощно, что это еще умудрится надо было – взять такую подачу. Да, что пушка – подача. Впрочем, все три партии матча были выиграны, хотя и с трудностями на приеме.

Был тут ресторан. А вообще, само обитаемое ядро было под куполом, за которым виднелись совершенно неподобные свечения, нависшие фосфоресцирующие камни, переливы магмы из темных естественных ковшей.

Пили тут вино, очень густое. А густота эта объяснялось особенностями строения местной материи и воздуха.

-В первый раз курю я сигареты, - сказал пластмассовый человек, доктор команды, It-2, - и странное со мной происходит. Не могу я понять, что же со мной. Как будто прояснились во мне дали странные и большие, и теперь я знаю.

-Что же ты знаешь? – спросил отец Фёдор.

-Знаю странное. Истина.

-В чем же истина?

-Она тут. Рядом.

-Может – истина в вине? – спросил Иван Иванов.

-Может быть, где-то там, в других мирах, она и правда – в вине. Но не здесь. Идемте.

А было все как в видении, в видении сигаретном, которое нарисовалось в голове Ивана Иванова еще в самолете. Надо было выйти в один коридор, а потом – повернуть в другой, а потом – третий. И тут, во всю длину, стояла колонна Петров Ивановичей, недвижимая – хотя по глазами было видно, что живы они.

-Что же это? – удивился отец Фёдор.

-Я знаю, - сказал Максим-Василий, Лягушка, - это транспорт.

-Транспорт на подмену, - проговорил It-2, - я у них спросил молча. Они молча и говорят. У каждого – душонка дежурная, одинаковая. А это значит, что они нам свои дежурные отдают, а мы им – свои. Будем мы все одинаковые. Зато будет у нас путь. А тут их много. Может, и не нужны они никому. Но разве вы не понимаете?

-Нет, - ответил Иван Иванов.

-Это транспорт. Надо бежать. Смотрите им в глаза.

-А я? – спросил Виктор Тренер.

-И ты.

-Эх. Спорт есть спорт. Люблю трудности.

И правда, краткий сеанс соединения взглядов привел к тому, что Иван Иванов вдруг осознал себя Петром Ивановичем. Ах, какой-то тут был свежак – ибо все схемы внутри него светились ярким перманентным огнем, а сила его переполняла – и смотрел он со стороны на себя самого, Ивана Иванова.

-Кто ты? – спросил он.

-Тебе то что? – ответил он себе, то есть, тело его, - ты побегал, дай и мне побегать. Ишь, деловой.

-А что ж делать?

-Выбери дверь. И иди.

-А ты?

-Ты иди. А я побегаю, - Иван Иванов ухмыльнулся и пошел по коридору.

А уж когда вся толпа Петров Ивановичей открыла дверь, то мир сигарет расстилался перед ними пространством большим и светлым. Тут они и вышли. И сигарета шла за сигаретой.

-Это, знаете ли, пока еще не наводит на оптимизм, - сказал один из Петров Ивановичей, - давайте хотя бы решим, кто здесь кто? Как вы думаете?

-А ты кто? – спросил его другой Петр Иванович.

-Я? Я как все. То есть, я It-2, но разве можно меня так звать? И Петя – не пойдем, мы все тут Пети. Давайте, я буду Женей. Евгений Мавродиевич.

Была улица – прямая, как штык. И острая, как штык. Это значило, что она протыкала принципы криволинейности и шла, и двигалась – хотя все это имело место в статике, на фоне далекого притуманенного солнца, зашнурованного на облака. Людей здесь не было, но везде имели место витрины с сигаретами, и сами дома были словно бы сигаретные пачки.

А как можно было справиться с этим? Еще минуты назад все было иначе. И смысл нависал над вселенной, усиливаясь к самому земному ядру, а теперь словно бы отключили эту серию, и надо было верить в наличие других пределов и совсем уж сюрреалистических пространств и идей.

-Великое место, - сказал Иван Иванов, - большое и пустое. И нет людей. Потому что это – сигаретный эгрегор. И все мы теперь одинаковые. Что же делать?

-Движение, - ответил другой Пётр Иванович, - и мы двигаемся, и, при чем, по своей воле.

-Но воля ли? – спросил еще один Петр Иванович.

-А что же еще?

-Но как это проверить?

-А именно. Надо проверять.

-Как же это проверять?

-А вот так.

-А я могу прикуривать от руки.

-Покажи.

-Смотри. И спичек не надо. Берешь сигареты на ближайшей витрине и от руки и прикуриваешь. С пальца. Огонь сочится, как струйка. Как змейка.

-То-то они там жару дадут.

-Кто?

-А Петры Ивановичи.

-Как же.

-Конечно. Они стояли там, а теперь мы вместо них тут бродим, а, видать, смотрели же они матчи. У них же подключка к сети.

-Почему?

-А сам как думаешь?

-Не знаю. Сейчас нет никакой подключки.

-Это потому что мы в мире сигарет. Тут нет сети.

-Значит, они там всех порвут.

-Интересно, мы и так всех рвали. А вдруг узнают?

-Да какое тебе дело?

-Да никакого. Надо б поискать, куда бы идти. Куда прийти.

-Надо идти.

-У Петра Ивановича локатор есть. Вот тут у меня сетка. Вижу.

-А я не вижу.

-И я вижу. Но никаких обозначений. А вот граница. Надо туда идти.

-А вдруг там снова ад?

-Не знаю. Просто граница.

-Придет Иван к Наташей Змеевской, - сказал Иван Иванов, - а она его не узнает. Нет, узнает, он тот же. Только любила она его за его душу, а это будет алчный и совершенный аппарат, а страсть у него дежурная, зато – очень мощная. Ох, что там будет. Но не наше дело. Надо поскорее обо всем этом забыть. Надо просто курить. Жить и курить. И чем больше ты куришь, тем правдивей пространство. А там, в космосе – неужели и там – ад? Только сейчас ко мне пришла эта мысль. А все мы одинаковые. Найдем дверь и вырвемся. Мне страшно за то, как это будет выглядеть со стороны.

-Разойдемся кто куда, - сказал другой Петр Иванович, - подальше друг от друга. Чтобы не мешать. А не будет нам равных.

-А я б в политику пошел, - сказал другой, -я все равно не помню, кем я был. Помню, что я – Валера Новых. А теперь же уже и не Валера. И знаете, сила есть в руках. Вот так чувствую. Так и льется она через меня. А чем больше курю, тем приятнее жить. Надо же. От самого себя хорошо.

-А я б все равно хотел родственников найти.

-А я….

-Нет, родственники – это дело, конечно, хорошее. Да как же к ним прийти? Кто поверит? Даже если и прийти. Спросят – как нас хотя бы звать? Ну, что ты знаешь? А я и не знаю почти ничего. Что я скажу? Нет, и так хорошо.

-Небось, будешь алкоголем злоупотреблять.

-А что ж делать.

Солнце ж в мире сигарет висело на одном месте – видимо, не было там никаких фаз, никаких смен и таймов. Наверное, курение тут могло иметь место долгое, безграничное, вселенское. Но вселенная – везде. Даже если она – электрон. Ведь и жизнь – она вроде бы бытие на витках большой микрочастицы. Но попробуй, поверь, что существует ад. Но где же тогда рай?

Наверное, кто-то ищет рай. Наверное, надо начинать с себя. Но вот что касается Петра Ивановича, как модели, то все тут было при нем – локатор показывал границы миров, склады сигарет, залежи спичек, а также – фонтан с фруктовым компотом. Туда-то толпа беглецов добралась и утолила жажду.

- Хорошее ж дело, - проговорил отец Фёдор, - если б человек жил только ради еды, то как бы оно все было. А тут – сила греха получает особенный статус. Все в мире есть корм для ада, и как жить? Может быть, кто должен все это сломать.

-Это простая тема. Революция. Ничего хорошего из этого еще не вышло.

-Потому что борьба была направлена не туда.

-Это точно.

-Вкусный фонтан.

-Очень.

И солнце все стояло. Упорное, словно приколотое к небу. Очевидно, мир сигарет не мог быть настоящим по отношению к жизни – хотя отсутствие движение могло подчеркнуть перманентность. Словно бы начало. Замысел. Самый первый штрих. Он, конечно, не обязательно первый. Он может быть и десятым, и двадцатым, но важна сама суть – может иметь место эскиз, и человек, или может быть – не совсем человек – может этот простор посетить и выкурить пару-другую блоков – все будет сигареты суть разные и лучшие.

Может солнце тоже закурит. И воздух закурит. И вообще, сама суть курения. Само сердце. Явное ядро. Главная точка.

Тогда была достигнута граница, и все Петры Петровичи оказались на трассе. И там, на трассе, стояло крытое серым и рыхлым шифером кафе, где обедали водители, и все они там и уселись – и так как Петр Иванович вообще ни за что не платит, то никто на за что не платил. Девушка приносила сюда борщ, гречневую кашу с куриными ножками и водку с графинами и всем улыбались, и все Петры Ивановичи казались ей прекрасными молодыми парнями.

-Сейчас мы разойдемся, - сказал один Петр Иванович, - а что? А ничего. Потому что рация стоит в голове. Случись чего, надо нам друг друга вызывать. Тогда мы все соберемся, и будет кузькина мать. А кому она будет – не знаю я. Но точно она будет. Хоть мы все и одинаковые.

-А может, я пойду в политику, - сказал другой.

-Пойди.

-Нет, надо сейчас автобус какой тормознуть. Да и узнать, где это мы сейчас.

-У тебя в голове карта.

-Да я никогда не умел пользоваться картами. По географии пара была. А сейчас подумал – пара. Ах, в школу бы вернуться. Но как-то и страшно. И ложь тут какая-та. Живешь ты, живешь, и не знаешь – что ждет тебя Хозяин. И что б ты ни делал, радовался бы или печалился, грешил бы или молился бы – а он стоит и ждет, и ухмыляется, а значит – все иначе, совсем все.

-Но теперь-то по-другому все будет.

-Кто ж знает?

Казалось, что в мире стоит конец лета. Солнце, что катилось дорогами небосвода, было живым, со светлыми волосами, закованными в плазму. И машины ехали, словно железные жуки. Автобус пророкотал – люди смотрели из его окон сонно и оптимично. Прошла по асфальтовой струе дороги и толпа велосипедистов – они наслаждали колеса движением, пропуская сквозь себя воздух атмосферы. Все они были с номерками. Лица излучали серьезность и прочие величины целеустремленности. Потом – грузовики. Желтые кабины, большой и важный звук. Моторы высокой тяжести, упорство, желание жить, желание жрать бензин. Цилиндры бегут в своей ограниченности. В тюрьме железа. В аду. И здесь – спорт определенного вида. Потому что если ты бежишь, то почему же это не спорт?

А день был только что за серединой, может – на пару часов. И никто из подъезжающих водителей не замечал, что все Петры Ивановичи одинаковые. Впрочем, уже в самом конце обеда, появился какой-то худой, словно бы юродивый, водитель старого «Москвича».

-Черт, - сказал он и щипнул себя за нос.

-Что же видите, милостивый государь? – осведомился отец Фёдор.

-А? – мужчина чуть ли не подпрыгнул.

-Вы точно видите. Но почему? На вас не действуют чары?

-Не может быть, - проговорил тот.

-Тогда – обед за наш счет. Кушайте. Может быть вы – любитель странного?

-Сантехник я. Миша Зотов.

-Пусть тогда Миша довезет пару человек по адресам, - проговорил другой Петр Иванович, - так и разъедемся. Кто на чем. А бензин с нас. И еда. А если хотите пивка – то пейте смело. За рулем – как же не выпить пивка. И не грустите, Миша Зотов, живем мы один раз, совершенно один – а если вдруг наступает ренессанс, то это все равно – другой раз, да и нельзя сказать, что это вы. Может быть – всплеск волны. Когда стоишь ты на берегу, и вот, накатывается пенный вал, разве есть в нем нечто схожее с предыдущим? Скорее всего – да, есть. Но и нет, в то же время.

-А денег, может, дадите? – спросил Миша Зотов. – А то у меня кредит?

-Конечно, дадим. Сколько угодно, Миша. Как эфемерны деньги перед осенью жизни. А уж скоро она, осень. Хотя и обычная.

 

И правда. До осени уж был рукой подать. И если раньше подъезды хранили в себе тени прохлады, то теперь все было наоборот. Скрипели двери. Стучали какие-то железки в механизме старых лифтов. Молодежь заходила сюда с гвоздиками в руках. Царапали имена. Коптили зажигалками потолки. Писали признания в любви, или упражнялись в знаниях обсценных оборотов. Потом, можно было расписать и сами стены – да и в последнее время появилась мода делать какие-то обдуманные графические композиции, более вдумчивые и творческие.

Петр Иванович сначала курил на ступеньках. Люди, проходя мимо, улыбались ему – будто бы знали, хотя и странным было это знание. Потом, дождавшись очередного прохожего, он вежливо спросил:

-А вы, наверное, Витя?

-Нет, Саша.

-Точно, Саша. С пятого этажа.

-Да. Я.

-Как дела, Саша?

-Очень хорошо.

И правда, что-то приближалось внутри осени. Армия странного. Специальная правда – для никого, и для всего.

Петр Иванович выбросил сигарету, вошел в подъезд и там нажал на кнопку лифта. Он все думал – что же сказать при встрече, с чего начать…