Жизнь как есть

 

 

 Из письма Л.И. Красовского от 21 марта 1980 года.

 

«У меня есть книжная новость. Моя статья с воспоминаниями о Д.А. Сабинине еще в ноябре 1979 года была напечатана в сборнике АН СССР, но издание изъяли, хотя напечатан был весь тираж. Об этом я писал Вам. Теперь оказалось, что книга упомянута в «Книжном обозрении» и имеется в московских библиотеках. И мне читали мою статью на с.171-183. Однако, остальной тираж остался изъятым. По слухам, вся беда из-за упоминания имени академика Лысенко, которого не должно было быть. По другому слуху тираж не уничтожат, а будут хранить до Страшного Суда на каком-то кладбище мертворожденных книг, будто бы где-то в недрах библиотеки АН СССР. Все иррационально и непостижимо. Неужели атеистическая мистика?

Один ученый дед подготовил лекцию о таинственных явлениях. Стали слушать его, чтобы одобрить или осудить. Другие ученые деды стали отвергать телепатию (парапсихологию, биологическое поле). Деды речистые и совсем заклевали докладчика. И вдруг докладчик ударил словом, как кувалдой: парапсихология не только есть, но она еще и засекречена. Оппоненты разинули рты, а сказать ничего не могут. Боюсь, что если и впрямь существует Господь, и если Он не вид кислорода, то и его засекретят, если уже не сделали этого. Об НЛО (летающие тарелки) упорно говорят, что они засекречены, как и контакты с внеземными цивилизациями».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.106-110).

 

 

Из письма Е.Д. Петряева к Л.И. Красовскому от 27 марта 1980 года.

 

«Завтра надо выступать в Северной поликлинике. Здесь коллеги – народ симпатичный. Но возникает вопрос: о чем говорить? А время всего час: поджимают больные…

Все это мелочи жизни. В одной книге, переплетенной в читинском каземате декабристом Борисовым, остались следы мучного клейстера. Видны частички отрубей. Конечно, клей готовился из той же муки, которая шла на питание. Нельзя ли попытаться по остаткам (крупинкам) определить породу зерна и уточнить качество его? Такая деталь быта в каземате еще не изучалась. Посоветуйте, какие пособия по определению (исследованию) подобных объектов.

В одном из архивных дел XVIII века один писец забыл колос ржи. Историки отмахнулись от этой реалии, а она, как мне кажется, могла бы в руках ботаника сказать многое. Теперь я надеюсь на отрубинки, может быть под микроскопом они что-то скажут.

Недавно у меня на окне из садовой земли в горшке с маленьким лимоном появились листки, похожие на калы. На конце листка есть маленький хвостик. На этом хвостике появляется иногда чудесная капелька безвкусной влаги. Висит такая красивая бусинка. Каково физиологическое значение этого хвостика? Испарение избытка воды или нечто иное? Хотелось бы узнать. Еще в январе я посеял 50 зерен пшеницы. Все они взошли, но до сих пор не колосятся, а просто отмирают. Отчего такое!

Готовимся к юбилею Грина. Заседаем, спорим. Виктор Георгиевич работает над указателем о Салтыкове-Щедрине. Нашел массу интересного. Но главное впереди.

По книжной части интересны: Кунин «Библиофилы пушкинской поры», Формозов «Пушкин и древности», «Декабрист М.А. Фонвизин. Сочинения и письма», Боннер А. «Бесценные сокровища (о редкостях библиотеки Иркутского университета).

P.S. Если будет случай, то передайте А.А. Насимовичу большой привет».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.229).

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 12 апреля 1980 года.

 

«Привожу точное название книги о Сабинине: «Д.А. Сабинин и его творческое наследие (по воспоминаниям современников)» (Новосибирск, СО АН СССР, 1979).

Капли на концах листьев у проростков – явление известное. Объясняют его превышением скорости подачи воды в листья из корней под действием корневого давления. Корневое давление как раз и изучал Д.А. Сабинин в 1920-х годах в Пермском университете. Его измеряли, срезая стебель чуть выше корневой шейки.

Есть в Москве крупный систематик растений Павел Александрович Смирнов, учившийся в МГУ вместе с А.Д. Фокиным, такой же холостяк, но еще более резкий и крутой. И дело знает и всего кандидат наук, хотя Александр Дмитриевич и этого не приобрел. К Павлу Александровичу Смирнову, как и к Фокину, но чаще, приносят растения и просят проверить определение. Если на эксикате (засушенном растении) нет, например, корней, то Павел Александрович может сказать: «Уносите свой мусор».

Могу назвать Вам лишь одного человека – Николая Николаевича Цвелева из БИН в Ленинграде, автора новейших монографий по злакам и добрейшего человека из всех, кого знал и знаю в ученом мире. Напишите ему в БИН и узнаете все современные возможности в изучении и использовании крахмальных зерен, а также колоса и отрубей от XVIIIвека.

Вчера уехал от меня В. Чащухин и увез архив моей покойной жены И.В. Александровой для хранения и использования во ВНИИОЗ».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.111-117).

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 1 мая 1980 года.

 

 «6 мая, в день Святого Георгия (по-деревенски – Егория Весеннего), я считаю днем моего второго рождения. В 1941 году в этот день (39 лет тому назад) в 2 часа дня я вышел из моего первого узилища (а всего их было два). Это было абсолютно невероятно, но я оказался на площади Дзержинского в суетливой и ко всему безразличной московской толпе, одетый в зимнее пальто и меховую шапку с неуклюжим узлом в наволочке, галошах, хотя было сухо. Казалось, что все смотрят на меня. Хотелось с каждым прохожим поделиться радостью. Удивляли женщины и дети. Забыл, что они есть на свете. Шел к Сретенке. У Кировских ворот взял такси и через 15 минут обнимал плакавшую от радости мать…

12 мая я уехал во Владимир на пять лет, чему обязан, что не был на фронте и на войне. А до отъезда, числа 9 мая, к нам собрались мои знакомые, прослышавшие невероятную и радостную новость обо мне. Пришли сотрудники АН СССР, где я тогда был аспирантом, а также моя невеста – аспиранта МГУ (теперь она в Новосибирске, у нее четверо дочерей). Всего собралось человек пять-шесть. На меня смотрели, как на воскрешенного евангельского Лазаря. Пили чай из самовара.

Памятник доктору Гаазу я видел в начале 1930-х годов. Он был поставлен в бывшем Козловом переулке (ныне улица Мечникова) близ Земляного вала перед одноэтажным зданием Пастеровской станции (теперь там НИИ гигиены труда). В те годы я был дик и глуп, и Гааз для меня ничего не значил, хотя на Немецком кладбище, где я, можно сказать, вырос, к нам (к матери с нами) часто обращались солидные люди и спрашивали, где похоронен Гааз.

Написал рецензию на статью об ондатре для профессора Николая Петровича Лаврова по его просьбе».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.127-130).

 

Из письма Л.И. Красовского от 30 мая 1980 года.

«Спасибо, что читали статью Д.А. Сабинина с критикой опытов Т.Д. Лысенко над кок-сагызом. Статья ведущая во всей борьбе с глупостью отрицания внутривидовой борьбы. Но я не читал ее, не успел до посадки, а потом не удосужился. Знаю лишь в пересказе.

Звонил А.А. Насимовичу и узнал, что Вы в Казани. Александр Андреевич был в Кирове на конференции. О.К. Гусев выпустил книгу о Байкале с альбомом цветных фото. В «Литературной газете» от 28 мая его упомянули чуть-чуть в связи с Байкалом и не похвалили. Книгу назвали рекламной, вроде бы лакировочной, хотя два целлюлозных комбината поганят озеро каждый день, каждый час, несмотря на колоссальные затраты для очистки жидких стоков, сбросов в озеро, где была самая чистая вода на всей вроде бы планете».

(ГАКО, ф. Р-136, оп.1, д.88, л.105).

 

Из письма Л.И. Красовского от 30 июля 1980 года.

 

«И.И. Козлов – незрячий поэт. Он перевел и сделал всенародно известной песню «Вечерний звон». Это ему наш великий поэт А.С. Пушкин посвятил полные любви и дружбы строки:

«Певец, когда перед тобою

Во мгле сокрылся мир земной,

Мгновенно твой проснулся гений

На все минувшее воззрел

И в хоре светлых привидений

Он песни дивные запел…».

За вырезки о 50-летии Кировского сельскохозяйственного института спасибо. Статья ректора Тюлина показалась мне очень скучной и бесцветной, как, вероятно, и сам автор, кажется, впрочем, внешне красивый. Я знал старика Тюлина, тоже почвоведа, специалиста по почвенным коллоидам в Тимирязевской академии. Тот дед был горячий спорщик, ядовитый, остроумный, злой. Не отец ли ректора? А может быть дед?

Ответы Э.А. Штиной интересны содержательность в строгом штининском улыбчиво-начальстволюбивом стиле. Понравился мне педагогический принцип: не оскорблять человеческого достоинства студентов, даже когда ставится двойка. Это принцип из большой серии таких, как: не брать взяток, не рассказывать похабных анекдотов на лекциях, не упиваться водкой до бесчувствия в дни полевой практики… Эмилия Андриановна добрым словом вспомнила своего отца, мужа и профессора К.И. Мейера. Мейера я знал. Он на свои деньги снаряжал экспедицию ботаников на Западную Украину. Звали его дядей Костей. Человек был редкой души в духе доктора Гааза. Заведовал он кафедрой высших растений, знал дело, но великих открытий в науке от него не помню. Э.А. Штина интересней, чем юбилей КСХИ, хотя институт хороший и я его любил и люблю за многое.

Спасибо, что вспоминаете Виктора Георгиевича!».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.164-172).

 

Из письма Л.И. Красовского от 1 августа 1980 года.

«Хочу дополнить кое-что о Гаазе. Дата «xaugust» на его могильном памятнике совпадает, почти, с 24 августа нового стиля, если 10 августа считать старым стилем. При современной разнице между стилями в 13 дней, дата на памятнике (10 августа) отличается всего на один день. В XIXстолетии (а когда ставили памятник, я не помню) разница в стилях была 12 дней и, если памятник ставили до 1900 года, ошибка в дате была два дня.

Интересен жертвователь, оставшийся неизвестным. Он латинскую (католическую) надпись сочетал с датировкой событий по Юлианскому календарю старой России.

Сегодня звонил в Институт гигиены труда и профзаболеваний и спрашивал о памятнике Гаазу. Институт давно переехал в новое здание, но позвали сотрудника, который давно работает в институте. Он подтвердил, что на старом их месте в переулке Мечникова, дом 5, есть памятник Гаазу, а в здании сейчас помещается Институт гигиены детей и подростков.

Позвонил заместителю директора этого института Сергею Михайловичу. Он сказал, что памятник есть, и что до революции в здании была больница для бедных и именовалась она Александровской. И еще сказал, что фотографировать памятник можно когда угодно и сколько угодно, чем я и намерен воспользоваться, благо это недалеко от нас. С Мариной сговорился, и она согласна фотографировать.

О том памятнике, что в переулке Мечникова, узнал следующее. Открыт памятник 14 октября 1909 года (не знаю, по какому стилю). Сделан он из черного гранита. Бюст на пьедестале, надписи Ф.П. Гааз и, в венке, «Спешите делать добро»(с ятями, там, где следовало в те годы) делал скульптор Н.А. Андреев. Интересно бы узнать всю историю работы над памятником: хлопоты о нем, сбор средств, торжество открытия. Был ли на открытии Л.Н. Толстой? Были ли деды, лично знавшие Гааза?».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.176-178).

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 15 августа 1980 года.

 

«У Ивана Великого висел (и висит) самый большой в Москве колокол в несколько (не до 10 ли) тысяч пудов. По слухам, он всегда ударял первым во всей Первопрестольной. Звонари везде были наготове и сразу за ним гремели все сорок сороков. Но гул и удары Ивана Великого перекрывали все московские звоны. Так, помнится, писал В.Г. Короленко (?) в «Истории моего современника». А больше никто из множества писателей не умудрился упомянуть об этой сказочной симфонии, которая, вероятно, думали они, будет вечно и которую не ценили, как не ценят воздух или воду, покуда они есть в избытке. По слухам, у Ивана Великого звонил сам великий Плевако. Рассказывал об этом адвокат Клевцов в тюрьме. Для звонов есть устав. У католиков удары благовеста называются «AngelDomini», по крайней мере при похоронах. У нас тоже придается мистическое значение звону, вроде того, что если не дойдет голос молитвы, то звон будет услышан в Горнем Иерусалиме. По нашим понятиям Бог живет в Иерусалиме. Преемственно христианский Бог – еврейский Бог, потому и адрес у Него на земле такой же. И зовут его многими именами: Иегова, Яхве, Адонай, Саваоф. В Иерусалиме можно указать почтовый индекс и самые точные координаты – гора Ciон, потому что там стоял храм Соломона до 70 года по Рождеству Христову и там приносили жертвы Богу – голуби и ягнята. Теперь там мечеть Омара…

Звонят в начале службы, в конце тоже. В середине службы, в определенных местах. Звоны разнообразятся. Говорят, что в Патриаршей церкви, в Елохово, звонят электричеством, не залезая на колокольню.

8 августа мы с Мариной Георгиевной фотографировали памятник Гаазу в переулке Мечникова. Поехали туда после работы Марины в 16=00. Светило солнце, но памятник стоит в окружении деревьев и в тени. Лишь в 10=00 по московскому декретному времени солнце проникает в просвет деревьев против фасада памятника. Памятник величественный, высота постамента более двух метров. Я едва достаю вытянутой рукой до бюста. Бюст бронзовый. Двор и строения больницы великолепны. К нам подошел шофер с телевидения. Он привез редактора отдела «Здоровье» какую-то Белянкину (?). Заинтересовался, разговорился, сфотографировался у памятника для масштаба. Но когда узнал, что Гааз – немец, пришел в негодование и растерянность, будто проглотил пиявку. Очень его обижало, что он приблизился к немцу и сфотографировался рядом с ним. Он (шофер) с Кубани, воевал. Стал рассказывать о зверствах немцев, старался поразить нас ужасами жестокости их, но рассказы его больше страстные, чем страшные после всего читанного, слышанного и виденного на экранах по этой теме. Из вежливости мы сказали, что Гааз родился 200 лет назад, и он не такой. «Все они, сволочи, такие» – сказал шофер.

Среди моих друзей в Кирове есть один, Володя, которого я готовил в Кировский сельскохозяйственный институт в течение двух лет и который окончил институт уже без меня. Теперь он – инженер лесного хозяйства Владимир Тимофеевич Бормотов. Женился. Жил хорошо, радовался счастью. Но под Новый, 1980 год, поехала его жена в Кирово-Чепецк на легковом автомобиле и попала в аварию. Едва ли не все погибли, а его жену, Галину Петровну, спасли. И спас ее хирург Юрий Евгеньевич Петряев.Ваш сын. Об этом узнал из последнего, полученного на днях, письма Володи, который слов не находит, чтобы высказать свою благодарность спасителю его любимой Галочки.

Вятские врачи особенные и не случайно в Вятке хотят почтить память доктора Гааза».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.205-211).

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 18 августа 1980.

 

 

«Вчера, в воскресенье, 17 августа мы были на кладбище и на могиле Гааза видели живые цветы и венки из них. Стояла какая-то женщина и охотно рассказала нам, что цветы остались от прошлого воскресенья. В тот день у могилы Гааза собирались немцы и говорили речи на немецком языке. Я спрашивал, какие это были немцы, но женщина уточнить ничего не могла. Рядом с Гаазом похоронен его ученик Поль Андрей Иванович (умер в 1886 году), о чем, помнится, писал и А.Ф. Кони. У Поля стоит массивный мраморный крест с дырками в том месте, где было прикреплено медное распятие.

Прослушал роман В. Шукшина «Я принес вам волю…» про Степана Разина. После его замечательных рассказов ждал от романа много большего. Получилось даже скучно от нагромождения военных хитростей, благородных порывов, безудержного гнева, пролетарской принципиальности. А ведь «батька» Степан был, вряд ли, лучше, чем Н.И. Махно? Вот и Шукшин».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.173).

 

 Из письма Л.И. Красовского от 25 августа 1980 года.

 

«Вчера было ровно 200 лет Гаазу. Память о нем дожила до этой даты. Сегодня пошло третье столетие. Мы с Гали Ивановной прошли мимо могилы Гааза в 16=00. Цветов много, особенно флоксов. Цветы свежие. Случайно мы заглянули в боковую дорожку и увидели крест с надписью «Леонард Книппер». Рядом с оградой постамент со сбитым крестом и без надписи. По-видимому, жены Леонарда, матери Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, то есть тещи А.П. Чехова. И как все запущено… Леонард умер в 1894 году».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.174-175).

 

Из письма Л.И. Красовского от 26 августа 1980 года.

«Посылаю Вам семь отпечатков памятника Гаазу в переулке Мечникова. Все вместе они дают представление о нем. Дата открытия памятника 14 октября (по старому стилю 1 октября) совпадает с русским и почти только русским праздником Покрова Пресвятой Богородицы. По-видимому, в больнице была домовая церковь (ее не могло не быть в богоугодном заведении) и она была освящена в честь этого праздника».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.204).

 

Из письма Л.И. Красовского от 15 сентября 1980 года.

«Получили ли Вы 7-8 фотографий памятника Гаазу. Я посылал. Фотография Федора Петровича на билете «Клуба книголюбов» изумительная (портрет, конечно). Как он хорош!

Слушали только что Чуковского об А.Ф. Кони. Пишет про него и своего любимого Гааза. Кони любил Гааза.

Очень обрадовали Д.А. Сабининым. Он застрелился 20 апреля 1951 года в Вербное Воскресение, сидя за столом, положив подбородок на отверстия двух стволов охотничьего ружья. Было это в Геленджике. Там он работал на опытной станции Института океанографии под руководством Папанина. Директором станции был ныне здравствующий Всеволод Аполлинарьевич Васнецов, сын художника. Там же была его жена Екатерина Константиновна, хорошо известная своими хлопотами о Вятке в начале 1970-х годов. Я спрашивал эту «Катрин» про Дмитрия Анатольевича. Говорит, будто случилось все в их отсутствие.  Сам Всеволод Аполлинариевич Васнецов плавал на «Персее» по Ледовитому океану, он океанолог. Но 10 лет сидел и потом остался на суше. Был директором Ильменского заповедника на Южном Урале (в Миассе). И в Геленджике он снова вернулся в родную морскую стихию.

Об академике Т.Д. Лысенко знаю много. По оценке Сабинина, Т.Д. Лысенко гениален, но безграмотен. Гений же мог вырасти только в такой. Со званиями, с лауреатством, с выборами, с 8 орденами Ленина. И все за биологию. По-моему, за попытку вывести всю биологию, как частный случай из «самой верной и недискуссионной теории». Так буквально говорил сам Трофим Денисович, называя все собственным именем. Он игнорировал факты, подтасовывал под теорию теорий, жульничал, подавлял критиков. Держался с 1929 по 1965 год».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.144-146).

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 26 сентября 1980 года.

 

«Возвращаю Вам растения с моими определениями. Думаю, что я не ошибся. Попались знакомые виды Щучка – фоновый вид  вятских лугов, по этой причине бесплодных. Сена получается не более 1 тонны/гектар. Щучка вытеснила все прочие виды из-за вытаптывания лугов выпасом ранней весной (до Троицы) и по отаве после покоса. Предпочитает сырые, плохо аэрируемые почвы. Имеет большое анатомическое преимущество – сильно развитые воздухоносные ткани в стеблях и корнях, которые снабжаются кислородом из надземных органов. И потому растут в сырой и сильно вытоптанной почве. Легко узнается по цепкости ее листьев».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.139-141).

 

Из письма Л.И. Красовского от 10 октября 1980 года.

 

«Получил письмо от одного из участников Чтений о Гаазе. Пишет с удовольствием и больше всего о Вас. О Ваших предисловиях и похвалах авторам сообщений. Ваши похвалы, конечно, радуют, но они же, эти похвалы, и тревожат. Я всегда помнил слова одного из икосов (а, может быть, кондаков) в акафисте ко Пресвятой Богородице: «Всяка житейская в мире сем радость к печали причастна бывает…».

В Тайшете один манчжурец Борис (Федорович?) Олесов знал весь акафист преподобному Серафиму Саровскому, а в акафисте, как всегда, 12 кондаков и 12 икосов и раза в два-четыре длиннее, чем Богородичный. Пробовал и я запомнить тот акафист и Борис помогал мне. Но сейчас забыл все начисто».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.88, л.139-141).

 

 

Из письма Л.И. Красовского от 1 декабря 1980 года.

 

«Ни по Лескову, ни по биографии я ничего путного сообщить не смогу. Наша мама любила его вторым после Достоевского. И я люблю, хотя номер очереди не смогу определить. В ссылке, во Владимире, в предвоенные месяцы прочитал «Соборян», а в первые недели войны – «На ножах», на лесоустройстве в Дюковом бору под Суздалем. В 1950 году, в тюрьме, летом читал «Некуда». И все понравилось и запомнилось многое.

А.А. Любищев называл себя античеховистом. Мне это было дико, но он объяснял, что Чехов презирал Лескова, а Лесков, по мнению Любищева, лучше (или «выше») Чехова. Для меня и Лесков, и Чехов оба лучше и оба выше, но что Чехов пренебрегал Лесковым, это факт. В одном из писем он писал: «Видел Лескова. Он похож на попа-расстригу, неряшлив и, кажется, пьян. Этот писака,почему-то, говорит мне «ты». Это тем более странно, что Чехов называл писателями множество своих современников, которые давно забыты и, может быть, навсегда: Суворина, Щеглова, Щепкину-Куперник, кажется, Телешова и многих других. Находил в них таланты, кормил в Мелихово, опекал в Ялте. А Лесков – писака!

До половины времени в Ленинской библиотеке я работал в ее замечательных каталогах. Жаль, что не публикуют каталоги всех библиотек. А «Реферативный журнал» можно считать библиографическим изданием? Ведь там не только книги, но и все журнальные статьи, да со всего мира! И ведь с 1954 года. А какие указатели!

Был в нашей церкви священник отец Николай Захаров. Восемь лет назад послали его в Марокко, в православный приход на три года. Но продержали там до октября сего года. Вытерпел все послушание русский батюшка, но заболел язвой желудка и под конец срока сильно мучился. Однако оставаться не захотел и, перемогаясь, вылетел на нашем самолете. В воздухе начался перитонит и отец Николай умер над Киевом. Ему не было и 50 лет. Хороший был. Остались матушка и дочь… Предпочел умереть на родине.

Экстрасенсы околдовали всю интеллигенцию. Врачи верят, кандидаты наук, секретарь комсомола института. Кое в чем переплюнули Лысенку и компанию. Как же быстро размножились сорняки!

Известная Вам по фотографиям памятника Гааза (получили ли фотографии?) Марина Георгиевна была у врача-экстрасенса, кажется Михайлова, которого увольняют с работы, но он переходит на другие места и принимает ораву верующих атеистов и атеисток. Михайлов спросил у Марины план квартиры и расстановку мебели. Она нарисовала. Он взял нитку с привязанной на конце гайкой и, покачав ею над планом квартиры, сказал: «Квартира плохая и все в ней больные». Велел спать головой к северу, в направлении магнитного поля Земли. Еще велел положить красную резину под кровать и дюраль. И через три недели велел придти снова. Ничего не взял (???). Марина залегла в диагностическую больницу (не экстрасенсовую), пробыла там 10 дней, признана здоровой и немедленно выписана на работу. Впрочем, признали «нервное истощение». А квартира «плохая»! Три комнаты на двоих. В одно окно виден Московский университет на Ленинских горах. В противоположное окно – бывшая дача Сталина. Впрочем, у К.А. Тимирязева было 14 комнат…

И тут получается, что экстрасенс прав.

В субботу, 25 ноября ждали лекцию члена-корреспондента АН СССР Спиркина об экстрасенсах в Доме медицинских работников. Но лекция не состоялась «по техническим причинам».

Недавно на собрание слепых пришел слепой средних лет, кандидат экономических наук, лектор Бойко. Услышал разговор об экстрасенсах. Сказал, что Спиркин самый сильный диаматчик.

Говорят, что Джуна Давитишвили и не «лечит»! Что будет?».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.87, л.236-242).