Жизнь как есть

 

Первую ночь мы не смогли перейти линию фронта, да ещё нас с тов. Шу­майловым заставили тащить какого-то писаря раненого в лодке ночью по лесу. Никто нам не помогает, и мы были вынуждены бросить его в лесу в мороз одно­го, а сами ушли, и нас никто не спросил. А на железной дороге, на самой линии фронта стоят немцы с пулемётом и почти беспрерывно стреляют и пускают из ракетницы ракеты на парашютах. И когда одна ракета упадёт, а другая ещё не горит, в тот момент наш командир взвода, т. Егоров, сумел перебежать линию фронта, и утром мы остались одни. 4 ночи мы так пытались перейти железную дорогу, но нам всё не удавалось. На самой железной дороге стоят пулемёты и строчат без перерыва, рядом с железной дорогой ходят 2 патруля с автоматами туда и обратно, и освещают ракетами без перерыва, и после каждой ночи нашей неудачи мы на день возвращались в своё расположение. Это расстояние было 10–12 километров, где стоял наш 595 ОСБ. Тогда нашли мы лошадиную голову, зарытую в снегу. Мы её опалили и сварили в ведре, были все очень рады и ожи­ли, потом нашли в снегу мас-халаты³⁰ белые. Это нам дало большое дело. На 5 ночь мы встретили случайно, на наше счастье, 4-х человек другой части. Один был командир роты, начальник штаба, писарь и врач, так они нам объяснили. Тогда все мы сговорились и пошли вдоль фронта лесом, и тогда снегу уже было толщиной до 1 м. Пришлось идти километров 10, так, чтобы самые частые пу­лемётные немецкие точки обойти. А потом, на свету³¹, эти 4 человека не нашей части пошли через линию фронта, взяли одного нашего командира отделения, т. Зонова, и одного рядового солдата, а нас, 5 человек, оставили. Говорят, подож­дите, потом за вами придут, так как чем больше группа, тем труднее переходить (больше шума). Но я с этим был не согласен, не выпуская их из вида, я тоже двигался впереди своих товарищей, а они взади, все набрали интервал до 10 метров один от другого. Когда идущие впереди идут в полусогнутом виде, я тоже так, они ползут – я ползу. Впереди идущие товарищи пробрались удачно, но время уже выходило, становилось совсем светло, и перед самой железной до­рогой я встал во весь рост, собрал все свои силы и бежать на свою сторону. И левой ногой зацепился за сигнальные провода, которые были замаскированы в снегу немцами. Тогда они открыли ураганный огонь с пулемётов, автоматов вдоль железной дороги, и у них так было пристреляно, что пули летят сверх рельсов на 10–15 см. Я успел перебежать железную дорогу, и упал в снег, и ку­барем катился в кусты, а из кустов ползком, по-пластунски. И таким образом выбрался из этого ада, а остальные мои товарищи, 4 человека, там и остались, какая их была дальнейшая, я не знаю.

 

Пришёл я один в свою часть, в деревню Наростыня³², 2 февраля 1942 года. Старшина роты меня встретил в бане, напоил, накормил, и я лёг спать в тепле. 8 февраля 1942 года перешла наша часть в лес, в землянки. 15 февраля вступил в кандидаты КПСС³³. А в мае месяце уже перевели и приняли в члены партии, та­ким образом, с мая месяца 1942 г. – член КПСС. 4 марта 1942 года переход к фронту, к станции Погосье³⁴, стояли и выполняли боевые задания. С 1-го апреля 1942 года меня назначили старшиной 1-й роты 595 ОСБ. И присвоили звание старшего сержанта. Тогда я служил старшиной роты и носил с одним солдатом термосы на себе, за спиной на ремнях, один несёт первое, а второй – второе, так как наши сапёры двигались с пехотой. Идёшь, бывало, лесом ночью, а наша ди­визия тогда продвинулась вперёд клином, идёшь и пули, снаряды летят спереди и с флангов. И когда раз мы двигались обратно, то в лесу остался офицерский немецкий домик, дощёный, лёгкого типа, и в нём лежал наш солдат тяжелоране­ный, тогда нам пришлось этого солдата нести на палках и плащ-палатке кило­метров 5. А тут была небольшая речка, когда пришла весна, и стал таять снег, то в этой речке лежат убитые немцы и наши, так как эта станция переходила из рук в руки дважды. И последний раз, когда её брали, то с одной стороны наши, а с другой немцы, так длилось 2-е суток.

5 апреля 1942 года тронулись вперёд, к Макаревской пустыне³⁵ и деревне Кондуи. Тогда был сильный обстрел, и убило сразу 14 лошадей и 3-х человек ранило. Тогда повар не жалел мяса, ложил в котелок солдатам довольно боль­шие порции, даже на второе делали котлеты. Батальону несчастье, а солдатам счастье – мяса досыта. 27 апреля 1942 года нас вывели в район Погосье на от­дых, стояли там до 7 мая 1942 г. С 8 по 16 мая 1942 г. были в лесу, был сильный артиллерийский обстрел, мы держали оборону. С 25 мая 1942 г. по 14 июля 1942 г. стояли в деревне Андреево-Богольник, держали оборону. 16 августа 1942 г. перешли в совхоз «Ольгино», стояли в обороне, сапёры ходили в разведку, ми­нировали передний край обороны. 2 ноября 1942 года меня поставили команди­ром сапёрного взвода. 4 февраля 1943 года – переход в район деревни Зенино, тогда готовились к наступлению.

10 февраля 1943 года пошли в наступление, первая линия противника была прорвана. Наступление шло в направлении станции Любань³⁶, где меня и ранило тяжело – 2 сквозных ранения в левую руку с перебоем костей, и когда я с поля боя возвращался в тыл, к своим, то меня по пути ещё дважды догоняли осколки снарядов, но в лёгком виде. Первая медпомощь мне была сделана в землянке, 2 санитара привязали металлическую шину к руке. Транспорта не было, дорога плохая, пришлось идти пешком в медсанбат³⁷ километров 6–7, еле-еле, к вечеру пришёл. Столько солдат лежало на полу в палатке, что было трудно найти мес­то, где можно было бы прилечь, но всё же я нашёл себе место в углу и лёг спать. В тот вечер приезжал командир батальона и комиссар, а меня так и не нашли, считали, что я убит. После медсанбата нас ночью посадили на открытую маши­ну и километров 50–60 везли. Привезли в полевой госпиталь, в палатки. В па­латках были двойные нары. А потом перевезли в г. Бокситогорск Ленинградской области, потом по железной дороге перевезли в г. Рыбинск Ярославской облас­ти. В Рыбинске я был 2 недели, но лечения почти никакого не было, а в 5 часов вечера немецкие самолёты регулярно прилетали и бомбили г. Рыбинск. Раз уго­дили в угол здания госпиталя, а мы находились в бараках, засыпанных шлаком, как начнётся бомбёжка, так у нас из каждой щели лезет шлак. После 2-хнедель­ного мучения повезли нас санпоездом в г. Казань, по пути следования в поезде так у меня нарывало руку, что не было никакого терпения. Я с горем пополам упросил врача, чтобы разрезать гипсовую повязку и выпустить гной, когда он мою просьбу удовлетворил, тогда я стал по ночам немного спать. Привезли нас в г. Казань, помыли, всё у нас отобрали и положили в госпиталь № 1897 Э.Г. на ул. Большая Галафтионовская.

При сравнении надписей можно заметить, что Афанасий Васильевич указал не совсем одинаковые даты фотосъёмки (10 и 16 мая).

Сохранилось два данных фотоснимка с разными надписями на обрат­ных сторонах, сделанными Афанасием Васильевичем:

 

В конце апреля делают мне операцию, выдалб­ливают расколотые кости и удаляют их, размер раны был 28 см, и была заложе­на марля, и оттудова постепенно выходил гной. В течение месяца понемногу тянули и отрезали бинт. На стол операций меня положили в 10 часов утра, а я очнулся в 7 часов вечера. Был дан наркоз, надели на меня маску и говорят: «Считай», я сосчитал до 7 и задохнулся, вывернул голову, выматерился, и мне снова надели маску с наркозом, вторично, я сосчитал до 33 раз и всё. И так я продолжал лечиться до 25 июня 1943 года. Врачебной комиссией признан по ст. 11б, гр. II расписания болезней приказа НКО СССР³⁸ № 336 1942 года: годен к нестроевой службе.

 

 

Выхожу из госпиталя и иду в военкомат, а военкомат меня направляет на сборный пункт в Журавлёвские казармы, каменные, 4-хэтажные, но в них кло­пов, что зайти нельзя. Однажды вечером был дождь, и меня вынудило зайти в казарму и лечь на нары, тогда сразу меня всего обсыпали клопы, и после этого мы всегда находились на улице под навесом до отправки на фронт. 1 июля 1943 г. нас посадили в телячьи вагоны, набрали целый состав, кого после ранения, у кого были отсрочки и т.д. Провезли нас мимо г. Москвы и увезли нас по направ­лению на г. Смоленск, а потом на г. Витебск. 10 июля 1943 г. попадаю я в 231-й запасной стрелковый полк 39-й армии по направлению на г. Витебск. Там про­хожу комиссию, и признают: годен к нестроевой службе, и направляют в пере­сыльную роту старшиной. И вместе с ротой и командиром роты направляют нас на полевой арт. склад, где ежедневно приходили поезда со снарядами, бомбами, патронами, гранатами, минами и т.д. Наши нестроевые солдаты разгружали эти вагоны и развозили на машине в кусты, и складывали по 3 вагона штабель. И немецкий самолёт-разведчик это дело засёк, и вот 17 августа в 2 часа дня приле­тело 17 самолётов и давай бомбить. Тогда эти штабеля по 3 вагона, когда рва­лись, то болванки летели до полкилометра, и в то время как назло только что подошёл состав с боеприпасами. Когда началась бомбёжка, то машинист и его помощник легли в кювет, один из них не выдержал и побежал в другое место (машинист), и его тогда убило, а помощник лежал недвижимо и остался жив.

15 октября 1943 г. попадаю в 220 отдельно-дорожный строительный ба­та­льон 39-й армии, 2-я рота, старшина. Служу честно и благородно. Командир роты, капитан т. Сафонов, меня очень уважал. До меня было 5 старшин, и всех он их снимал – не справлялись со своими обязанностями. Нет корму лошадям – я его нахожу. Однажды было задание от ком. батальона командиру нашей роты накопать картошки 2 тонны, а земля уже стылая. Я эту картошку заготовил в те­чение 4-х дней и доложил, что «тов. ком. роты, ваше приказание выполнено, картошка лежит в амбаре». Он проверил и дал мне благодарность, у меня была очень удачная военная находка. С 13 марта 1944 года меня назначают команди­ром взвода, а звание у меня тогда было старшины, тогда я выполняю должность командира взвода дорожно-строительного батальона нашей 39-й армии.

 

 

15 марта 1944 г. наша армия 39-я³⁹ прорвала линию фронта на г. Витебск, ко­торый был взят нашими войсками, и пошли вперёд. Прошли Белоруссию и Литву в течение лета 1944 г., а осенью в ноябре месяце 1944 г. вошли в Восточ­ную Пруссию⁴⁰ Германии, к весне 1945 г. подошли к г. Кёнигсберг⁴¹ (сейчас Ка­лининград).

 

 

 

 

 

Тут очень долго готовились к наступлению, и для того, чтобы взять город Кёнигсберг, нашим батальоном дорожно-строительным было очень много сделано: по болоту, по непроходимой местности, по лесу – дороги для автома­шин на шпалах в 2 колеи, что дало сосредоточить наши войска, нашу технику для сильного удара по врагу. 5–6 мая 1945 года нашими войсками был взят штурмом г. Кёнигсберг. 7–8 мая 1945 г. на окраинах города ещё шли бои, и мне пришлось быть в это время в городе. Много домов горело, я видел на одном чердаке, как 3 женщины и один мужчина задавились, не хотели попадать рус­ским в руки, хотя наши войска не издевались, как немецкие войска.

9 мая 1945 года в 3 часа утра нас подняли всех по тревоге, выстроили и ска­зали, что война окончена. Конечно, этот день был очень радостный, был приго­товлен хороший обед, и выдали всем по 100 грамм водки. Вот тогда было весело и приятно на душе.

С 15 мая 1945 г. по 15 июня 1945 г. наш отдельный дорожно-строительный батальон занимался подготовкой и распиловкой большого количества леса на доски в телячьи вагоны для отправки 39-й армии на Дальний Восток⁴². Тогда мы всю армию снабдили и оборудовали все воинские эшелоны досками для удобст­ва езды в телячьих вагонах и большого количества вместимости солдат. 16 июня 1945 года наш 220 ОДСБ 39-й армии погрузился в вагоны, и поехали мы на Дальний Восток через Каунас, Вильнюс, Минск, Москву, Казань, Свердловск, Тюмень, Омск, Новосибирск, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Читу и Чайбал­син⁴³ Монголии. Ехали мы месяц и прибыли в г. Улан-Батор, а потом в степь, от города 4–5 км. Подготовлялись к большому переходу и к наступлению. В начале августа 1945 г. пошли через безводные пути – вот так записано в красноармейс­кой книжке. Приказом верховного главнокомандующего генералиссимуса Со­ветского Союза тов. Сталина от 23 августа 1945 года за № 372 за прорыв Манч­журо-Чжолийнурского⁴⁴ и Халун-Аршанского укреплённых районов японцев, форсирование горного хребта Большой Хинган⁴⁵, преодоление безводных сте­пей Монголии и освобождение Манчжурии⁴⁶ объявлена благодарность.

 

Вышли мы в Китае в г. Мугдин⁴⁷, а потом ушли в г. Порт-Артур⁴⁸, где мы стояли 2 месяца. Там есть очень интересное кладбище⁴⁹, сделанное японцами в 1905–1906 годах в честь победы над русскими⁵⁰. Кладбище обнесено каменным забором, вверху металлические решётки, на каменных столбах стоят стеклянные фонари, железные ворота, и стоит каменный благоустроенный одноэтажный дом, в котором живёт наш военнопленный русский подполковник и охраняет это кладбище. У каждой могилы нашего русского солдата лежит чугунная плита, на которой отлито в горячем виде его место рождения, и посажено у каж­дой могилы лиственное дерево. А в честь пехотинцев посреди кладбища, на главной аллее стоит большая мраморная доска длиной метров 6 и высоты метра 3 с лишним, на ней высечено буквами на русском языке, какая дивизия, какие полки, батальоны, роты погибших русских солдат, всё сделано с большим вку­сом и красотой. А в честь погибших моряков сделан памятник. С 4-х сторон за­ход и 4 мраморные чёрные доски в рамках, врезанные в бетонные основания, и с заходом кверху по ступенькам, и написано золотыми буквами в честь русского погибшего флота и их подразделения, погибших в 1905–1906 годах. Тогда япон­цы гордились своей победой. На этом кладбище похоронены только русские воины, и содержалось исключительно в чистоте и порядке, везде все аллеи сде­ланы точно по линиям. Я, конечно бы, всех этих точностей не знал, но у нас в 1945 году в Октябрьские торжества в г. Порт-Артуре задавили автомашиной нашего солдата, стоявшего на посту регулировщиком, и мне пришлось его ехать хоронить. И наш гравировщик сделал ему алюминиевую доску с надписью, прибитую на столб у могилы. Тогда я всё это внимательно высмотрел и выспро­сил товарищей.

 

А на берегу Японского моря стоит большая сопка⁵¹ (гора). Рядом с ней же­лезнодорожный вокзал и морская пристань (порт). А на этой на горе построили японцы после Японской войны железобетонную башню. Внутри этой башни имеется металлическая лестница винтовая, в ней 365 ступеней, а наверху пост­роен железобетонный снаряд высотой 9 метров, вокруг этого снаряда свободно ходит человек как на балконе, по бокам поставлена металлическая решётка как ограждение. Мы с одним товарищем ходили на эту башню и ходили вокруг этого снаряда⁵².

Когда нас хотели демобилизовать и отправить домой, и почему-то нас за­держали почти ещё на месяц. Мы тогда почти ничего не делали, все ждали при­каза о поездке домой. Некоторые солдаты очень беспокоились, а я им говорил: «Сейчас всё равно мы дома будем, а в Порт-Артуре больше не бывать». И когда пришёл приказ, выдали нам всё зимнее обмундирование за исключением вале­нок. Выдали нам и деньги за всю войну отпускные, часть нам денег дали рус­ских и часть китайских. Тогда мы с адъютантом нашего ком. батальона – был у него наш земляк с г. Котельнич, т. Блинов – мы отпросились с ним съездить в г. Даерен⁵³ или как его называют Дальний порт, от г. Порт-Артура 30–35 км. В тот день мы не сумели приехать в свою часть, ночевали в г. Даерене на улице в сквере, так как Дом Красной армии был переполнен. Ездили мы туда за покуп­ками, накупили разных китайских шелков на мужские рубашки, на женские пла­тья, халаты у них очень хорошие женские. Были на японском рынке, на китайс­ком рынке, в иностранных магазинах, ели ихний рис палочкой, пили ихнюю ханту (самогонку). На второй день прибыли в свою часть.

Демобилизовался я 21 ноября 1945 года из г. Порт-Артур. Наш воинский состав был из пассажирских японских вагонов, в голове и в хвосте стояли паро­возы, также в голове и в хвосте стояли духовые русские оркестры, и ровно в 12 часов ночи тронулся наш поезд, и два оркестра ударили музыку, и пошёл очень сильный дождь. Везли нас японцы машинистами до г. Харбина⁵⁴. В г. Харбине для каждой нашей области был отдельный телячий вагон, таких было 60 ваго­нов, доезжая до областного центра этот вагон в данном городе отцепляли. В ва­гонах было очень холодно, наш вагон попал очень плохой, часто его ремонтиро­вали. За всю дорогу один раз водили в столовую, а в г. Улан-Удэ нас решили помыть в бане и прожарить бельё. Так получилось нехорошо, у некоторых сол­дат потерялось бельё, и часть перепутали. Его воинский эшелон даёт сигнал, что отправляется, а солдаты бегают нагие, несколько человек были вынуждены бро­сить искать своё бельё, надели кто ботинки, кто сапоги, шинель, шапку и бежать в свой вагон. Как говорят, получилось ЧП. В Киров мы приехали 19 декабря 1945 года, без 2-х дней ехали месяц.

Правительственные награды я имею: