Жизнь как есть

 

Много, ох много мытарств выпало на долю Изи Чоклина: учился в университете, картежничал, судился, четыре раза женился, дважды вылетал из Чека за шкурничество и вновь возвращался на службу... Тяжелая, мученическая жизнь была у него – не позавидуешь.    

Отец нашего героя – Яков Лейбович Чоклин – мечтал стать раввином: знал назубок талмуд и свободно говорил по-древнееврейски. Судьба распорядилась иначе: в 1894 году он женился на Этле – дочери торговца. Тесть имел бакалейную лавку и собственный дом в селе Стольничены Бессарабской губернии. Яков Лейбович был беден, и с мечтой пришлось расстаться: он стал помогать тестю наживать капитал. Через два года Этля родила мальчика. Его нарекли Израилем. Когда Изе исполнилось четыре годика, его отдали в хедер – начальную школу. 

К тому времени отец, поднаучившись у тестя торговым сделкам, решил открыть собственное дело. Он уехал в Одессу, где сперва давал частные уроки, а затем, скопив денег, приобрел большую квартиру: в семи комнатах поставил койки, которые и предоставлял для ночлега. За определенную плату, разумеется. Дело быстро пошло на лад, и вскоре вся семья перебралась в Одессу. Изя поступил в гимназию Иглицкого: «единственной целью и даже мечтой у отца являлось дать образование своим детям для того, чтобы мы, получив культурное ремесло, не были теми элементами, которые жестоко эксплуатировались в условиях царской России» [1].    

Труды Якова Лейбовича не пропали даром: Изя окончил гимназию и подался на юридический факультет Одесского университета, а его брат Гриша поступил в консерваторию. Тут грянула первая мировая война: студенты бросали учебу и уходили сражаться «за веру, царя и Отечество». Изя царя ненавидел, а потому воевать не хотел. Стал скакать с факультета на факультет, «чтобы не попасть на службу в царскую армию и этим самым на фронт» [1]. Жил припеваючи: пока сверстники проливали кровь и кормили вшей в окопах, он совершенствовался в картежных играх и распутничал. Так, за преферансом, под звон бокалов, в табачном дыму и встретил 1917 год.    

Началась катавасия: одна власть меняла другую с молниеносной быстротой. Наконец, Врангель в последний раз призвал под российские знамена добровольцев. Брат Гриша от мобилизации уклониться не сумел: попал в Белую армию, где сошел с ума и очутился в желтом доме. Изя от службы опять отвертелся и продолжил веселое времяпрепровождение. В те смутные годы он остерегался иметь какие-либо взгляды, хотя, как утверждал позднее, «туманно-революционно был настроен, как переживший много мытарств, будучи евреем, от царского правительства». [1].    

Неведомо, приветствовал входящих в Одессу красноармейцев «туманно-революционно настроенный» Изя или нет, но почуял: Советская власть пришла надолго, если не навсегда. Склонный к аферам отец сразу же попался на взятке и загремел под суд, однако как-то выпутался из этой истории и укатил за границу – в Румынию. Там сколотил трест и стал диктовать хлебные цены на бессарабском рынке. Разъезжал на автомобиле и был в милости у сторонников генерала Авереску.    

Оставшемуся в Одессе сыну было предложено потрудиться на благо народа: «в ответ на предложение я заявил, что поступить на службу после той борьбы, которая уже совершилась, это называется: “загребать жар чужими руками”. Я решил, что если я не внес свою лепту в подпольную большевистскую работу, которая протекала перед моими глазами, то я должен взять на себя риск и поработать в подполье, что, безусловно, меня закалит – с одной стороны, и с другой стороны – окупит мою вину в моей прошлой пассивности» [1].

Проще говоря, Изя связался с чекистом Гольднером и, расписав ему свои заграничные родственные связи, напросился в «разведчики». Весной 1921 года он тайно переправился через Днестр с весьма неопределенным заданием и очутился у отца. С порога заявил, что «бежал от большевиков». 

Однако в Румынии ситуация тоже была непростой: после авересканцев к власти пришли царанисты, а потом – либералы, которые взяли да и аннулировали договоры предшественников. Яков Лейбович оказался без поддержки: трест лопнул.

Ну куда деваться? Отец с сыном вернулись в Одессу. Изя сразу же доложил в Чека о британских и итальянских военных кораблях, которые разглядел в Констанце, и по просьбе Гольднера стал работать контролером на Одесском рынке. В это время с ним произошла пренеприятная история: он нахамил своей жене Фриде. Вообще-то Изя и раньше не отличался вежливостью, но тут дело приняло крутой оборот: оскорбленная Фрида подала в суд и хама приговорили к тюремному заключению на месяц.

 

 

Наверно, тюрьма и натолкнула нашего героя на мысль, что лучше сажать за решетку, чем сидеть за ней. Однажды Изя упросил Гольднера, и тот на тетрадном листке написал: «Тов. И. Я. Чоклин известен мне лично по совместной подпольной работе в Румынии, как честный самоотверженный работник». Разведясь с женой, Изя уехал в Ашхабад – к сестре Любе. Люба была чекисткой и ходила в кожанке. Предъявив гольднеровскую бумажку и наговорив с три короба о своем блистательном вояже в запредельную страну с особо важным заданием, бывший одессит устроился в Туркменскую чрезвычайку и получил должность уполномоченного в секретном отделе.    

Однако сослуживцы вскоре его раскусили, и начальник отдела Диментман в характеристике подчеркнул: «нуждается в постоянном руководстве, есть очень вредные уклоны и стремления к партизанщине», «признавать свои ошибки не любит», «отношение к товарищам по службе и подчиненным по работе скверное», «к недостаткам можно отнести карьеристические замашки, особых достоинств нет».    

Нет нужды описывать, как Изя ловил англо-персидских шпионов на восточных базарах, арестовывался на самоуправство, изгонялся и вновь принимался на службу и так далее. В 1928 году его, в конце концов, выгнали из ГПУ «как негодного работника». Но он не унывал: приехал в город на Неве и обратился к начальнику Ленинградского ГПУ за помощью. Трудно сказать, чем он покорил Станислава Мессинга, но тот начал хлопотать за него. Позвонил среднеазиатским коллегам, услышал в трубку:    

– Да это же шкурник!    

Москва тоже запротестовала. Тогда Мессинг поручился: «за работой тов. Чоклина мы будем крепко следить и в случае непригодности – последний будет уволен». 

 

 

Не уволили: оказался годен. Еще бы: шпиона за шпионом выслеживал, террориста за террористом арестовывал, контрреволюционера за контрреволюционером хватал. Тасовал жертвы как колоду карт и раскладывал смертельные пасьянсы.    

В аттестациях ему теперь писали: «тов. Чоклин, имевший в прошлом по работе в Средней Азии крупные успехи, работая в Ленинграде, проявил себя, как опытный, энергичный, имеющий личную инициативу оперативник. Принимал активное участие в ликвидации резидентуры Французского Генштаба в Ленинграде и лично провел следствие по этому делу. В 1933 году принял активное участие в ликвидации контрреволюционных шпионских организаций Эстонского и Финского Генштабов. Благодаря активной работе тов. Чоклина и его исключительной способности по следствию – удалось разоблачить ряд крупных разведчиков». А то, что среди этих «разведчиков» оказался, к примеру, ни в чем не виновный писатель Сергей Колбасьев, никого из палачей не интересовало: ради карьеры чего не сделаешь. 

 

 

Видать, начальник контрразведывательного отдела УНКВД ЛО Яков Перельмутр в хамоватом подчиненном души не чаял: вот-вот с его благословения заблестят лейтенантские кубики на чоклинских петлицах. Сорвалось: как гром среди ясного неба прозвучал в конце 1937 года приказ об увольнении. Подкузьмили заграничные родственнички – дядюшка Лейба, бежавший от солдатчины в Америку в 1904 году, да тетушка Рахиль, жившая в Румынии. Как-никак – темные пятна в светлой биографии сержанта госбезопасности. К тому же в партию, как ни старался, а пролезть не сумел: числился Чоклин в сочувствующих и посему страстно заверял партийцев: «все мои усилия будут устремлены на то, чтобы своей активной и преданной работой в дальнейшем заслужить звание достойного члена ВКП (б)».    

Но верный товарищ Перельмутр уволенного в беде не оставил: взял на нештатную работу. Тут приехал в Ленинград крупный чин из столицы – Михаил Иосифович Литвин. Объяснил уволенным беспартийным сотрудникам, что они «могут в силу изменившихся условий вернуться на работу в УГБ». Обрадовался Изя, настрочил рапорт на имя первого заместителя начальника Управления НКВД Шапиро-Дайховского: «прошу Вашего ходатайства о восстановлении меня в правах оперативного работника».    

Пока читался рапорт – начальство поменялось: Ленинградское управление возглавил тот самый Литвин. Михаил Иосифович вместо рапорта подмахнул... постановление на арест Чоклина, которое услужливо принес на подпись верный товарищ Перельмутр. А допрашивал арестованного другой приятель – начальник отделения Аксельрод:    

 

«Вопрос: Вам известно, за что вы арестованы?    

Ответ: Да, мне следствием предъявлено обвинение в том, что я, являясь агентом иностранной разведки, вел шпионскую работу против СССР.    

Вопрос: Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?    

Ответ: Нет, здесь какое-то недоразумение. Я категорически заявляю, что являюсь советским патриотом и никогда никакой антисоветской работы не вел.    

Вопрос: Никакого недоразумения нет, да и с “категорическими” заявлениями не спешите. Мы сейчас разберем ваш “советский патриотизм”. Кто ваш отец?    

Ответ: Мой отец служащий.    

Вопрос: Это обще и неточно. Отвечайте конкретней и правдивей.    

Ответ: Мой отец до 1920 г. был владельцем небольшой гостиницы, в 1920 г. он был осужден на три или на пять лет за соучастие во взяточничестве и в 1928 г. был под следствием по обвинению в должностных преступлениях...    

Вопрос: Где находится ваш брат Григорий?    

Ответ: Мой брат Григорий находится на излечении в Одесском доме умалишенных.    

Вопрос: На почве чего он заболел?    

Ответ: Он – жертва интервенции.    

Вопрос: В чем это выразилось?    

Ответ: В 1918 или 1919 г. брат Григорий был в Крыму мобилизован в белую армию генерала Врангеля, в рядах которой он прослужил полтора года. На почве пережитых ужасов, в процессе этой службы он сошел с ума.    

Вопрос: Следовательно, ваш брат Григорий, “жертва интервенции”, был попросту врангелевским белогвардейцем?    

Ответ: Да, это так. Однако я хочу подчеркнуть, что лично моя политическая биография совершенно безупречна.     

Вопрос: Ваша хамелеоновская “безупречность” будет разоблачена. Следствию известно, что в своей биографии вы скрыли от органов НКВД факт своей шулерской деятельности.    

Ответ: Да, это я признаю. До 1920 г. я систематически занимался шулерством в картежной игре и на эти средства существовал, однако все остальное в сообщенной мною автобиографии полностью соответствует действительности...    

Вопрос: Для каких целей вы вводили органы НКВД в заблуждение?    

Ответ: Я это делал из карьеристских целей.     

Вопрос: Неправда. Вы систематически обманывали наши органы не из карьеристских, а из антисоветских враждебных побуждений.    

Ответ: Я прошу следствие мне верить, что разоблаченные вами факты обмана мною органов НКВД диктовались только моим личным карьеризмом, а не антисоветской враждебностью.    

Вопрос: В Харькове вы когда-либо работали?    

Ответ: Нет.    

Вопрос: На каком основании вы в своих автобиографических документах пишете, что с ноября 1921 г. и по июль 1922 г. вы якобы работали в Харькове в ИНО ВУЧК?

Ответ: В 1921 г. ко мне в Одессу приехал из Харькова работник ИНО для переговоров о посылке меня за рубеж. На этом основании я ошибочно считал себя секретным уполномоченным. Сейчас мне ясно, что в такой формулировке я о себе не имел права писать.    

Вопрос: Не в формулировке дело, а в сущности вашего систематического обмана в антисоветских целях органов Наркомвнудела. В Киеве вы когда-либо работали?    

Ответ: Нет.    

Вопрос: Почему же вы в своих автобиографических документах пишете, что с июня 1922 г. по март 1923 г. вы якобы работали в Киеве в ИНО ПП ОГПУ?    

Ответ: В 1922 г. ко мне в Одессу приезжал из Киева работник ИНО для переговоров об организации систематических перебросок людей в Румынию, поэтому я написал, что являлся начальником переправ румграницы ИНО ПП ОГПУ – Киев.    

Вопрос: Но ведь вы-то начальником переправ не были, в Киеве не работали, да и ПП ОГПУ было в то время не в Киеве, а в Харькове.    

Ответ: Да, я, конечно, так писать о себе не имел права.    

Вопрос: Значит, это ложь, обман?    

Ответ: Да...    

Вопрос: Обвиняемый Чоклин, легенда о вашем “советском патриотизме” разоблачена. Дайте следствию показания по существу предъявленного вам обвинения.    

Ответ: Агентом иностранной разведки я никогда не был» [2]. 

  

Изя прекрасно понимал, что если «сознается» в шпионаже, то его расстреляют. Потому и стоял на своем до конца. Долго с ним возились – чуть не целый год. Наконец, обвинили в том, что «он в 1921 г. нелегально перешел госграницу из Румынии в СССР и сообщил органам б. ОГПУ ряд вымышленных фактов о военно-морском флоте Румынии, а также систематическом обмане ОГПУ-НКВД (куда обвиняемый Чоклин в 1924 г. проник на службу), в приписывании себе вымышленных революционных заслуг и сокрытии своего и своих родственников антисоветского прошлого» [3].    

Особое совещание при НКВД СССР постановило заключить его в концлагерь на три года, поскольку он – шулер и социально опасный элемент... 

Эх, не в той стране взялся играть в азартные игры Изя Чоклин: в конце концов, его карта тоже оказалась битой.