Жизнь как есть

(Начало)

* * *

       Представители отечественной торговли и руководители промышленных предприятий не были единственными игроками на советском теневом рынке. История автоматизации советской торговли об этом свидетельствует непосредственно.

       Е. Темчин пишет: «Даже у того автомата, что стоит в витрине «Прогресса», было немало противников. Но автомат работает хорошо. План перевыполняет. Разговоры утихли. У самого «Прогресса» есть противники. Его построил по собственной инициативе, на свои собственные средства Государственный комитет Совета Министров СССР по автоматизации и машиностроению. Странно, не правда ли? Комитет позаботился, чтобы у Министерства торговли появился «Прогресс». Обычно бывает так: если какое-то ведомство заинтересовано в приобретении новой машины, оно отпускает деньги и всячески помогает рождению первенца. С «Прогрессом» так не случилось. И это характерно. Вообще торгующие организации весьма прохладно относятся к автоматам. Вот, например, хорошая штука — автомат для продажи соков. А торговые организации заказали для всей республики на будущий год всего четыреста штук. Автоматов для продажи молока стаканами, если верить заявке министерства, оказывается, нужно всего сто двадцать пять, а для продажи пива — сто. Цифры смехотворно маленькие».

       Ситуация действительно выглядит странной. Магазин «Прогресс» продемонстрировал собственную экономическую эффективность, а Министерство торговли, которое должно искренне радоваться этому обстоятельству, всеми силами старается дискредитировать полученный результат.

       Но то, что выглядит странным с одной точки зрения, обретает ясный смысл с другой. В случае с блокированием процесса автоматизации Министерством торговли обнаруживается столкновение двух моделей рациональности – институциональной и социально-групповой. Логика функционирования институтов власти, представленных в данном случае Министерством торговли, требует активного внедрения новаций, продемонстрировавших свою полезность. Но интересы конкретной группы – чиновников этого же министерства, требуют прямо противоположного. И к несчастью для автоматизации торговли групповые интересы победили.

       К ещё большему несчастью, эта победа не была чем-то уникальным в позднесоветской политической жизни. Чем старше становился СССР, тем чаще групповые интересы оказывались важнее интересов общества и государства. К концу брежневского времени доминирование интересов групп над государственными и стало реальной, теневой нормой, а те редкие случаи, когда государственные цели всё же оказывались важнее, оценивались как некий аналог чуда и вызывали искреннее удивление.

       Сегодняшнее российское государство является олигархическим. Непосредственные решения зависят от интересов тех или иных экономических групп, и власть даже не считает нужным это скрывать. Государство стремительно теряет субъектность, превращаясь в инструмент тех, кому удалось дорваться до власти. Но подобная ситуация не могла сформироваться в один миг, например, осенью 1991 года. В момент крушения СССР олигархический характер власти лишь вышел на поверхность, стал предельно зримым. Но формирование олигархических групп началось задолго до Перестройки.

       Ветераны Великой Отечественной, проводя сравнения между нынешней властью и предвоенной, часто с тоской замечают, что случись война сегодня, государственная машина оказалась бы недееспособной. Эта машина не обладает ни единством воли, ни, как следствие, высокой скоростью принятия решений. Причина столь удручающего положения дел часто связывается с отрицательной селекцией государственного аппарата, большинство представителей которого, по крайней мере на высших этажах власти, заняты исключительно личными интересами.

       Контраст между СССР 1941 года и Российской Федерацией 2020, действительно, очевиден. За несколько месяцев Советский Союз смог перестроить всю свою жизнь на военный лад. Современные российские чиновники за целый месяц карантина не смогли наладить массовое производство медицинских масок. В ситуации, когда в стране не хватает оборудования, и каждый день десятки врачей оказываются инфицированными, а высокопоставленные лица сокрушённо сообщают о дефиците средств, их жёны покупают элитные автомобили, стоимость которых порой превышает несколько миллионов долларов.

       Но подобная отрицательная селекция госаппарата началась отнюдь не в постсоветское время. Безусловно, за последние десятилетия она усилилась, но начало этого процесса – совсем в другой эпохе. Если в пятидесятые годы во власти есть ещё много людей, имеющих военный опыт, связанный с фронтом и организацией тыла, то в последующие десятилетия таких людей становится всё меньше и меньше, а оставшиеся – необратимо стареют. «Фронтовик Брежнев» образца 1980 года – жалкое подобие того энергичного руководителя, которого страна знала ранее. На место ушедших приходят новые кадры, но селекция даёт о себе знать: меньше всего от них требуются инициативы и способности принимать ответственность на себя. Госаппарат семидесятых годов по своим качествам ближе к современному, нежели к великому поколению 1941 года. И случись глобальная военная катастрофа именно в то десятилетие, исход её был бы крайне печальным.

       В октябре 1993 года многие защитники Белого дома искренне верили, что в провинции начнётся стихийное движение в их поддержку.  Возможно, оно бы и началось, но во главе оппозиции оказались коммунистические обкомы и райкомы. И это обстоятельство само по себе предопределило дальнейший ход событий. Коммунистическая номенклатура в большинстве своём оказалась неспособной к какому-либо сопротивлению. Впрочем, многие её представители выступали на противоположной стороне. К тому времени они успешно конвертировали своё высокое партийное положение в финансовый капитал и наслаждались ощущением принадлежности к высшему классу, свысока поглядывая на «быдло», которое ещё несколько лет назад они называли народом.

       Политика Перестройки, приведшая к развалу великой страны, была делом именно партийной номенклатуры. Современная финансовая олигархия – это её наследники. И то, что так удачно для этой олигархии получилось сохранить собственное ведущее положение в обществе, не позволяет думать, что всё случившееся было лишь стечением обстоятельств. Действия, направленные на разрушение государства, начали осуществляться коммунистической номенклатурой задолго до начала перестройки. С конца семидесятых в стране принимается ряд крайне неудачных экономических решений, существенно обостривших ситуацию на потребительском рынке. Но то, что при ином развитии событий могло бы считаться ошибкой, в свете последующей Перестройки выглядит частью последовательного плана, целью которого являлось усиление в обществе критических настроений и недовольства властью. Советских людей готовили к грядущим реформам.

       В чём именно состояла выгода отдельных групп государственного аппарата, активно защищавших интересы и, главное, доходы работников торговли, прояснило дело «Елисеевского гастронома». Этот магазин, являвшийся одним из центров московского теневого рынка, не только обслуживал высший советский класс, но имел «крышу» в государственном аппарате. Высокопоставленные чиновники опекали и другие крупные магазинами, руководство которых было арестовано в 1983 году.

       Примерно также обстояли дела и в начале 1960-х, во время кампании по автоматизации торговли. Протесты руководителей торговых организаций сами по себе не дали бы результата. Для того чтобы кампания по автоматизации была свёрнута, эти протесты должны были быть поддержаны представителями государственного аппарата. Но если действия чиновника идут наперекор интересам той структуры, во имя которой он должен действовать, то это означает, что серьёзно затронуты его личные интересы. 

       Министерство торговли блокировало процесс автоматизации потому, что в ином случае оно лишилось бы тех доходов, которые получало в качестве процентов со спекулятивных торговых сделок. Уже применительно к пятидесятым годам происходило сращивание теневого капитализма и партийно-хозяйственной номенклатуры.

       Скрыто указывая на заинтересованность министерской бюрократии в том, чтобы автоматизация торговли не состоялась, Е. Темчин обращает внимание читателей «Огонька» на то, как неохотно торговые организации заказывают торговые автоматы. Формально, это – критика в адрес «торгующих на местах», а в действительности – скрытая констатация того, что коррупция в торговой среде приняла тотальный характер и проникла в структуры власти.

Дело в том, что просто так взять и заказать торговый автомат в СССР было крайне проблематично. Причина в том, что таких автоматов в наличии не было, их надо было ещё сделать. Именно поэтому заказывались они не на следующую неделю или месяц, а на следующий год. Подобная длительность осуществления заказа объясняется не сложностью исполнения, а совсем другим фактором – наличием экономического плана, в котором указывались все производственные задачи советских предприятий на год. Главным экономическим планом был план на пять лет – страна жила в ритме пятилеток, но пятилетние планы, в первую очередь, указывали на общие направления развития, а все конкретные производственные задачи содержались в годовых планах.

       Формирование экономических годовых планов было результатом сложного взаимодействия «верхов» и «низов», и отчасти содержание плановых заданий было результатом своеобразного компромисса. Поскольку планирование должно было отражать основные тенденции развития страны, основные идеи, направления и общие статистические показатели формировались в высших эшелонах власти. Понятно, что высшие партийные работники не занимались конкретными расчётами, но вся текущая работа проходила под их опекой. От имени этих высших эшелонов власти выступали Совет Министров и Госплан. Далее, этот план спускался в министерства, где экономические задачи конкретизировались. Происходило это после консультаций с руководством промышленных объединений, крупных предприятий. Коррекция чисел могла быть достаточно существенной, но она не могла серьёзно повлиять на исходные плановые показатели и, тем более, как-то видоизменить основные планируемые направления развития.

       Идея автоматизации торговли была одним из таких направлений. Судя по всему, она исходила лично от Н.С. Хрущёва. Можно предполагать, что она в своё время была рассмотрена на Политбюро, в ЦК КПСС, а далее – через Совет Министров и Госплан – попала в форме проекта документа в Министерство торговли. В связи с этим, уместно спросить: какую роль в утверждении этого плана мог сыграть директор конкретного магазина, торгующего соками? Хочет он или не хочет заказывать автоматы для своего магазина, это никого интересовать не должно. Его задача – обеспечить возможность установки этих автоматов у себя в магазине, что, попутно, обеспечит и сохранение им своей должности. И об этом он услышит отнюдь не в Министерстве, куда мелких сошек типа него просто так не пускали, а в местном горсовете, где в обязательном порядке есть соответствующий отдел торговли. Ему будет выдано соответствующее предписание, к которому он должен отнестись как к приказу. Потому, что речь идёт о государственной политике.

       Именно так Никита Сергеевич сажал у нас в стране кукурузу. И делал это везде – и где можно, и где нельзя. Наивно думать, что все советские руководители сельского хозяйства с восторгом поддержали эту новаторскую идею. На совещаниях, посвящённых грядущему триумфу кукурузы в СССР, выступали против этой затеи и председатели колхозов, и партийные секретари, и заслуженные агрономы, и целый ряд научных работников. Но что эти выступления изменили? – Ничего. Первый секретарь ЦК КПСС сказал, страна сделала. Кстати, в тот момент Хрущёв был ещё и председателем Совета министров, что добавляло ему властных полномочий.

       Для того чтобы производство торговых автоматов не стало частью годового плана и, соответственно, эти автоматы не попали в магазины, соответствующую инициативу должны были проявить не директора магазинов, и даже не руководители больших торговых организаций, а непосредственно Министерство торговли. Именно там должны были находиться люди, заинтересованные в сохранении прежнего положения дел. И эта заинтересованность должна была иметь конкретные материальные формы.

       При этом речь идёт отнюдь не о рядовых работниках этого министерства. Рядовые работники не утверждают экономических годовых планов. Это делают руководители министерств. То, что автоматизация торговли, в итоге, была приостановлена, означает, что в этом было заинтересовано непосредственное руководство Министерства торговли СССР.

       Но и этому министерству не принадлежал решающий голос. Необходимо было как-то убедить Совет Министров и Госплан. И убедить их удалось. И, опять-таки, в процессе таких убеждений сложно было ссылаться на какие-либо нормы экономической рациональности. Но ведь, когда на министерских коллегиях обсуждался этот вопрос, иррациональность отказа от автоматизации уже была очевидной. Но это же не помешало принять соответствующее решение. Просто основой его стала не институциональная, а личная заинтересованность. То же самое произошло и тогда, когда обсуждение дошло до ещё более высоких этажей.

       Распространение коррупции в советском государственном аппарате шло сходным образом с распространением теневых рыночных отношений в советской экономике. В обоих случаях явление стремилось обрести тотальный характер. Теневой рынок очень быстро становится тенью всей официальной экономики. Коррупция, в свою очередь, обнаруживает своё присутствие на всех этажах советской власти.

       Е. Темчин рассказывает об интересном обстоятельстве, в результате которого смог появиться магазин «Прогресс». «Его построил по собственной инициативе, на свои собственные средства Государственный комитет Совета Министров СССР по автоматизации и машиностроению». Магазин был построен вопреки желаниям руководства Министерства торговли.

       Какими именно целями руководствовался Комитет по автоматизации сегодня сказать уже сложно. Возможно, новый магазин должен был продемонстрировать наработки НИИ, подконтрольных этому комитету, а далее работа в сфере развития данных технологий была бы признана перспективной и были бы получены дополнительные средства для дальнейшей работы в этой области. Возможно, присутствовали какие-то иные соображения. Но то, как новшество появилось, указывает на важный элемент советского госуправления и экономической жизни. То, что сделал Государственный комитет Совета Министров СССР по автоматизации и машиностроению, по сути, является лоббированием собственных интересов.

       В СССР к этому явлению официальная пропаганда относилась крайне отрицательно. Школьные учебники по истории с гневом рассказывали о роли лоббистов и их влиянии на политику США. Формировалось представление, что подобная практика, как, впрочем, и коррупция, характерна исключительно для капиталистического общества.

       Но в СССР экономическое лоббирование было крайне распространённым способом достижения целей. Оно присутствовало на всех этажах государственно-экономического механизма. И этому есть своё объяснение. Угроза такого лоббирования частных интересов существует везде, где присутствуют элементы планирования, не важно, речь идёт о планировании бюджета или нормировании выпуска того или иного вида продукции. Планирование не является имманентным элементом капиталистической экономики, скорее, наоборот, оно есть способ ограничения власти капитала, т.к. противопоставляет его целям цели государственные. И можно постулировать следующий тезис: расширение сферы планирования автоматически увеличивает сферу распространения деятельности лоббистов. Поскольку в позднем СССР присутствовала тенденция к планированию всего, что существует («планирование семьи» тоже – из советского лексикона), то и лоббирование также получало дополнительные возможности.

       Суть этой деятельности сводится к тому, чтобы уговорить вышестоящие инстанции предоставить конкретной организации такое задание, которое ей наиболее удобно. Так, например, директор завода, работающего на космос, постарается уговорить планирующую организацию не заставлять его налаживать производство кастрюль, вилок, тарелок и детских игрушек. Управляющий ремонтно-строительном трестом постарается свести плановое задание к строительству новых объектов и избежать заданий, связанных с трудоёмким капитальным ремонтом. Переговоры между производственниками и владельцами торговых организаций, по сути, могут быть поняты как лоббирование участниками собственных интересов.

       Такая же практика лоббирования была свойственна деятельности общественных, научных, педагогических, спортивных организаций.

       Но что означает задача уговорить предоставить нормальное плановое задание? Как это можно сделать? Способов решения, как минимум, два: используя фактор личных отношений (традиционалистский стиль), или коррупционная деятельность (модернистский стиль). Выбор того или иного способа был производным от ситуации, но значение традиционалистского стиля не стоит недооценивать. Более того, можно предположить, что в отношениях между производственниками, он был значительно более распространён, нежели его антитеза. Но там, где характер деятельности стремился к большей формализации, например, в сфере торговой деятельности, повышалась значимость и непосредственного финансового стимулирования участников переговоров.

       Если исходить из принципа, что план является государственным законом и, соответственно, процесс его создания должен обладать правовой безупречностью (рациональной прозрачностью и обоснованностью), то лоббирование оказывается деятельностью, как минимум, двусмысленной, а когда оно прибегает к коррупции, то – откровенно преступной. Лоббирование само по себе расширяет потенциальную сферу коррупции, а часто превращает коррупцию из возможности в актуальность.

       Ирония ситуации с возникновением «Прогресса» проявляется в том, что для достижения государственной цели её создателям пришлось прибегнуть к лоббированию. Необходимо было сломить сопротивление структуры (Министерства торговли), непосредственно контролировавшей данный сектор экономики.

       Отчасти это похоже на ситуацию, в рамках которой ради исполнения закона об объективности рассмотрения судебных дел необходимо дать взятку судье. Но к началу шестидесятых годов в советском государственном аппарате уже формировалось то положение дел, в соответствии с которым лично-групповые интересы оказывались важнее общегосударственных и общественных. Придя в себя после сталинских чисток, государственная бюрократия превратилась в самостоятельную силу, способную оказывать сопротивление любому государственному решению, идущему вразрез с её интересами.

       Теневая реальность советского государственно-экономического механизма, будет принципиально неполной, если ограничить список социально-структурных элементов, в неё входящих, исключительно представителями производственной и торговой сфер, а так же хозяйственной бюрократии. Своё место в этой реальности занимала и бюрократия партийная.

       Советское государство рождалось в ситуации политического двоевластия, когда Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов боролись за власть с Временным правительством и подконтрольными ему структурами. Но – ещё одна историческая ирония – эта ситуация была воспроизведена тогда, когда Временное правительство бесповоротно ушло в прошлое, а Советы, слегка изменив своё полное название, стали основой государства нового типа. На всём протяжении своей истории СССР пребывал в состоянии двоевластия, когда советские органы власти дублировались партийными. Попытки устранения этой двойственной структуры оказывались неудачными. И.В. Сталин пытался это сделать дважды. Но в первом случае это привело к открытому столкновению политических групп в 1937-1938 годах, которое, по сути, можно считать второй гражданской войной в советской истории, а курс на реформы, проявившийся в организационных решениях XIX съезда КПСС, стоил Сталину жизни.

       Новая волна реформ подобного рода началась в 1988 году. Но, как и большинство реформ поздней Перестройки, она лишь усилила деструктивные процессы в стране, внесла дополнительный хаос в государственное управление, и, в итоге, поспособствовала разрушению государства.

       Формально партийные структуры обладали большим влиянием, чем хозяйственные. Но на уровне регионов приоритет партийных органов был не столь значительным, как на высших этажах власти. И советская повседневная жизнь знает множество примеров, когда позиция секретаря горисполкома оказывалась, в итоге, значимой, чем позиция секретаря горкома.

       Структура дублирования органов власти, в рамках которой партийное руководство надзирало за хозяйственными органами, неоднократно критиковалась советской оппозицией, в т.ч. и либеральной. Удивительно, но либералы особенно часто требовали отказа от этой структуры. Такие требования были результатом либо незнания, либо забвения классического либерального принципа, сформулированного ещё Джоном Локком, - принципа разделения властей.

       Бедой советского госуправления было не дублирование управленческих структур, а их недостаточное размежевание относительно друг друга и отсутствие баланса властных полномочий, из-за чего партийные функционеры активно вмешивались в деятельность хозяйственников. Если бы такое размежевание было бы осуществлено, то страна получила бы реальную конкуренцию ветвей власти. И то, что М.С. Горбачёв называл «углублением идей социализма», должно было ориентироваться не на устранение двоевластия, а на его принципиальное упрочение с обязательным юридическим оформлением – приданием правого статуса и, в качестве обязательного дополнения – демократизацией партийной жизни, в рамках которой ведущую роль в принятии решений должны были бы играть местные коммунистические ячейки.

       Последствия устранения советской «двойной» системы управления можно увидеть в современной Российской Федерации, когда местное руководство не имеет никакой системной оппозиции собственным действиям. Соответственно, такой оппозицией в современных российских реалиях может оказаться только улица. До поры до времени для власти такое положение дел удобно, но на стратегическом уровне оно ведёт к перегреву социального котла и к вполне определённым, неотвратимым итогам, одним из мелких, частных проявлений которых станут будущие мемуары немногих выживших представителей госаппарата, в которых с болью в сердце будет описано то, как «озверевшая народная чернь» отстреливала бывших государственных мужей у дверей их собственных особняков, отстроенных на непонятно какие средства. Главное в сценариях грядущей революции всегда пишет правящий дореволюционный класс, и если эти сценарии оказываются, по сути, историями самоубийства этого класса, то к подобному выбору надо относиться с уважением. Если государственный управленец делает всё, что бы быть со временем расстрелянным, история всегда пойдёт ему на встречу.

       Советские партийные органы, активно участвуя в хозяйственной жизни страны, неизбежно были причастны и к теневым формам этой жизни. Ярким примером подобного участия стало дело первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС С.Ф. Медунова. В ходе Сочинско-Краснодарского дела, инициированного КГБ во главе с Ю.В. Андроповым, более 5 тысяч (!!!) местных чиновников были уволены и исключены из рядов КПСС, свыше 1,5 тысяч человек были осуждены. По делу проходили секретари горкомов, председатели горисполкомов, руководящие работники местного МВД и, естественно, руководители местных торговых сетей. Курировал все эти сети главный партийный руководитель края. Естественно, без связей в Москве такая деятельность С.Ф. Медунова была бы невозможной. Нити коррупции шли на самый верх. Сегодня можно только догадываться об объёме тех теневых капиталов, которые сформировались в Краснодарском крае в период медуновского правления. Показательно, что самого Сергея Фёдоровича не только не расстреляли, не посадили, но даже не выгнали с работы. Его лишь понизили в должности. Заслуженный партийный деятель был назначен заместителем министра плодовоовощного хозяйства СССР, и после трёх лет плодотворной работы ушёл на заслуженную пенсию.

       Одним из очевидных результатов андроповской чистки Краснодарского края стала наглядная демонстрация того факта, что коррупция присутствует на всех этажах государственного управления. И отличие других регионов от Краснодара было связано не столько с качеством, сколько с количеством: масштабы не те, но принципы те же.

       Своё место в этом «празднике жизни» нашли и силовые структуры: МВД и ОБХСС были интегрированы в общую структуру управления. Более того, роль этих структур в теневой реальности советского общества менялась так же по-своему парадоксальным образом. В периоды, когда кривая преступности в СССР резко полезла вверх, роль МВД в событиях теневого рынка не ослабла, а усилилась. И благодаря ей интеграция советского преступного мира в теневой рынок пошла намного быстрее.

* * *

       Попытка автоматизации советской торговли оказалась неудачной, т.к. вступила в противоречие с интересами торговой и бюрократической олигархии. Поскольку на принятие политических решений влияла бюрократия, именно её можно считать ответственной за срыв намечавшейся реформы.

       К началу шестидесятых бюрократия в полной мере контролировала действия советского государства. Высшие институты власти и идеология лишь обслуживали её интересы.

       Именно диктатура бюрократии блокировала любую возможность настоящих реформ в стране, и подобный консерватизм имел свои основания. Любые изменения вывели бы госаппарат и связанные с ним сектора экономики из зоны комфорта. Реформы сделали бы ряд процессов неподконтрольными уже существовавшим бюрократическим группам. Скорее всего, государственный аппарат, в итоге, приспособился бы к новой реальности, но это потребовало бы пересмотра уже устоявшихся в своих границах сфер контроля, следствием чего стала бы серия скрытых бюрократических войн, во время которых министерства и производственные объединения активно сводили бы счёты друг с другом.  

       Исходя из общего генезиса советского государства можно предположить, что к началу шестидесятых годов шанс осуществить автоматизацию советской торговли был уже упущен. Такая реформа могла быть проведена в послевоенное время, когда центральная власть была способна осуществлять подлинный террор в отношении госаппарата. В тот период государство могло действовать посредством жёстких приказов и директив, которые подкреплялись угрозой ареста тех, кто их не выполняет. Безусловно, даже в условиях самого жёсткого террора против бюрократии, государство сталкивалось с фоновым сопротивлением со стороны аппарата: рассмотрение директив затягивалось, переадресовывалось в другие инстанции, аппарат выдвигал встречные предложения, и т.д. Тем не менее, в тех условиях центральная власть имела возможности и способы настоять на своём. И автоматизация торговли, если бы подобное решение было принято, в СССР могла состояться. Учитывая уровень послевоенной преступности, на улицах торговых автоматов не появилось бы, но в магазины они бы пришли. Но после Великой Отечественной войны перед государством стояло огромное количество более важных проблем, нежели автоматизация торговли. А когда к этой реформе решили приступить – во многом, благодаря случайному стечению обстоятельств, – эпоха была уже иной.

       Проблемы реформы в сфере торговли, будучи локальными и частными на общем фоне, проявили, тем не менее, базовые, структурные проблемы советского государства.

       Социализм как общественная модель может быть либо демократическим, либо бюрократическим. В первом случае общество осуществляет контроль над государственным аппаратом, во втором – бюрократия контролирует общество. В истории советского государства такого выбора не было. Обстоятельства гражданской войны, процессы, происходившие во внутрипартийной жизни, а так же глобальные задачи, требовавшие своего решения в предельно короткие сроки, предопределили бюрократическую модель советского социализма.

       Показав собственную эффективность в осуществлении модернизации и подавлении внесистемной оппозиции, данная модель продемонстрировала и ряд опасностей, которые она несла и для общества, и для государства. Уже на первых этапах своего функционирования партийная бюрократия регулярно бросала вызов центральной власти, принуждая её к принятию решений, которые отнюдь не всегда были очевидны с точки зрения общегосударственных интересов. Сталинское руководство опасность, исходящую от партийной бюрократии, учитывало. Для её преодоления были выбраны способы, единственно возможные в то время: террор, постоянная ротация кадров, регулярные перемещения партийных руководителей на новые места работы, в результате чего разрывались связи между руководителями обкомов и горкомов и местной бюрократической элитой. Отчасти, эта модель была эффективной, но и у неё были свои слабые стороны: ситуация нестабильности и тревоги за завтрашний день порождала негативную селекцию, в результате которой качество бюрократического аппарата регулярно снижалось. Террор был способен успешно решать тактические задачи, но на основе террора нельзя достичь долговременных, стратегических целей.

       К 1953 году среди госаппарата царили откровенная усталость и депрессия. И когда после смерти И.В. Сталина возникла возможность изменить модель отношений между высшей властью и аппаратом, аппарат моментально ею воспользовался. Для многих советских высших бюрократов неудовлетворительные лидерские качества Н.С. Хрущёва были очевидны изначально, но он был тем лидером, который сделал ставку на изменение модели, и бюрократия его активно поддержала. С этого момента начинается новая фаза в истории советского государства, когда государство приобретает скрытый сословно-классовый характер, начинает защищать интересы не большинства общества, а отдельных привилегированных групп.

       Автоматизация торговли стала ещё одним нереализованным шансом СССР. Безусловно, она не могла быть тотальной и подменить собою традиционные способы торговли. Но в любом случае благодаря ей можно было бы высвободить большое количество людей из сферы рутинного, нетворческого труда. Последствия этого действия были бы в полной мере положительными. Большая часть общества должна была быть интегрирована в экономику на новых основаниях, что потребовало бы серьёзной модернизации экономических структур. Те же торговые аппараты, например, нуждались в обслуживании. Следовательно, для этой цели необходимы были механики и инженеры. В то же время, сократилась бы социальная база формирования советского буржуазного среднего класса, что серьёзно отразилось бы на общественных настроениях.

       Автоматизация торговли могла бы запустить настоящую цепную реакцию в технологической сфере. Вслед за ней, аналогичные процессы начались бы и в других сферах жизни. Одновременно с этим увеличилась бы роль сложных, наукоёмких производств в советской промышленности. Помимо чисто технических последствий, это отразилось бы и на состоянии советского рабочего класса. Появился бы новый стимул для развития электронно-вычислительной техники. Последнее обстоятельство позволило бы советской промышленности значительно более уверенно чувствовать себя в конкурентной борьбе с Западом в сфере компьютерных технологий, не произошло бы столь серьёзного отставания советской электроники от западной и японской. Возможно, сегодня мы жили бы в ситуации более значительного разнообразия операционных систем, компьютерных языков и компьютерных коммуникативных систем.

       Очевидной перспективой автоматизации был последующий переход на компьютерное планирование и, соответственно, рационализация этого процесса, что непосредственно отразилось бы на его эффективности и, в то же время, снизило бы коррупционный элемент, присущий этому процессу.

       В полной мере автоматизация торговли не осуществлена и в настоящее время. Логика получения прибыли делает использование низкоквалифицированного труда более предпочтительным, нежели использование машин. В иной социальной ситуации сегодняшние продавцы в супермаркетах могли бы стать теми же инженерами, конструкторами, высококвалифицированными рабочими и, предполагаю, их жизнь могла бы обрести иной смысл, в рамках которого нашлось бы место и для творческой самореализации в процессе труда. Но для этого общественная система должна была быть иной. Можно надеяться, что со временем она таковой станет. Но жизнь большого числа людей, принадлежащих к современным поколениям, исходя из того, чем они занимаются постоянно, оказывается выброшенной на ветер. Едва ли кассир, обслуживший тысячного покупателя за день, будет способен почувствовать себя счастливым, добившись этого конкретного статистического результата. А другого способа для социальной самореализации современная система ему не даёт. Перед нами – ещё один пример того, как капиталистическая экономическая система подчиняет себе общество, приземляет и огрубляет его потребности и запросы, лишает человека труда инициативы, а его жизнь – подлинной перспективы.  

Источники: