Жизнь как есть

«Недалёкая» Панаева

29 января 2007 года по каналу «Культура» идёт передача «Пленницы судьбы» об Авдотье Панаевой.
Поразила пошлость и поверхностность передачи. Подробно – о похождениях Панаева, о том, что «супружеский долг он выполнял разве что в медовый месяц», – с удовольствием поизгалявшись по этому поводу.
И в пренебрежительном тоне – о Панаевой: неграмотная, в мемуарах от неё досталось и Тургеневу, и тем, и другим,  но – ни слова о том, почему, за что. Пренебрежительно-снисходительно о Некрасове: делец, игрок, «злой советчик» Панаевой в «огарёвском деле» (десять минут из тридцати – об этом тёмном запутанном деле – зачем? Ведь ничего толком неизвестно, одни домыслы). А лексика! «Финансовая пирамида»! «Современник» – проект, который кормил Некрасова»!
Акценты!!! Безбожно смещены акценты в этой передаче: с главного – на второстепенное, побочное. В результате у зрителя создаётся впечатление, что эти Некрасов и Панаева – обычные люди со своими слабостями, ничем не лучше нас, и телеведущие, снисходительно рассказывающие нам о них, – неизмеримо их выше, моральнее и умнее.
Ради чего была сделана эта передача? Да, я тоже стремлюсь показать на своих вечерах живых людей, но я отбираю наиболее характерные факты, а не случайные, «жареные»; для меня главное – показать, за что мы ценим ту же Панаеву, почему она осталась в благодарной памяти потомков, в чём её след в истории.
Ни слова – о прекрасной любовной лирике Некрасова, вдохновительницей которой была Панаева (только с ухмылочкой: «Он был настоящий Отелло!»)
А этот эпизод, когда она, старая, больная, нищая, пишет письмо Чернышевскому, жалуясь на безденежье, отовсюду изгнанная, и вдруг – в раскрытое окно – романс о ней, положенный на музыку уже десятками композиторов. Люди в зале плакали, когда я рассказывала об этом.
И в мемуарах её главное – не ошибки, а её посмертная верность Некрасову, то, что она в них ругала тех, кого ругал бы он. Она ни разу ни в чём его не упрекнула.
Муза поэта. Это не прозвучало ни разу.
Зато пренебрежительно: «Да, она была соавтором Некрасова, но вы почитайте эти романы! Это же слабая литература!» Зачем же советовать читать, раз слабая. Почему бы не посоветовать почитать любовную лирику, адресованную ей?
А ведь в неё были влюблены не только Панаев и Некрасов – и Чернышевский, и Достоевский, и даже Дюма. Фет посвящал ей стихи.
Вместо всего этого – упор на трудное детство, на то, что простая, неграмотная, недалёкая. Если не знать ничего о Панаевой, возникает недоумение – а зачем вообще было о ней рассказывать? В чём её заслуга?
Когда хороший актёр готовится к роли, он перевоплощается в своего героя, он старается прочесть о нём как можно больше, понять мотивы его поступков, оправдать, показать лучшее, что в нём было. Лектор, автор передачи тоже должен мысленно прожить его жизнь, пропустить «через себя». Ничего подобного в телевизионной халтуре этих снисходительных снобов от литературы не было. Они не любят своих героев, не увлечены ими, они походя касаются их жизней, пачкая их своими грубыми прикосновениями.

Каждый видит то, что хочет видеть

«Люби – и говори всё, что хочешь. Любовь расставит верные акценты», – писала Лариса Миллер.
Я всегда делаю акценты на главном. Любовь за меня расставляет их правильно.
Я не изображаю поэтов святыми, но и не перехожу ту грань, за которой поэт будет вызывать антипатию. Я даю ровно столько, чтобы мы почувствовали его живым человеком из плоти и крови, с болью, ошибками, страданиями.

В поэтической колонке, которую ведёт (или вела) С. Кекова в местной газете «Малиновый родник», все поэты в её изображении – благостные, все за уши притянуты к православию, выбираются только такие стихи и факты, всё подгоняется под эту модель. В книге А. Мадорского «Сатанинские зигзаги Пушкина» (Москва 1998) – другая крайность. Я – не то и не другое.
После вечера о Некрасове ко мне подходили со словами:
– Вы так рассказали о Некрасове, словно он здесь, сейчас, с нами.
Как называется поэма? «Рыцарь на час»? В каком она томе?
Выстроилась очередь за библиотечным Некрасовым.
Вот это – главная награда, задача, цель.

Я стараюсь на своих вечерах воссоздать личность поэта, дать его психологический портрет в контексте эпохи, творчества и частной жизни. Ибо ещё Лермонтов писал, что история души человеческой едва ли не любопытней и полезней истории целого народа. Тем более если это душа великого поэта.
А всем, кто выражает недовольство тем, что я как бы спускаю с котурнов классиков и нарушаю некие хрестоматийные каноны, то есть не лакирую и не приукрашиваю, как это делали раньше, а даю полнокровный, живой, правдивый образ поэта, – таким бы я хотела напомнить слова Марины Цветаевой, которая сравнивала своё творчество с водой: кто-то зачерпнёт море, а кто-то – лишь стакан, всё зависит от вместимости сосуда – головы, сердца, и от степени жажды. Точно так же каждый берёт от этих лекций ровно столько, сколько хочет и способен почерпнуть.
У кого-то застревает в сознании только тот «вопиющий» факт, что Бодлер болел сифилисом, а Некрасов – о Боже! – жил «с кем-то» в гражданском браке, а кому-то открываются целые миры, прекрасные стихи, новые знания. Одни видят лужи и грязь под ногами, другие – звёзды, отражённые в них.
Одни звонят: «Как можно Ахматову показывать обнажённой! (на слайдах с рисунков Модильяни). Это порнография!» Возмущаются: «Неужели это правда, что Лорка любил Сальвадора Дали? Какой кошмар!»
А другая пишет прекрасные стихи, которые назвала «На вечере Лорки»:

Как меня поразила вблизи
эта светлая бездна глаз.
А сияние Вашей души
освещало и грело нас.

Тёк рассказ певучей волной,
закипая гитарным звоном,
повествуя о сердце чужом,
неизведанном, незнакомом.

И взволнованная душа,
растревожена чудным пеньем,
мне плеснула кружевом слов,
что застыло стихотвореньем.

Это мне написала тогда Надежда Шаховская.
А вот листочек, который я бережно храню с того вечера, от Нины Сергеевны Могуевой:

На пороге вечности
Федерико Гарсиа Лорке

Умирающий вечер и плач гитары,
и так печален Дон Ящер старый.
Распахивают веер свой маслины,
луна серебрит холмы и долины,
над рощами Андалузии милой
свой вечный круг совершают светила.
Заря разгорается ярче и краше,
и разбивается утра чаша,
и веет мятою с покоса,
и солнце – косточка абрикоса,
благословляя землю покоем,
всё заливает жёлтым зноем.
Вся ты прежняя и – другая,
Андалузия дорогая.
Федерико стоит у порога.
Грустный взгляд. Тяжела дорога.

Н.С. Могуева

(Стихотворение состоит из образов стихов Ф. Г. Лорки).
Наталье Максимовне – Спасибо за Лорку!
Н.С.

***

Ответил Лорка: «хочу, чтоб меня любили»,
в ответ на то, зачем он писал стихи.
Его за эти стихи потом и убили,
что были нежней и круче любых стихий.

Поэт, достигший в песне вселенской мощи,
падёт от пули, что пустит в него дебил.
Чтоб все любили – это намного проще...
А я хочу, чтобы ты лишь меня любил.

Спасти ли жизнь, в свою заползая норку?
Спасти ли мир, пропадая там ни за грош?
Стреляйте, гады. Я вам отомщу за Лорку
суровой правдой строк, победивших ложь.

Каждый видит то, что хочет видеть. Поэзия – это увеличительное стекло, которое усиливает чувства человека. Но если усиливать нечего – тут она бессильна. Тут можно только посочувствовать.

Порой то явь они, то небыль,
в оправе скобок, запятых...
Они спускаются мне с неба
на тонких нитях золотых.

Они на ножках эротичных
вбегают в пушкинскую речь...
И я люблю их фанатично,
мечтая холить и беречь.

Они бесценны и бесплатны,
их свет чуть брезжит впереди.
Они как звёздные заплаты
на месте пропасти в груди.

Слова, как туфельки хрустальны,
алмазы выплаканных фраз,
что не круты и не брутальны,
без ухищрений и прикрас...

Стихи мои, застав с поличным,
выплёскивают боль и смех.
Они всегда о самом личном,
и потому нужны для всех.