Жизнь как есть

 

 

 

 

В этой истории много невероятного. Когда я её рассказываю — мне не верят.

И когда я сейчас всё это вспоминаю – я не верю самой себе. Такая цепь закономерных случайностей, совпадений – так не бывает, такое бывает только в кино, в наивных сериалах. Но всё было именно так, клянусь мамой. Как будто кто-то в небесах уже заранее вычертил траекторию моего пути.

Случилось это ещё в доперестроечное время. Я работала тогда на заводе «Тантал» в социологической лаборатории, была общественницей, дружинницей, участвовала в слёте комсомольских оперативных отрядов, и за свою активность была премирована путёвкой в сочинский международный лагерь «Спутник».

Ехала я туда с тайной мыслью познакомиться с кем-то и устроить наконец свою личную жизнь, в которой у меня было, как сейчас пишут в профилях, «всё сложно».

Прожив в этом лагере с неделю, я была обескуражена тем, что никто почему-то меня не приглашает на дискотеках, и я всё одна да одна. (Нет, вру, был один художник, который пытался за мной ухаживать. Но он был бездарным художником, вместо картин рисовал плакаты и стенды из серии «Не заплывайте далеко». Такой меня, конечно, интересовать не мог).

И как-то в столовой сосед по столику спросил меня по-дружески, почему, мол, такая хорошенькая, и всё время одна. Я честно сказала, что сама удивляюсь. Тогда он мне по-дружески посоветовал:

– Понимаешь, ты очень скромная. А нашему брату нужно дать понять. Мини там надеть. Глазки построить...

В этот день мы ехали с девчонками в автобусе, и я им рассказала об этом совете соседа. Мы смеялись, дурачились. Я предложила провести эксперимент: построить кому-нибудь глазки и посмотреть, что из этого выйдет.

Напротив меня ехал парень скромной совковой наружности. Я уставилась на него, бешено вращая зрачками. (Бог его знает, как их строят, эти глазки. Мне казалось, что именно так). Парень смутился, незаметно себя оглядел: всё ли в порядке. Я не унималась. Девчонки хихикали. Не выдержав моих гримас, парень соскочил с автобуса. Мы посмеялись и забыли.

А на другой день был праздник Нептуна. Всех обливали водой и бросали в «набежавшую волну». Я терпеть не могу, когда меня бросают в море, и бросилась бежать от этих активистов. Убежала высоко на какую-то гору, они отстали. И вдруг слышу, кто-то меня окликает: «Девушка!» Смотрю, а это тот самый вчерашний парень из автобуса. (Это первое совпадение! Запоминайте). Мне стало ужасно неудобно за своё вчерашнее поведение. Но кто бы мог подумать, что мы ещё встретимся!

Я стала неловко извиняться. Он улыбнулся и пригласил меня пообедать в кемпинг. Я прибежала в столовую и сказала девчонкам, чтобы меня не ждали, и что я завещаю им свой обед.

– А ты?

– Иду в кемпинг.

– С кем?

– Со вчерашним парнем из автобуса.

Все так и ахнули. Вот они, глазки-то! Не зря, значит, строила.

Вторая невероятность этой истории была в том, что Олег – так звали парня – ухаживал за мной весь лагерный срок до самого отъезда, водил меня в рестораны, угощал чёрной икрой, заказывал там для меня мои любимые песни, подарил даже какую-то дорогую заколку для волос, но ни разу – ни разу! – даже не попытался поцеловать. Никто не верит, но всё так и было, чистая правда. Ничего не подумайте, он был нормальный парень, только очень скромный и порядочный. Тогда ещё такие встречались. А я не хотела делать первого шага. Он мне не очень-то и нравился. Но с ним было легко и комфортно.

Каждое утро Олег заходил за мной в «Спутник» – и мы ехали в Сочи, – гуляли, ходили в парки, в кафе, на пляж, в кино, болтали. Однажды он предложил мне зайти к его друзьям. Я поколебалась, но интуиция подсказала мне, что его можно не опасаться. Друзья оказались милой семейной парой, которые тоже приняли участие в наших развлечениях. Ходили вместе в «Кавказский аул», в «Старую мельницу»… С ними мне было гораздо интереснее, чем с активистами в «Спутнике».

Вечерами Олег провожал меня до ворот лагеря. В аллеях бродили и сидели парочки, из кустов были слышны вздохи и томные стоны, сам воздух, казалось, был наэлектризован молодой любовью. Олег украдкой взглядывал на меня, я видела, что ему очень хочется погулять здесь со мной на этих сумеречных дорожках парка, но я делала вид, что не замечаю этих робких просящих взглядов, говорила, что устала, «до завтра», и он со вздохом отправлялся к себе (он снимал комнату на горе как раз над нашим «Спутником» – ещё одно совпадение). Мы ни разу не обнялись и не поцеловались.

Когда я уезжала, Олег пришёл меня проводить, успев буквально за 2-3 минуты до отправления поезда. Он принёс букетик из пяти роз и что-то из еды мне в дорогу. Последнее было особенно трогательно. Мы успели обменяться адресами. Поезд тронулся и я тут же забыла об Олеге. Хотя мы изредка переписывались, но я не относилась серьёзно к его письмам, просматривая их по диагонали. Мысли мои тогда были заняты Давидом, другими важными событиями жизни.

Но когда я решила выйти замуж, я вспомнила про этого Олега. (Давид был женат, нас на тот период связывали только долгие задушевные разговоры о литературе, большее было невозможно, и я решила, что Давид будет у меня для души, а жизнь устраивать как-то нужно). Олег мне показался самой достойной кандидатурой: скромный, порядочный, заботливый. Он неплохо зарабатывал в Норильске и параллельно учился в юридическом. И хоть я не любила его, но решила присмотреться – может, смогу привязаться и полюбить со временем.

И я "выписала" его из Норильска, где он жил. Написала ему, что приглашаю на следующее лето к нам на дачу. Якобы погостить, но в мыслях у меня были далеко идущие планы.

Олег приехал. Привёз подарок: серебряный знак гороскопа на цепочке. Мама с отчимом оставили нас одних на даче. Дача была на Волге. Мы купались, загорали, по вечерам жарили шашлыки у костра, смотрели телевизор на веранде.

На ночь я запиралась в своей комнате. Потом уже и не запиралась – видела, что силой он не тронет. Я внутренне созревала для нашей близости. И никак не могла созреть.

Помню, лежим мы на пляже, я разглядываю его: стройный, шоколадный, всё при нём –  ну чего мне надо? И сама не знаю, чего.

На третий день нашей совместной жизни на даче у меня было такое чувство, будто мы уже столетние супруги. Мы говорили о бытовых вещах. У него был набор одних и тех же шуток. Мне было с ним скучно. Я всё время ловила себя на мысли: вот если бы вместо него со мною был Давид!

И сразу всё преображалось. Я поняла, что этот мальчик мне никогда не заменит его. Зачем я себя обманываю? Я сказала Олегу, что меня срочно вызывают на работу, что ему, к сожалению, надо уезжать. Мама устроила мне скандал: она уже готовилась к свадьбе. Но я больше не могла здесь с ним находиться.

Мы приехали в город. Я всё время думала о Давиде. А он в это время отдыхал в Чардыме с семьёй и тоже, как оказалось, думал обо мне. И тоже не выдержал и приехал домой раньше, до срока. И хотя знал, что я в это время на даче с женихом, в тот же день, как приехал, позвонил мне из автомата. Мы только с Олегом переступили порог квартиры – звонок. Я бросаюсь к телефону. Я знала, знала, что это он!

– Наташенька, я здесь, на 1 Дачной...

– Я сейчас. Я бегу!

Я что-то сказала Олегу, что мне нужно срочно, к портнихе, чтоб он тут располагался, был как дома... Я летела, как на крыльях.

Мы бродили с ним по дорожкам какого-то безлюдного детского садика по шуршащим листьям – был август – потом сидели там на ступеньках и говорили, говорили...

– Ромашка моя, подсолнушек... Дорогой мой человечек. Ты – моя последняя любовь.

– Это правда?!

– Да! Ну что у меня за жизнь? Заботы, болезни. И только ты – самое светлое... светлячок мой. Ясочка моя, ясноглазик, ты вся светишься, как на ладони. Ты вся отдаёшься... Я по натуре такой, что должен тоже весь отдаваться. А я этого не могу...

Хрусталик... Таких не бывает. Чудик ты! Дурашка. Золотиночка моя. Не плачь больше, слышишь! Я же рядом. Я никуда не денусь. Я всегда рядом. Ну что мне с тобой делать, Наташка! Дюймовочка моя... Ты сама не знаешь, как ты мне дорога. Ты у меня единственная, согревающая, тёплая... Я тебя буду, как доченьку, беречь. Растворяешься весь в твоей нежности...

Я пришла домой, как во сне. Олег сидел, сгорбившись, у окна. В комнате было темно. Он даже не обернулся мне навстречу. Я села рядом. Мы долго молчали.

Я тронула его за плечо:

– Почему ты молчишь? О чём ты думаешь?

– Я, наверное, люблю тебя. Вот о чём я думаю.

– Никогда не говори этого слова, если не уверен.

– С другими бы я с три короба наговорил. А с тобой не могу. Ты другая. Я ещё в Сочи понял: ты другая. У меня просто руки с тобой опускаются. Сколько раз было желание тебя обнять, и я себя пересиливал.

Я молчала.

– Я по тебе скучать буду. Всю душу ты мне растревожила...

На другой день Олег уехал.

А в мою жизнь вошло счастье. Словно десятки ручейков – всех моих влюблённостей, дружб, больших и малых любовей слились в одну могучую, полноводную реку, которая неудержимо понесла меня за собой.

 

 

Так закончилась тогда эта история. От Олега ещё продолжали какое-то время приходить письма, на которые я потом перестала отвечать, и наша переписка заглохла.

Прошло почти сорок лет. Недавно я разбирала содержимое старого шкафа и наткнулась на стопку писем от этого «парня из автобуса», как я для себя его называла. Решила перечитать их, чтобы, по выражению М. Волошина, «вспомнить самого себя». Это было незабываемое ощущение. Словно на машине времени я перенеслась в годы своей юности, в другую эпоху.

Я многого не помнила. Например, того, что он привёз мне тогда в подарок красную рыбу, которую сам ловил и вялил – он писал в письме, как собирался её поймать и приготовить для меня. И что он подарил какую-то ракушку, которая лежала у меня на трюмо. У меня лежит множество ракушек – какая из них его? Поди угадай. Помню только, что он привёз мне серебряный медальон – знак гороскопа на цепочке с моим знаком, но у меня его сейчас нет, не помню, куда делся. Всё-таки сорок лет прошло. И не помнила, как я заснула в троллейбусе, когда мы возвращались из ресторана в Торговом центре, и как он нёс меня через лужи – он пишет, что он помнит это до мелочей. Как я могла это забыть? Помню только, что были в Торговом и что я просила его заказывать мою любимую песню «Жена чужая», которую услышала в «Спутнике», и он заказывал. Он выполнял все мои желания.

 

В ресторане заказывал мне всё «Жену чужую»,
эту песню нигде потом найти не могла.
Наша юность промчалась, зачем же её бужу я,
всё укрыла навек пеленой туманная мгла.

Я и вправду стала потом чужою женою,
но поверх наших свитых позже счастливых гнёзд
всё мне видится лето морскою волной сплошною,
и как ты на руках меня через лужи нёс.

Как ракушки дарил, как купил для волос заколку,
как сказал, что любишь, не поднимая век.
Пролетела жизнь, в нашей встрече не было толку,
не любимый, но любящий мой родной человек.

В «одноклассниках» позже увижу тебя на фото –
новогодний стол, уютно, жена, родня...
Но я чувствую, что любил ты все эти годы
лишь одну меня, лишь только одну меня.

 

На следующее лето мы с Давидом поехали в Сочи и были там почти во всех тех местах, в которых были с Олегом. И в «Горке», где были буфет, кафе, ресторан и бар, куда мы заходили поочерёдно, и особенно долго сидели в баре, где наслаждались пивом с креветками. И в «Дендрарии», и в Ривьерском парке, и в «Кавказском ауле», и в «Старом мельнике». Но с Олегом мы были там просто как друзья, а с Давидом как сумасшедшие влюблённые, поэтому эти воспоминания затмили и вытеснили все прежние начисто. А Олег всё помнил…

Особенно поразило меня его письмо, написанное после того отъезда, не сразу, а полгода спустя. По этому письму я поняла, что он всё это время любил меня, по-настоящему любил. Я понимаю этот язык любви, язык тоски, я сама любила и могу отличить истинное от мнимого, это было настоящее. Раньше я этого не видела, не замечала. Он казался мне на фоне Давида обыкновенным, неброским, незаметным пареньком, но на фоне Давида любой показался бы таким, а теперь я увидела этого мальчика другими, уже взрослыми женскими глазами, увидела, сколько было в нём чистоты, благородства, самоотверженности. Сколько светлой, грустной, беспафосной, безропотной любви.

Я хочу привести это письмо полностью, с его орфографией. Мне кажется, знаки препинания, даже неправильные или пропущенные, тоже о многом говорят.

 

Наташа, здравствуй! Помнишь, в последний день ты спрашивала у меня, «скучать-то будешь», я тебе тогда сказал, что конечно буду. Но тут не скука, тут зелёная тоска напала, не знаю куда деться. Я уже не рад, что решил задержаться, сейчас живу у матери, ещё буду у неё три дня. Пока был в Красноярске, ещё как-то терпимо было, а здесь днём ещё туда-сюда, а к вечеру полный завал. Погода здесь тёплая, а по вечерам луна выкатывается огромная, светло как днём, и я как лунатик под этой луной один брожу. Пытался чем-нибудь заняться, в голову ничто не лезет, только одни воспоминания. Специально не писал сразу как прилетел, думал, сяду писать, ещё сильней воспоминания нахлынут, и вот решил прибегнуть к последнему средству. Выплеснуть всё из себя на бумагу и отправить тебе. Может это поможет. Жду, быстрей бы в Норильск, там днём работа, по вечерам нужно будет помаленьку заниматься, друзья, знакомые, свободного времени будет мало. Надо быстрей выходить из такого состояния.

А то знаешь, бывает, сижу, вычитаю три часа и думаю, гадаю: «сейчас ты наверно на работе, сейчас возможно дома, сейчас ещё спишь, сейчас уже спишь» – вот скажи, разве это нормально.

Я вот сейчас всё припоминаю, не сядь я тогда в тот же автобус, в котором мы ехали, не забрёл бы я на следующий день к «Спутнику» и не появись ты там в это же время, опоздай я на 1-2 минуту, когда ты уезжала, а может и не в этом всё дело, ведь я не в первый раз в Сочи был, были и до этого разные знакомые, и никому же не писал, хотя и договаривались, и адреса были, а тут вроде бы и прошло уже полгода, и что-то вдруг решил написать тебе. По-моему, цепочка случайностей получилась?

И понимаешь, когда ты рядом, я сам себя не узнаю, мне никто не поверит, что со мной такое может быть, скажут ну и заливает же он, меня таким никто, никогда не видел.

Видно всё дело в том, что мы с тобою люди разные и это раз и навсегда. А как это сердцу объяснить, и себе.

А на Волге конечно хорошо, огромное спасибо тебе что предоставила мне такую возможность, спасибо за волжскую тёплую воду, за жёлтый песок, за белый парус одинокий (помнишь?)

«Это – как в песне поётся – не забудется, не скроется и в вечности не тонет». Знаешь, когда я улетал, то ещё раз сверху удалось взглянуть на Волгу, немного на Саратов, и даже то место, где ваша дача, самолёты как раз напротив делают разворот и все те места хорошо видно. Я даже пытался найти то место, где мы с тобой загорали и купались.

Огромный привет и спасибо от меня твоей маме, бабушке и Дмитрию Романовичу.

Жду твоего письма в Норильске. Пиши быстрей пожалуйста если можешь.

До свидания (подпись)

 

Вот такое письмо. Прочитанное мной по-настоящему лишь сорок лет спустя. Свет от звёзд идёт долго. И свет от душ, наверное, тоже. Но он всё-таки дошёл до меня. Как это он сказал: «не забудется, не скроется и в вечности не тонет». Похоже на «Бог сохраняет всё, особенно слова прощенья и любви, как собственный свой голос».

Спасибо тебе, Олег, за эту любовь. Как жаль, что я не могу сейчас сказать тебе этих слов. Вышла в который раз в «Одноклассники», где нашла его однажды, посмотрела ещё раз на его фотографии с женой, с племянницей (своих детей нет). Он мало изменился. Ну, постарел, конечно, за сорок лет. Морщин прибавилось, чуть полысел. Но такой же стройный, худощавый, смуглый. Мне бы очень хотелось поговорить с ним, спросить, как прошла жизнь, вспомнить прошлое, сказать ему какие-то тёплые слова благодарности. Но он не ответил на запрос – последний раз был здесь в 2016 году, ещё до моего появления. Я даже не знаю, жив ли... И жена его давно не появляется там. Последнее фото, где они втроём – она, Олег и племянница (или падчерица?) – сидят на диване за новогодним столом. Уютно, стол вкусный, он слегка улыбается чуть усталой улыбкой. Жена ухоженная, аккуратная, похоже что добрая. Наверное, хорошо живут. Но, мне кажется, что любил он только меня.

Нет, я ни о чём не жалею, и вернись всё назад – снова без сомнения бы выбрала Давида. Жизнь с ним была такой яркой, счастливой, наполненной, что я не устаю благословлять каждый день этой жизни, и сама себе завидую, что это со мной было. Но эта робкая, тихая, незамеченная мной и неотвеченная любовь «парня из автобуса», любовь, которая «не ищет своего», как звёздочка, невидимая рядом с солнцем, вдруг встала передо мной во весь рост, и обласкала своими лучами, и согрела своим ненавязчивым теплом. Я вдруг увидела всё это каким-то внутренним зрением: как провожал до ворот лагеря, прощаясь с грустной смущённой улыбкой, как заказывал любимые песни, радуясь моей радости, как бежал к уходящему поезду с розами в руках и свёрточком еды мне в дорогу, как ловил и вялил красную рыбу мне в подарок, как нёс через лужи, когда я уснула в троллейбусе, как сидел, сгорбившись, один в комнате, не зажигая света, когда я пришла от Давида, как сказал: «я, наверное, люблю тебя...», как пытался увидеть с самолёта нашу дачу, как просил в нескольких письмах прислать мою фотографию (а я так и не прислала), как тосковал и не находил себе места в своём холодном Норильске (а я не почувствовала этого)… Нет, я не любила его, но… что-то такое… ( У Ефима Зозули, любимого писателя моей юности, есть такой рассказ «Что-то такое», хотя он совершенно о другом). Что-то такое, спустя столько десятилетий, всё же настигло мою душу, окликнуло, тихонько тронуло за плечо: «Эй! Я ещё здесь… Я с тобой… Мне кажется, я люблю тебя».