Листва летит, летит не торопясь, \ как будто с неба, из садов блаженства. \ В ней сухость отрицающего жеста. \\
И шар земной из толчеи небесной \ летит, чтоб в одиночество упасть.\\
Мы падаем. Рука теряет взмах. \ Не то же ли во всей земной юдоли?\\
И есть один-единственный, в чьей воле \ само паденье: всё в Его руках.

Если выражаться образным языком теизма, можно сказать и так, что провидение, имея в виду наше истинное и высшее благо, позаботилось о том, чтобы у нас были все силы, необходимые для того, чтобы к этому благу приобщиться...

...Никакой зауми. ...От врождённой ли скромности? Нет. Просто авторы не знают. Не в курсе. Не замечены и не привлекались. Дело швах: не читали, не прошли посвящение, с тайным знанием не знакомы. Оттого, строго по Канту, они щиплют за задницу реальность, данную им в ощущениях, дуют на неё, на воздухе проветривают. Они понимают всю невозможность выразить герметичность «вещи в себе», а потому следуют линией наименьшего сопротивления, то есть, находят грустным героям, где портвейна бутылку, а где и водочки – и, глядишь, дело то пошло! Задвигались герои, зарозовели (а девушки – зарделись, потому что они студентки отделения восточных языков и изучают сансткрит).

Ум – это зеркало бытия, но видит ум в этом зеркале самого себя, и чувственное познание, соприродное бытию, едва ли не единственный способ наполнить ум адекватным представлением о мире. Ум, лишённый чувственной связи в аскетическом устремлении к совершенству, по существу созерцает себя как совершенство Бытия. С другой стороны существование нашего ума в этой реальности не менее обосновано, чем наше чувственное познание. Ум – это наиболее утончённый элемент реальности, который обнаруживается в непосредственном самосознании. По той же причине, по которой мы признаем свой ограниченный эмпирический опыт отражением реальности, нет оснований отрицать и подобие безмолвного ума совершенству, понимаемому как полнота и завершённость. Безмолвие ума и есть полнота содержательной неопределённости смысла.