Юрий Кузин родился 17 ноября 1962 года в городе Львове в семье русских переселенцев из села Гавриловское, Сасовского р-на, Рязанской области. Дед, Кузин Степан Евстафьевич, крестьянин, отец десятерых детей, погиб в 1942 году на фронтах Великой Отечественной войны. Юрий Кузин окончил Львовскую школу-интернет № 7 в 1980 году, параллельно занимаясь театром, пантомимой и скульптурой в городском Дворце пионеров. В 1988 году провёл международную конференцию по творчеству Андрея Тарковского во Львове, где выступил инициатором создания «Общества А.Тарковского» при Союзе кинематографистов СССР. Поступил во ВГИК с десятой попытки, и дважды исключался из института за «неуплату» и «двойки», которых не получал. С фильмом «Левша» ("Der Linkshander") о детстве Гитлера конкурировал в 1999 году на каннском кинофестивале с «Молохом» Александра Сокурова. Лауреат международных премий в области кино. Член Союза кинематографистов РФ, независимый философ и богослов. 

В Сети есть глубокое исследование короткометражки Ю.Кузина и того места, которое режиссёр занял, устранившись от мейнстрима. Вот его фрагмент. 

"Юрий Кузин – типичный модернист, причем еще и с претензией на классику/традиционность, что по нынешним временам совсем как-то "нерукопожатно" у определенной прослойки интеллигенции, снявший гениального "Лешву" на пике постмодерна в Европе и попыток утверждения оного в России, а потом оказавшийся не у дел из-за невозможности или нежелания переписать себя в постмодернисткую парадигму (что, кстати, некоторым западным режиссерам успешно удалось в свое время осуществить на практике – вспомним хотя бы Олтмана с "Игроком"). При всей симпатии к вам на уровне предпочтения социо-культурной парадигмы, Юрий, – вы (а чего стесняться – скажем прямо: все мы!), к сожалению, не у дел, т.к. проект модерна закончен (в кино модернизм закончился на "Профессии репортер" Антониони в 1975, был отменен в 1981 в "Диве" Бенекса и окончательно демонтирован в 1982 в "Положение вещей" Вендерса и "Контракте рисовальщика" Гринуэя).

И только культурный лаг России по отношению к Европе в среднем на 30-40 лет за последние 100 лет способен с поистине умилительным упорством недоразвитого детины производить и воспроизводить такую вялую провинциально-периферийную поросль вроде Звягинцева, Серебренникова, Лозницы и т.д. Это явление в российском кино 00-10-х – не что иное как абсолютно нежизнеспособное из-за своей анти-автохтонности и предельной синтетичности наивное (не хочется говорить "примитивистское", чтобы не оскорблять Пиросмани, Руссо) копирование образцов киноискусства высокого аутентичного европейского модерна 60-70-х гг. Эта унылая современная тенденция в период деградации государства, тотального разложения институтов управления и власти и апогея интенсификации вакуума в творческой части социума в условиях сопротивления современной номадологии на уровне архаичного массового сознания, способна еще какое-то время, ненадолго, возможно, приводить в экстатический восторг высокодуховных студенток с гуманитарных факультетов, убедив таковых в исключительности и значительности потребляемого ими продукта под названием "современное российское авторского кино", но для здравомыслящего и адекватного человека, знакомого с тенденциями в мировой культуре, искусстве и философии, очевидно, что именно этот сегмент российской кинопродукции, проходящий по классу "серьезности", "не для всех" и прочих маркетинговых штампов, – зрелище достаточно печальное и абсолютно анахроничное. Можно и должно приличному человеку восторгаться и Перголези, и Бетховеном, и Малером и, разумеется, Шостаковичем, но писать в 21 веке симфонию в даже в свое время крайне авангардной пост-малеровской манере Шостаковича – это абсурд и неадекватность художника перед лицом современной ему действительности. Мартынов – наверное, все еще адекватен, Штокхаузен и Хенце – уже, скорее всего, – нет. Артемов – при всем своем былом величии – увы, тоже – нет...

Позиция Юрия мне ближе, в ней, безусловно, просматриваются осколки дивиального идеалистического антропоцентризма, пик которого пришелся на европейский высокий Ренессанс, и – независимо от фестивалей и всякой прочей гламурной реквизиторской форумной бутафории – "Левша" – действительно уникальный фильм, поразительный прежде всего тем, что ему удалось зафиксировать через декаданс и бидермайер слепок ностальгии по потерянному образу высокого модерна, реализовав этот обреченный на провал замысел в наиболее неблагоприятное для появления такого искусства время (аналогия здесь, пожалуй, только с "Хрусталевым" Германа и некоторыми работами Косаковского того периода – но это пожалуй все). То есть, избрав заведомо проигрышную и опасную стратегию по возврату в модерн в период апогея постмодерна с вытекающими отсюда положениями по декеонструкции авторства и радикальной отмене фундаментальной системы отношений "объект-субъект", Кузину удалось выйти абсолютным победителем, создав поистине мощное, аутентичное и заземленное в выбранной им культурной традиции произведение (тут вспоминается реплика Гульда в сторону исполнения Рихтером Шуберта по поводу феноменальной способности последнего "перебрасывать мост в 19 век").

Каким образом автору "Левши" удалось реализовать этот поистине хрупкий и уникальный проект по реинкарнации топоса чистого модерна в наше время – вопрос бессмысленный и даже наивный, т.к. именно эта недифференцируемость феноменологической механики и невозможность разложения на составные части акта чистого творчества как вещи-в-себе (Ding an Sich по Канту) определяет безоговорочную состоятельность и неоспоримую художественную цельность фильма Кузина. Тем не менее, нравится это кому-то или нет, позиция Кузина-модерниста нежизнеспособна и действительно трагична в современной реальности, она безнадежно ортогональна фундаментальной морфологии социо-культурного ландшафта начала 21 века, который в том числе описывается феноменом поглощающего безумия (не путать с клиническим диагнозом, см. работы Фуко, в т.ч. "История безумия"), а потому такая позиция обречена на безоговорочный провал в своей попытке прорвать, так сказать, детерминированность ризомной фактуры с целью прорваться до искаженного с точки зрения модерна тотально диссеминированного сознания современного человека; т.е. в 21 веке обращение к проекту модерна невозможно чисто феноменологически по причине постмодернисткого демонтажа соответствующей онтологии. Да, это – позиция былого благородства и человечности (см. humanite у Бланшо), но выход для такого сознания в наше время – только один: культурологический суицид (так патриции в классическом Риме вскрывали себе вены)...