Литературная критика

Николай Болдырев, «Сталкер или Труды и дни Андрея Тарковского».

В серии «Биографические ландшафты». Художник Александр

Данилов. Издательство «Урал ЛТД», Челябинск, 2003.

="03_151.jpg" hspace=7> Книга Николая Болдырева

Николай Болдырев – уникальный мыслитель и эссеист, живущий в
Челябинске тихо и несуетно, натуральный «гений места», делающий
пустотный канон южноуральского ландшафта осмысленным и
говорящим. Челябинск и его окрестности – странное, и, в культурном
смысле, практически пустое место. Это и плохо (создание
автономного «челябинского текста» – дело отдалённого будущего), и
хорошо: потому что любой автор начинает здесь с «чистого
листа», уподобляется Адаму, дававшему имена всему сущему.
Болдырев и есть челябинский Адам, пробуждающий сонное
пространство, заставляющий его говорить.

Книга о жизни и фильмах Андрея Тарковского возникает в творчестве
Болдырева вполне закономерно – Тарковский всегда входил в его
личный список, в персональный иконостас, вместе с Рильке,
Кьеркегором и полуанонимными дзенскими мудрецами. Болдырева,
живущего в ситуации челябинского запустения, всегда
интересовала проблема деяния и недеяния: что важнее - эффектные,
внешние жесты (для Болдырева синонимичные суете), или внутренняя
сосредоточенная жизнь, лишь изредка вырывающаяся на
поверхность жизни и оставляющая следы в виде самодостаточных,
замкнутых на себя, текстов?

Болдырев убежден, что самые главные люди – истинные мудрецы,
наиболее глубокие мыслители - идут по жизни, не оставляя следов
(вспомним Цветаеву – «А может, лучшая победа // Над временем
и тяготеньем – // Пройти, чтоб не оставить следа, //
Пройти, чтоб не оставить тени // на стенах...»). Но – слаб
современный человек, истинное (просветлённое) ничегонеделанье
ему (нам) недоступно – бремя социальной интеграции, время от
времени, вынуждает нас на оставление следов. Значит, самое
важное здесь – соблюсти тонкий и зыбкий баланс между
внутренним напряжением и сухим остатком нашего общественного бытия.
Вот почему для Болдырева так важна жизнь Тарковского,
жизненные обстоятельства которого (бесконечные простои без работы,
семь фильмов за всю жизнь, вечная мука самосозидания и
мученическая судьба, вся эта конечная, конченная
недовоплощённость) делают его идеальным объектом для исследования
этого самого соотношения.

Я так подробно останавливаюсь на собственных воззрениях Николая
Болдырева потому, что именно они дают исследователю ключи и
метод для субъективного и пристрастного исследования трудов и
дней великого кинорежиссёра. Все события и артефакты
Тарковского оказываются поводом для теоретических выкладок, уводящих
исследователя в кущи неведомого личного опыта. Все эти
подробные и избыточные эссеобразные отступления делают книжку
особенно глубокой и оригинальной – за всеми этими страстными
проповедями и выводами стоит собственная авторская боль, уже
даже не за Тарковского, но за себя.

Потому что очевидно, что Болдырев отождествляет себя с Тарковским,
перевоплощается, словно бы по системе Станиславского, в
своего «подопечного», и изучает его фильмы и жизненные
обстоятельства, находясь внутри его шкуры. Неважно, что Тарковский
снимал фильмы, а Болдырев пишет книги, куда существеннее
невозможность выразить свой духовный образ в чаемой полноте; куда
серьезнее проблема вынужденной немоты – которая есть главная
сложность, но и главное благо... И, наконец, главная
невозможность – конвертировать несомненное интеллектуальное и
творческое первородство в игровое (читай, социальное)
преимущество.

Вот пример размышлений Болдырева, приступающего к описанию
«Сталкера», выбранный почти наугад образец авторского стиля:
«Влажный огонь, которым охвачена вся медлительная, как в
сокровенно-заповедной медитации детства, звучащая «пустотным» донным
гулом пространственность картин Тарковского, и есть его
«возвратное» прикосновенье к этическому телу мира, ибо лишь
этическое тело в нас обладает возможностью сообщаться с чем-то,
что выходит за пределы тлена. Если наше тело, вся его
совокупная психосоматическая ментальность, не этично, не
тренировано в этике, то все наши разговоры о религии и о
трансцендентных связах – досужая претенциозная болтовня петухов на
своих навозных кучах. Метафизическое основание, космическая
основность этического тела – этический эрос: тот огонь в нас,
которым однажды была зажжена и ежемгновенно зажигается
вселенная. Возжигая в себе, в своем этическом теле этический эрос,
мы входим в донные слои своего существа, то есть восходим к
своей пространственной сущности. Обретаем аутентичность.

Альберт Швейцер, много работавший над возвращением европейской мысли
к этической основности космического человеческого
потенциала, предложил в своё время формулу благоговения перед
жизнью как этический императив, вложенный в каждого с
рождения. Однако формула эта из-за её чрезмерной абстрактной
размытости не оказалась, увы, плодотворной. Необходимы дальнейшие
интенсивные поиски в этом направлении. В своё время я
предложил идею этического тела как медитационного
динамического процесса, в ходе которого человек тренирует свою
психосоматику по возврату в глубинные слои отнтологии. Речь может
идти и о спонтанной этике (медитация: зов
спонтанности в нас) как корреляте этического эроса, когда
этическое тело, освобождаясь от интеллектуальных пут и входя в
очищающую пустотность медитации как псевдообыденного
путешествия-во-времени, самопроизвольно возобновляют свою
исконную честь и связанность с «пупом» Вселенной, а далее
расширяет свои границы и познаёт это измерение реальности».

Авторская мысль прихотливо расходится, как круги по воде, петляет и
цепляется за чужой опыт, Болдырев множит отступления и
сноски, в которых заключена ещё одна, невидимая, книга. Важно
отметить: меньше всего вся эта авторская субьективность похожа
на манную кашу. Болдырев переработал и включил в книгу о
Тарковском огромное количество биографических и
библиографических источников, которые и составляют жёсткий скелет
«Сталкера».

Принципиальной удачей книги оказывается выведенная Болдыревым
заданность жизни Тарковского, установка на страдание,
доставшаяся ему в наследство от отца. Значительная часть книги
отдана разбору отношений отца и сына. Но – никакого фрейдизма.
Почти никакого. Болдырев разбирает не внешние перипетии их
отношений, но сравнивает переклички в творчестве, находя
массу непрямых (и прямых, впрочем, тоже) пересечений в
стихотворениях отца и фильмах сына.

Вообще, следует сказать, что первая часть книги, посвящённая
детству, истокам творчества кинорежиссёра, показалась мне
интереснее – серьёзнее и насыщеннее. Ибо здесь внешних свидетельств о
внешних обстоятельствах у исследователя было не так много,
вот Болдырев и отпускает на волю свою интерпретационную
машинку, создавая собственную версию бытия Андрея Тарковского.
Дальше, когда появляются фильмы, повествование становится
более упорядоченным, но и более формальным – фильмы как вехи,
остановки в пути, выполняют роль партийных съездов: если
прочитать советские учебники истории, именно съезды КПСС
выполняют роль основных вех в истории страны ХХ века. Так и здесь:
складки на поверхности, заключённые в целлулоид плёнки,
заставляют Болдырева двигаться по своей логике. Конечно, каждый
свой фильм Тарковский вынашивал (буквально, рождал), исходя
из глубинных причин своей духовной жизни. Тем не менее,
вынужденный быть понятным, Тарковский шёл в них на компромиссы,
снижавшие планку его этических поисков. И тогда эстетика
проигрывает этике, фильмы – жизни, а повествование Болдырева –
формальным задачам биографического жанра.

Так, излишне серьезный Андрей Арсентьевич, воспринимавший свою
деятельность, как миссию, получил адекватную книжку, житие,
словно бы «снятое» по своим собственным лекалам. Смотреть фильмы
Тарковского, исполненные собственного значения, пафосные и
избыточно духовные - сейчас весьма и весьма сложно: все они,
в той или иной степени, «сыпятся», обнажая формальные и
сюжетные каркасы, замешанные на чудовищной амбициозности и
нешуточной боли. Если Тарковскому и удалось вырваться куда-то за
рамки осязаемого мира – то, увы, не в фильмах своих, но
именно что в тайнописи своей жизни.

Книга Болдырева тем для нас и ценна – она позволяет утолить жажду по
натуральному культурному герою вне его собственных
артефактов: для того, чтобы насладиться искусством Андрея
Арсентьевича, теперь вовсе не обязательно смотреть его фильмы,
выученные, кажется, назубок. Отныне достаточно прочитать его
объёмную биографию, всерьёз пережитую и разыгранную Николаем
Болдыревым.

Читаем же мы книжки типа «Друзья Пушкина» или «Тайные дневники
Пушкина», вместо того, чтобы взять с полки сборник его
собственных стихотворений.

И последнее. Книги издательства «Урал ЛТД», отлично изданные и
изысканно оформленные лучшим уральским художником Александром
Даниловым, вполне доступны и продаются в столице. Впрочем,
если вы не найдёте книги Николая Болдырева в «реале», не
стоит огорчаться: вскоре его второй том исследований и
интерпретаций творчества Андрея Тарковского будет обнародован в
топосовской «Библиотеке Эгоиста».