Литературная критика

/С. Болмат «В воздухе», М.: «Иностранка», 2003/

На одном интернет-сайте, название которого столь же малопримечательно,
как и его наполнение, о новом романе Сергея Болмата сказано следующее:
«Ничтожный сюжет, социально чуждые персонажи, постоянно прерываемые
на полуслове странные диалоги, скука смертная. Возможно, единственное
достоинство романа — в том, что для его пересказа можно не писать
его заново; хватит и трех предложений». Мне сложно представить
себе индивидуума, писавшего эти скупые и тяжелые фразы, но я,
кажется, прекрасно понимаю его, потому что совсем не трудно понять
недовольство овцы, по неиzвестным для нее причинам вдруг оказавшейся
без привычной вечерней кормежки.

Разочарование тех, кто ждал от Болмата вторых «Самих по себе»
закономерно и заслуженно, а вот сам писатель напротив — проявил
себя нетривиально, непредсказуемо и очень даже тонко. Сюжет в
«В воздухе» есть; возможно, сюжет этот линеен и неспешен, как
эскалатор, но на этой неторопливой ленте едут правильные персонажи
с неглупыми диалогами среди интересных декораций.

«В воздухе» — не совсем обычный роман, ускользающий от фиксированных
определений, на первый взгляд аморфный, медленный и смутно реверберирующий.
На деле в этой книге вся авторская машинерия ориентирована отнюдь
не на читательский адреналин, скорее — на какие-то эфемерные ферменты
удовольствия и малоизученные гормоны удивления-постижения.

Погружаясь в чтение, попадаешь в классический вроде бы «матрешечный»
мир, когда голова в голове в голове: пространство авторского замысла
обнимает собой созданных автором героев, в сознание которых читателя
легко и часто переносит автор же — зачастую на это пространство
смотришь глазами героя, сквозь глаза которого смотрит автор. В
таком духе. И это было бы давно уже накатанным ходом, если бы
Болмат практически в каждом абзаце и в каждом предложении не стремился
к мягкому, но полному самоустранению из текста. В данном случае
вся возникающая романная саморефлексия автора вуалируется им под
сюжетные действия различной степени напряженности; в конечном
итоге Болмат добивается того, что все его идеологическое позиционирование
проявляет себя исключительно посредством стиля. Здесь можно вспомнить
и Набокова, хотя, на мой субъективный взгляд, Болмат во всем знает
меру и в новом романе стоит говорить только о набоковской оптике.
Но о визуальном чуть позже.

Погружение в эту историю потребует от погружающегося неспешности,
то есть для максимально комфортного восприятия,— а для этого автора
комфортность крайне важна,— нужно будет постараться совпасть с
внутренней скоростью Болмата и не пытаться опережать ее, даже
когда повествование предлагает читателю легкое предвидение дальнейших
коллизий.

Сам хребет истории прост: две сюжетных линии въются, ныряют-выныривают,
практически не соприкасаясь — американец русского происхождения
Эрик отправляется из Нью-Йорка в Москву по работе, русская девушка
Жанна вспоминает, как она три года назад стала немкой. Болмат
активно использует эффекты своей машины времени, так что большая
часть романа состоит из «мемориальных» трипов в отдаленное и недавнее
прошлое. Две сюжетных дорожки композиционно расположены настолько
близко, что неизбежно возникающие синхронистичности вытягивают
весь роман из тоннеля прошлого к платформе настоящего. К Жанне
приезжает ее старая подруга, живущая в США. Эрик в аэропорту встречает
своего друга юности. Жанна знакомится с русским эмигрантом Мишей.
Эрик — с москвичкой Аней. Жанна уходит от милого, положительного,
но скучного мужа Карла. Аня отвергает руку и сердце Эрика, сочтя
его «старым» т. е. скучным. Эрику и Жанне около тридцати, они
не знают о существовании друг друга. Последняя, самая сильная
синхронистичность застегивает роману все пуговицы, все сходится
и случайная встреча происходит в дюссельдорфском аэропорту. По
всему, сюжетная закрученность мало вдохновляла писателя, и сюжет
задесь — не то, к чему непременно надо «прикапываться». Сюжет
исправно копают герои.

На страницах «В воздухе» можно встретить: ЛСД, снежок, антиквариат,
деньги, время, надгробные венки, заморозку трупов, лесную нимфу
и kraftwerk. А также последний альбом Morcheeba, красивейший акт
лоботомии в автомобиле (!), секреты приготовления мартини, актуальный
культурный контекст немецких интеллектуалов и смерть от апатии
и уранофобии. Есть неясно зачем утрированные фамилии: Полураскольников,
Вторяк, Лошак, Молотков-Судьбоносов, Бок. Опорными точками сюжета
являются совпадения, перевертыши, иллюзии и так называемые «ошибки».
Видна «нога судьбы», использующая порой тактику несуразиц. Но
все это так, между прочим.

Для нового романа Болмата важна тема непосредственного переживания
процесса путешествия — процесса по сути малообъяснимого, но такого
понятного. Затрагивается идея о путешествии, которое не рождает
ощущение свободы, но само свободой является. Вероятно, из этой
мысли вытекает другая задача — о средствах обрисовки этой свободы.
И средства эти, цитируя фразу иz романа,— «изображение возраста,
в котором с символической причудливостью сочетались отчужденность
и снисходительность». Кажется, эти определения можно отнести и
к автору «В воздухе».

В этом свободном романе есть претензии высокой литературы (этажей
в сто), но имеются некоторые не оправданные стилем «провисания»,
вроде таких мелочей, как использование по соседству одних и тех
же слов, что само по себе на фоне нарративной музыкальности лишь
озадачивает критическое око, уже доверившееся авторской гипнотической
дивергентности. Впрочем, справиться с этим легко — просто внутренне
оправдав эти дублирования необходимостью оттенения аффектов либо
транса в восприятии героев. Такая апология может быть необходимой
для столь владеющего риторикой автора, как Болмат. Надо поддерживать
совершающих видовую работу.

Еще о контрастах. В романе описываются чувства или, по крайней
мере, импульсы, доступные подавляющей части теплокровных хомо
сапиенс. О хладнокровных рептилоидах в человеческом обличье —
практически ни слова. От обилия этой теплоты текст порой «подтаивает»
и, сохраняя оригинальность метафор и сравнений, местами «оплывает»
до общелирической банальности; так бывает, когда прочтешь слишком
много арабской поэзии. Вся эта красивая халва уравновешивается
четкими блоками рассуждений героев об ответственности, индивидуальности
и прочих уморительных тайнах, к примеру, немецкой души. Также
имеется множество сквозных тем, касающихся геополитического восприятия
в современном мире. И эти темы модны, важны и интересны.

Все имеющиеся «В воздухе» сквозные темы и различные сюжетные ответвления
накрепко спаяны с оптикой — более оптикой памяти, чем оптикой
наблюдаемого события. Вспомним, кстати, что автор романа когда-то
в прошлой советской жизни одно время работал художником на «Ленфильме».
Избранная Болматом эстетика достаточно кибернетична и вполне кинематографична.
Обилие списочных подробностей и уточнений соблазняет роман на
статус вероятного гипертекста. Мини-картинки на основном экране
повествования по гринуэевски завораживающе-детальны и по фиггисовски
динамично-дробны, они, как мелкие подводные течения по природному
легко и «бессмысленно» уводят внимание в сторону, вбок, к несуществующей
периферии, к «несущественному» подтексту, к распыленной неохватной
сути.

Как писатель Болмат далек от клерикальности, ложного пиетета перед
классиками (вроде Толстого, которого он награждает убийственными,
но беззлобными характеристиками), не пафосен, но лиричен, не считает,
например, ЛСД злом, но не считает и панацеей, наблюдателен и неагрессивен
— черты, в принципе, общи, однако для мейнстрима такие авторы
особенно ценны.

В данном случае, если мы учтем, что участники мейнстрима — это
энтропийные могильщики литературы, Болмата стоило бы отнести к
некому новейшему мейнстриму. Пока-что созидательному мейнстриму.
Потому что роман «В воздухе» написан о людях нового века, об ощупи
новой свежести восприятия, о любви в ландшафте новых взаимоотношений
и взаимопониманий. О качестве осознаваемых общих ценностей. Да,
именно о людях нового века, и кто этого не видит, тот мрачный
развратник из безнадежно зацикленной эпохи «диско».

Стратегически важная цитата: «... торопливое бормотание
“Радио Люксембург” на сеновале, розовую утреннюю дымку, проколотую
неподвижной осокой, чёрные силуэты галок на высоких столбах скрыни
и арбузный запах влажной травы, лившийся через приоткрытую дверцу
чердака на сеновал — и во рту, если перевернуться на спину, придавливая
плечом колючий шелест и хруст, всплывает вкус жареного огородного
кабачка, съеденного за ужином, сладковатый, припахивающий дымом,
единственный в своём роде, который, если иметь в виду его химическую
составляющую, возможно, определяет, наподобие наркотика, нашу
жизнь подробнее и категоричнее, чем все прочитанные книги, вместе
взятые».