Литературная критика

(Ч.Паланик «Дневник»)

Наверное, «Дневник» – это последний роман Чака Паланика, который
я буду рецензировать. Потому что ситуация такова, что стиль, приемы,
манера и общая структура письма Паланика всегда одни и те же.
Всегда одна и та же авторская интенция. Остается только вкратце
обрисовать фабулу. Остальное – композиция, напряженность, насыщенность
и прочие приметы будут хорошо знакомы всем, ранее читавшим этого
автора. И, как всегда, следует отметить тот факт, что эта вот
единообразность и некая творческая регламентированность удивительным
образом не мешают прозе Паланика оставаться интересной, как минимум,
уже в шестом его романе. Возможно, слабая исчерпаемость этого
творчески-методологического ресурса связана с тем, что извивы
сюжетов Паланика плохо поддаются предсказуемости и оставляют за
собой запас спонтанности. Но так же вероятно и другое: Паланик
пишет так, как будто острее других ощущает боль, абсурд, катастрофичность
и гибельную красоту мира, возведенного людьми. Все его герои страдают
– как правило в равной мере морально и физически. Все его романы
несут больше сведений об ущербности индивида и вида, чем информации
о субъективном катарсисе. Во всех его романах больше, тем не менее,
живой энергии духа и мысли, чем упадочно-невротического экзистенциализма.

Циничный интерес: «чисто статистически – насколько Паланика еще
хватит?», – не будет для нас главнейшим ориентиром. Поэтому –
поближе к фабуле.

Кстати, точно не знаю, та ли это история о некоем художнике, попавшем
в какой-то переплет, о которой Паланик говорил пару лет назад
в одном интервью, и которую он собирался продавать голливудским
грёзовикам. По крайней мере, до сих пор наиболее
удачным (потому что единственным) опытом экранизации достаточно
сложной для кино прозы Паланика была лента Д.Финчера о «Бойцовском
клубе». А история «Дневника» – для Голливуда диковата что ли,
и более подошла бы для каких-нибудь ненормальных малобюджетных
альтернативщиков из авторского кинокружка.

Поближе к фабуле. Девочка из трейлерного городка мечтала о несбыточном
и рисовала свои мечты. Так и оказалась в художественной школе.
В общем ничего особенного не было бы, если бы не встреча с чокнутым
(не на всю голову впрочем) студентом из параллельной группы. Вспышка
личных отношений. Беременность. Отбытие к родителям жениха на
небольшой остров, неподалеку от бурно развитой зоны восточного
побережья. Свадьба. Красивый старинный островной город, заселенный
чуть не потомками пассажиров «Мэйфлауэра». Затем чистой воды ад.
Всё это описывается в спутанной хронологии, в манере дневника-послания-исповеди,
так что ад ждет читателя с самого начала, но не надолго; ад дозирован
– в соответствии с тремя месяцами лунного цикла. Потому есть и
мистика.

В общем, история о том, как под прессом мифогенной мании, но все
же с практическими целями нехорошие люди похищают и мучают ни
в чем (кроме своего дара) не повинную жертву. И затем оказывается
не совсем ясно, так ли уж плохи нехорошие люди, и так ли уж они
сумасшедши, если их магическо-мифологическая системка работает.
Что-то от похищения Европы. Что-то от архаических преданий о Богине.
Весьма синкретично.

Теперь – подальше от фабулы. О чем всё это.

Используя терминологию позднего Теренса Маккены, это о противостоянии
системы владычества/эго и системы архаики/партнерства. У Паланика
можно отследить четко повторяющуюся из романа в роман линию смысла:
все его истории можно толковать, как истории о том, как «эго»-цивилизация
неизбежно грязнет в страстях, суете и бессилии, влипая в катастрофический
тупик (Хантер Томпсон использовал бы для этого хорошую пару эпитетов
– «беспомощные и порочные»). Паланик как будто намерен целенаправленно
утверждать, что «эго» – не есть перманентная ценность и, вероятно,
не есть ценность вообще. Если это так, то он главный писатель
современной Америки.

Еще это роман о красоте. В широком смысле. Ведь шедевры живописи
все написаны ядовитыми красками (в смысле химического состава,
а не цветовой гаммы). А выразить красоту и гармонию (по «Дневнику»
Паланика) возможно только ужасно страдая. Ван Гог, Клее, Гойя,
а хуже всех было, например, Паганини. Известный, в общем, тезис,
но поэтически афоризированный вот в такое: «Шрамы, оставленные
счастьем».

Еще это роман на тему: Сознание островитян; здесь есть над чем
подумать геополитически озабоченным субъектам. А антропологически
любознательным личностям тема обернется другим боком: Замкнутый
социум и его мифология.

Между прочим, это неслабый в отношении «экшна» роман: 132 обугленных
трупа и одна сгоревшая гостиница.

Еще роман о метемпсихозе. Еще он об умирании. «Боль, ужас
и паника длятся только минуту-другую.» В этом отношении
Паланик довольно-таки нетривиален, хотя и чуть странноват, если
не сказать простоват, но это уже его взаимоотношения с его же
выросшей количественно за последние годы американской аудиторией.

Также это книга о предательстве. Вечные темы, их не избежать,
но выразить их со свежей силой – это Паланику удается бесспорно.
Равно как и темы неожиданно новые – например, нашумевший его рассказ
«Кишки».

Между прочим, в «Дневнике» читателей ждут обширные энциклопедические
вытяжки по темам: Оптические приспособления классиков живописи;
Болезни гениальных художников; Анатомия лицевых мышц; Химические
компоненты популярных красок.

Остается констатировать, что Паланик с его новым «Дневником» предсказуем.
А если более развернуто, то – предсказуемо хорош.

«ПРОСТО НА ЗАМЕТКУ: ты все равно вонючий трусливый говнюк.
Ты самовлюбленный, недоделанный, ленивый, безвольный кусок дерьма.
Ну да, конечно, ты рассчитывал спасти свою жену, но вместе с тем
ты собирался ее кинуть. Ты, тупой безмозглый пидор. Дорогой милый
глупый ты. Нынче Мисти совершенно в курсе, что ты чувствовал.
Сегодня твой 157-й день в роли овоща. И ее первый.»

«Просто на заметку: даже когда сидишь, голая и вымазанная говном,
среди дикой природы, забрызгавшись розовой блевотиной, – это не
обязательно делает тебя великой художницей.

Как и галлюцинации. Там, на Уэйтензийском мысу, со спазмами, когда
пот тек с ее волос и по щекам, Мисти начало мерещиться всякое.
Она попыталась вычиститься гостиничными салфетками. Прополоскала
рот вином. Прогнала тучу мух. Блевотина все жгла ей ноздри. Глупо,
слишком глупо рассказывать Энджелу об этом, но тени на опушке
леса зашевелились.

Там, в деревьях, было металлическое лицо. Фигура сделала шаг вперед,
и ее бронзовая нога жутким весом погрузилась в мягкую околицу
луга.

Когда походишь на худфак – узнаешь, что такое плохая галлюцинация.
Узнаешь, что такое флэш-бэк. Примешь кучу химических веществ,
а они могут остаться в жировых тканях, готовые средь бела дня
наполнить твое кровообращение дурными грезами.»