Онтологические прогулки

Словотворчество, терминообразование всегда играло особую роль в
философии. Мыслить — это значит заново создавать язык,
«поперечный» житейскому языку, критически очищенный от захватанных
значений, клише, автоматизмов сознания. При этом философ может
пользоваться словами, уже существующими в языке, придавая
им новый фундаментальный смысл, т.е. творя не столько
лексические, сколько семантические неологизмы. «Идея» Платона,
«энергия» Аристотеля, «вещь-в-себе» Канта, «диалектика» и
«снятие» Гегеля, «позитивизм» О. Конта, «сверхчеловек» Ницше,
«интенциональность» и «эпохе» Э. Гуссерля, «здесь-бытие» и
«временение» Хайдеггера, «экзистенциалист» Ж.-П. Сартра,
«различание» Ж. Деррида — именно в таких новых словах (новых по
своему составу или только по смыслу) интегрируется целая новая
система мышления.

Философский неологизм — итог движения мысли, которая проходит через
множество ступеней доказательства, развертывается в
многотомных словесных построениях — чтобы в конце концов не найти
лучшего воплощения, чем во плоти одного-единственного слова,
которое и остается печатью бессмертия мыслителя, следом его
пребывания в самом языке, а не просто в
текстах. «Платонизм — учение об идеях»; «Гегель —
основоположник диалектической логики»; «Ницше —
провозвестник сверхчеловека». Слово — самая плотная
упаковка смысла, наилучший хранитель той многообразной
информации, которая рассыпана в текстах мыслителя. Слово «идея»,
возведенное Платоном в философскую категорию («обобщенный,
умопостигаемый и бытийствующий признак»), уже навсегда вобрало
в себя мысль Платона, и тот, кто пользуется этим термином,
вольно или невольно является платоником, даже если он
антиплатоник по своим воззрениям. Язык обслуживает самые разные
воззрения, которые только потому и могут спорить и
противоречить друг другу, что говорят на общем языке.

Вопреки расхожему представлению, что творение новых слов — дело
писателей, философия более глубинно втянута в этот процесс,
более зависима от способности языка образовывать новые слова,
которые содержали бы квинтэссенцию данной понятийной системы.
Ни Пушкин, ни Толстой, ни Чехов не создавали целенаправленно
новых слов, им достаточно было слов, существующих в
литературном языке и устной речи. Но философ испытывает трудности с
языком именно потому, что он работает с мыслью, которая
хочет переспорить язык. Поэтому, например, мысль Вл. Соловьева
или М. Бахтина трудно представить вне тех словесных
построений (оригинальных или переводных), которые они вводили в
русский язык, именно с позиции философской «вненаходимости» по
отношению к нему. «Всеединство», «Богочеловечество»,
«софиология», «многоголосие», «участность», «вненаходимость» —
некоторые из наиболее известных концептуальных однословий
Соловьева и Бахтина.

Философия, как и любая дисциплина, не может развиваться без
обновления своей концептуально-терминологической системы. Для
философии начала 21-го века это тем более важно, что в 20-ом веке
она приобрела лингвистическую ориентацию и сосредоточилась
на анализе языка. Лингво-аналитическая
ориентация характерна и для европейского структурализма и
постструктурализма, и для англо-американской аналитической
традиции: анализ повседневного, научного и собственно философского
языка, его семантических, грамматических и логических
структур. Переход к синтезу языка, к системному
построению новых понятий и терминов, знаменует собой новый
поворот философии, который обещает придать ей более творческий
характер в 21-ом веке. Сейчас как никогда свежо звучит
призыв Ф. Ницше: «Философы должны не просто принимать данные им
концепты, чтобы чистить их и наводить на них лоск; следует
прежде всего самим их производить, творить, утверждать и
убеждать людей ими пользоваться». [1]

Эта же задача ставится в трудах Ж. Делеза и Ф. Гваттари,
направленных именно на масштабное обновление философского языка, синтез
новых концептов и терминов:

...Философия — дисциплина, состоящая в творчестве
концептов... Поскольку концепт должен быть сотворен, он
связан с философом как человеком, который обладает им в потенции,
у которого есть для этого потенция и мастерство. На это
нельзя возражать, что о «творчестве» обычно говорят
применительно к чувственным вещам и к искусствам, — искусство философа
сообщает существование также и умственным сущностям, а
философские концепты тоже суть «sensibilia». Собственно, науки,
искусства и философии имеют равно творческий характер, просто
одна лишь философия способна творить концепты в строгом
смысле слова. Концепты не ждут нас уже готовыми, наподобие
небесных тел. У концептов не бывает небес. Их должно изобретать,
изготавливать или, скорее, творить, и без подписи
сотворившего они ничто... Платон говорил, что следует созерцать Идеи,
но сперва он должен был сам создать концепт Идеи. Чего
стоит философ, если о нем можно сказать: он не создал ни одного
концепта, он не создал сам своих концептов? [2]

Если предмет философии — универсалии, идеи, общие понятия,
категории, концепты — представлен прежде всего в языке, то задача
философии — не просто исследовать, но и расширять
существующий язык, синтезировать новые слова и понятия, вводить
новые языковые правила, увеличивать объем говоримого — а значит
и мыслимого. Философия воплощает в слове систему
движущихся понятий и задает им дальнейшее движение новизной самих
слов. Работа по созданию новых концептов и терминов
совпадает с ходом философского развития последних десятилетий и
отчасти предвосхищает его следующий этап. «Лингвистический
поворот» переходит из аналитической в синтетическую фазу.

Синтез философского языка сочетает в себе такие философские
традиции, которые считаются трудно совместимыми: ницшевскую
философию жизни и витгенштейновскую философию языка —
витализм и лингвизм.
Лингво-витализм — это расширение жизненного пространства
философского языка, умножение его мыслимостей и говоримостей. Согласно
аналитической традиции, идущей от позднего Л. Витгенштейна,
философия есть «критика языка», она призвана изучать
языковые игры, уточнять значения слов, понятий и правил,
используемых в речевых практиках (в быту, науках, искусствах, разных
профессиях и досугах). Но философия имеет и другое призвание:
вести собственную языковую игру, постоянно
пересматривать и расширять ее правила, ее концептуальную основу,
объем ее лексических и грамматических единиц. По теории
позднего Л. Витгенштейна, язык не говорит «правду» о мире, не
отражает наличные факты, «атомы» мироздания, но играет по
собственным правилам, которые различаются для разных
дискурсивных областей, типов сознания и поведения. «Термин «языковая
игра» призван подчеркнуть, что
говорить на языке — компонент деятельности или форма
жизни». [3] «Игра» и «жизнь» — вот ключевые понятия, которые
сближают Витгенштейна с Ницще: в языке должна играть та же
самая жизнь, которая играет в природе и в истории.

Но тогда и задача философии как метаязыка, описывающего и
уточняющего «естественный» язык, состоит вовсе не в
«правдивом анализе языка», но в том, чтобы сильнее «раскручивать»
свою собственную языковую игру. Основная предпосылка
аналитической философии — язык как игра — содержит в себе
опровержение чистого аналитизма и ставит перед философией совершенно
иную, синтезирующую, конструктивную задачу: не говорить
правду о языке, как и язык не говорит правду о мире, но
укреплять и обновлять жизнь самого языка, раздвигать простор
мыслимого и говоримого. Здесь ницшевский
витализм приходит на помощь аналитически тонкому, но
конструктивно бедному витгенштейновскому лингвизму и
переносит на язык все те заповеди могущества, доблести, отваги,
которые Ницше обращает к жизни. Перефразируя Ницше, можно
сказать, что философия — это воля к власти: не сверхчеловека над
миром, а сверхязыка над смыслом. Философия, в
отличие от первичных, практических языков, не выражает готовые
или наличные смыслы, но хочет царить над метаязыком, над
самими правилами языка и возможностями смыслообразования. Как
выразился один мыслитель, «слову не дано быть точным —
остается быть дерзким» (Яков Абрамов). [4]

Такая дерзость словотворчества, витальность самого языка и является
методологической основой данной рубрики. Она содержит
термины и понятия, которые впервые вводятся в жизнь философского
сообщества. Это опыт гипотетического дискурса, так сказать,
рассеивания тех понятий-семян, которые могут дать всходы в
новой генерации философских текстов. В рубрике отражены
интеллектуальные, культурные, технические, социальные процессы,
характерные для начала 3-го тысячелетия и требующие новых
способов философской артикуляции.

1. Friedrich Nietzsche. The Will to Power, trans. Walter Kaufman and R. J. Hollingdale. N. Y.: Vintage, 1968, p. 409.
2. Жиль Делез. Феликс Гваттари. Что такое философия? Пер. с франц. С. Н. Зенкина. СПб., Алетейя, 1998, сс.14-15.
3. Л. Витгенштейн. Философские исследования, фрагм. 23, в его кн. Философские работы. М., Гнозис, 1994, ч.1, с. 90.
4. Учение Якова Абрамова в изложении его учеников Составление и предисловие М. Н. Эпштейна, в кн. ЛОГОС. Ленинградские международные чтения по философии культуры. Книга 1. Разум. Духовность. Традиции. Ленинград изд. ЛГУ, 1991, с. 211.

***

Все статьи оформлены единообразно: заглавное слово с ударением, его
перевод на английский, этимология, дефиниция; в конце
приводится список литературы. В текстax статей выделены жирным
шрифтом заглавное слово или концепт, его синонимы,
соотносительные термины и дополнительные дефиниции. Случаи, когда слово
ранее употреблялось в других языках, специально
оговариваются. Знак «см.» отсылает к тем терминам, которым будут
посвящены отдельные статьи.

многомИрие, мультивЕрсум (multiverse, сочетание лат.
«multum», «много», и лат. «universum», вселенная; употребляется
в английском) — мироздание в целом как совокупность миров с
разными физическими законами и числом измерений. Одной из
составляющих мультиверсума является та вселенная
(универсум), в которой мы обитаем.

Понятие многомирия, или мультиверсума вытекает
из ряда новейших физических концепций (квантовая механика,
теория суперструн, гиперпространство, параллельные вселенные
— Many Worlds theories). По предположению физика Хью
Эверетта (Hugh Everett III, 1957), в каждый квантовый момент своей
эволюции вселенная делится надвое, как дорога, проходящая
через развилку: на месте одной вселенной образуются две.
Каждый квантовый переход — в любой звезде, галактике, в любом
уголке вселенной — расщепляет наш мир на мириады копий,
которые различаются только расположением одной частицы. Эти
мироветвление не имеет конца и совершается в точках или «почках»
возникающих возможностей. Все, что может случиться, где-то
случается. Данный мир, в котором мы сейчас пребываем, является
общим прошлым множества со-миров, которые ничего
не знают друг о друге и не имеют способов общения между
собой. [1]

Стивен Хокинг трактует вселенную как квантовую частицу, которая с
разной вероятностью пребывает в бесконечном множестве
состояний, образуя мириады возможных миров, из которых наш является
лишь наиболее возможным. Волновая функция нашей вселенной —
это бесконечное множество параллельных вселенных. Мироздание
— мультиверсум: не то, что есть, а совокупность
всего, что может быть. Xотя вселенных бесконечное множество
и тело данного индивида пребывает лишь в одной из них, то,
что мы называем мыслью и особенно душой, возможно, объединяет
всех его двойников в этих бесчисленных со-мирах.
Волновая функция миров проходит через сознание и волю
индивида. Оттого каждый миг «я» немного другое, отличается само
от себя, постоянно колеблется, образуя потенциальную
множественность мультивидуумa (см.).

Современные философские теории (модальный реализм, логика и
семантика возможных миров) также предполагают множественность миров,
в частности, как условие осмысленного суждения о нашем мире
как «одном из...». Понятие мультиверсума
объединяет миры, концептуализируемые во всех мыслимых
модальнoстях: существующие и возможные, случайные и
необходимые.

В связи с развитием компьютерной технологии концепция
многомирия обретает практическую направленность в опытах
построения множества «виртуальных миров», сенсорно неотличимых от
«реального» мира (см. Космо-арт).

[1] По результатам опроса 72 ведущих физиков и космологов,
подавляющее их большинство (58%, данные 1980-х гг.) —
«многомирцы», т. е. полностью разделяют основные положения
теории Хью Эверетта; в их числе Р. Фейнман, С. Хокинг и М.
Гелл-Манн. Только 18% высказались категорически против.

Лит.: The Many-Worlds Interpretation of Quantum Mechanics, edited by
B. S. DeWitt and N. Graham. Princeton: Princeton University
Press, 1973; Modern Cosmology and Philosophy, ed. John
Leslie. Amherst, NY: Prometheus Books, 1998.

кОсмо-Арт (cosmic art, cosmo-art) — искусство, обладающее
всеми теми сенсорными средствами воздействия, что и сама
реальность, включая обонятельные и осязательные.
Космо-арт развивается по мере освоения все новых технических
средств воспроизведения реальности и воссоздает фантазию
художника в полной чувственной достоверности, которая делает ее
создания практически неотличимыми от объектов реального
мира.

Со временем мы научимся создавать произведения не только
изобразительного, или музыкального, или парфюмерного искусства, но
обращенные сразу ко всем органам чувств (включая осязание, см.
Хаптика), — столь же универсальные по своей
чувственной палитре, как и сама реальность. В этом случае перед
нами встанет вопрос: а не является ли сам космос
произведением космо-арта?

Можно предполагать, что тогда физика, биология и другие естественные
науки заново сомкнутся с теологией и эстетикой, как это
было на ранних стадиях их развития. Физика — это не просто
изучение структуры материального мира, но изучение законов той
фантазии, мастерства, композиции, образности, пластического
языка, того божественного космо-арта, которые
создали этот мир как произведение универсального искусства.

мультивИдуум (multividual; лат. «multum», «много», + лат.
«individuum», индивид) — множественный индивид,
разнообразные «я» которого могут иметь самостоятельные телесные
воплощения, сохраняя при этом общее самосознание;
многосамость, многоличие.

Современная цивилизация онтологически бедна: подавляющее большинство
объектов и субъектов имеют только одну форму существования.
Например, разум существует лишь в форме биологического вида
homo sapiens и только начинает осваивать альтернативную
форму (компьютерно-электронную). Каждый человек существует
внутри биоформы, предзаданной ему природой, и не может ее менять
по своей воле — за исключением редких случаев перемены
пола. Дальнейшее развитие цивилизации ведет от универсума к
мультиверсуму (см.), включая умножение альтернативных
способов существования каждого индивида как
мультивидуума, способного выбирать для себя разнообразные формы
воплощения. Подобно тому как одна и та же информация может
передаваться в виде записи от руки, печатного текста, устной
речи, двоичного цифрового кода, аналоговой проекции и
светового луча, так любой индивид, любой вид существования сможет
«пресуществляться», менять свою форму, «клонироваться»,
создавать множественные варианты себя. Все формы существования
становятся более пластичными, множимыми, включая
полиморфность человеческого тела.

Еще в 1970-е гг. психологи отметили появление «протеического» типа
личности, сочетающей в себе свойства разных индивидов. Это не
шизофренически расколотая, а богатая, многоролевая,
«многосамостная» личность, «мультивидуум»,
которому тесно в рамках одного «я». Собственно, эта множимость
«я», многосамие, всегда наблюдалась в актах
художественного творчества, когда личность условно, на сцене или
в романе, перевоплощалась в других. «Я противоречу себе?
Прекрасно, значит, я противоречив. Я велик, меня — миллионы
(multitudes)» (Уолт Уимтмен).

Но если человеческой личности тесно в рамках одного «я» и одного
тела, можно предположить, что с развитием компьютерных,
генетических, квантовых технологий эти множественные «я» обретут не
только образно-символические воплощения, но и
самостоятельные тела, которые будут невидимыми нитями синэргий и симпатий
связаны между собой. Они будут обладать физически той
«неслиянностью и нераздельностью», какой сейчас они обладают
психически, как разные «я» одного индивида. Как биовид
воплощается во множестве особей, так и индивид станет своего рода
«психовидом», на основе которого посредством биотехнологий
будут создаваться разнообразные организмы, обладающие сложным
единством внутренней жизни, сознанием своего общего «я».

Мультивидуум сможет выступать в разных материальных
обличиях и социально-профессиональных ролях — и одновременно
осознавать единство своей судьбы и моральной ответственности, и
все его воплощения будут соведовать друг другу в
единой совести. Творчески сильная, вдохновенная личность
сможет населять целые миры своими множимыми «я». Тогда все
искусство прошедшего и настоящего будет осмыслено как
условно-знаковое предварение многомерного бытия
мультивидуума.

Лит.: Robert Jay Lifton. Boundaries: Psychological Man in
Revolution. NY: Vintage, 1970; М. Эпштейн. Debut de siecle, или От
Пост- к Прото-. Манифест нового века. Знамя, #5, 2001,
сс.180-198.