Онтологические прогулки

В этой статье описаны опыты коллективных импровизаций, которые проводились в Москве в 1980-е г. Это форма домашней культуры, но она может приобретать и публичность, выноситься в пространство клуба, студии. Собираются несколько человек, обычно от шести до двенадцати, и каждый предлагает свою тему импровизации. Общим голосованием (возможно, тайным) выбирается одна – и все участники начинают здесь же, за общим столом (или разойдясь по соседним комнатам и закоулкам), писать на эту тему примерно в течение часа. Потом читают друг другу и обсуждают написанное. Складывают все тексты в одну подборку – получается маленькая вольная энциклопедия данной темы (собрание эссе, медитаций, холодных наблюдений ума и горестных замет сердца и т.д.).

Главное – то вдохновение, которое мы вдруг испытываем, столкнувшись с совершенно неожиданной темой, и то удовольствие, которое получают участники, находя так много различного в общем и общего в различном. Это удивительное взаимное воспламенение умов я испытывал и наблюдал неоднократно в тех 72 импровизациях, которые мне довелось проводить в Москве, и еще около 10 в США и Испании. _ ² Очень рекомендую такие опыты совместного письма, творчества-через-общение всем, кому обычный способ свободного времяпрепровождения с друзьями, знакомыми, коллегами (обмен новостями, слухами, разговор обо всем и ни о чем) не приносит удовлетворения.

Цель коллективной импровизации состоит в том, чтобы поощрять взаимодействия между различными дисциплинами, жизненными опытами и мировоззрениями. Мысль всегда не только интенциональна, она интерперсональна, это не только мысль о чём-то, но и мысль с кем-то, и коллективная импровизация выявляет взаимосвязь этих двух моментов: мыслительного обобщения и межличностного общения. Это мышление в форме сомыслия, которое сочетает индивидуальное и универсальное. Цель коллективной импровизации можно связать с задачей, которую Ричард Рорти поставил перед мыслителями будущего: «Они должны стать универсальными (all-purpose) интеллектуалами, готовыми предложить свои представления о чем угодно, в надежде на то, что эти представления будут гармонично сочетаться со всем остальным.» _ ³ Акты импровизации можно понимать как метафизический «штурм» обычных вещей, эксперименты в области творческого общения или же опыты создания «универсальных интеллектуалов».

Часть 1. История

1. Как это начиналось.

«Коллективная импровизация» – эвристическая модель, которую автор и его друзья и коллеги разработали в России в 1982-1988 гг. Все началось с неудовлетворенности опытом нетворческого общения творческих людей. Мне посчастливилось иметь среди своих друзей представителей различных интеллектуальных и творческих профессий: художник, социолог, физик, математик, поэт, филолог… Обычно мы встречались на днях рождения друг у друга и на иных подобных празднествах. Общение в этих компаниях не так интеллектуально удовлетворяло нас, как индивидуальные беседы, которые концентрировались на творческих аспектах работы каждого из собеседников. Сидя за праздничным столом, мы обсуждали политические вопросы, обменивались анекдотами, острили по поводу обыденных происшествий и демонстрировали свое ироническое отношение к советской жизни. Это было нечто вроде коллективной психотерапии, но я подозреваю, что каждый из нас был разочарован банальностью беседы, в которой нам почти нечего было сказать.

Этот парадокс меня озадачил: те же самые люди, которые были блистательны в своем индивидуальном творчестве и в беседах один на один, оказывались намного менее интересными и даже скучноватыми, общаясь в компании. Я воображал, что, пригласив художника А, писателя Б, критика В и физика Г и представив их друг другу, я стану свидетелем пиршества богов, каковыми они казались в своих мастерских, лабораториях и журналах. Однако, собравшись вместе, они теряли свой блеск; единственное, что выдавало их личную незаурядность, было то, что все они чувствовали себя немного не в своей тарелке из-за атмосферы посредственности, навязанной им общепринятым форматом застольного общения. Простое правило умножения – четыре талантливых человека и, следовательно, шестнадцать возможных способов вдохновенной беседы – в данном случае не срабатывало. Вместо этого происходило деление: в компании четырех талантливых людей каждый из них становился четвертью – если не меньше – самого себя.

Здесь мы столкнулись с проблемой амбивалентных отношений между творчеством и общением, между «вертикальной» и «горизонтальной» осями символической человеческой деятельности. Творчество вырастает из уникальности данного индивида, в то время как в коллективе наибольший успех, как правило, достается тем, кому лучше всех удается быть «средним», «типовым», всяким и никаким. Как же решить эту проблему? Есть ли какой-нибудь способ совместить эти ценности творчества и общения так, чтобы присутствие других людей, вместо того, чтобы парализовать творческие способности каждого, наоборот, стимулировало и мобилизовало бы их, порождая новые виды творчества?

В попытках найти ответы на эти вопросы и родилась идея коллективной импровизации. Вначале нас было трое: художник Илья Кабаков, социолог Иосиф Бакштейн и я. С мая 1982 мы провели девять импровизаций, посвященных таким разным темам, как «роль мусора в цивилизации», «истерика как национальная черта характера» и «почему в России играют в хоккей лучше, чем в футбол». Важнейшим инструментом общения оказалось письмо, которое позволило нам включить возможность обдуманного самовыражения в наши «триалоги». Чередование устного и письменного общения сродни диалектике «самости» и «инаковости», которая нарушается как при кабинетном затворничестве, так и в легкой болтовне на вечеринке. После того, как наши эссе были написаны и прочитаны вслух, мы писали комментарии к текстам друг друга – и это оказалось новым витком творчества, перешедшим в новый виток общения. Теперь наши размышления переплелись и стали неразделимы: например, текст Кабакова можно было полностью понять и оценить только в сочетании с комментариями Бакштейна, и наоборот.

Впоследствии состав нашего импровизационного сообщества изменился и расширился. Самыми частыми участниками наших сеансов были литературовед Ольга Вайнштейн, физик Борис Цейтлин, математик и поэт Владимир Аристов, домохозяйка Людмила Польшакова и филолог Мария Умнова. Участвовали в них также филолог Ольга Асписова, социолог Иосиф Бакштейн, театральный критик Ирина Вергасова, лингвисты Галина Кустова и Алексей Михеев, математик Людмила Моргулис, поэт Ольга Седакова, культуролог Игорь Яковенко и художник Владимир Сулягин. Иногда наши импровизационные сессии посещались и десятками других гостей. За шесть лет, с 1982 по 1987, мы провели семьдесят две импровизации, приблизительно по одной в три недели.

Первое публичное выступление, прошедшее в июле 1983 года в Центральном доме работников искусств, явилось, возможно, решающим экзаменом для самой идеи коллективной импровизации. Смогут ли люди писать в присутствии других, не слишком ли это большой стресс и ответственность – связно писать на тему, над которой раньше никогда не работал, закончить текст не более, чем за час, и прочитать его вслух перед большой аудиторией? Из 15 тем, предложенных слушателями, нам по жребию выпал «венок» – понятие, идеально соответствующее самой структуре коллективной импровизации. Перед каждым из нас были положены листы бумаги; мы остались наедине со своими мыслями – и внезапно почувствовали в самой структуре импровизационного пространства нечто, что не просто позволяло, но и побуждало нас писать и думать в присутствии других. Возникло некое магическое пространство общности, в котором мы больше не должны были произносить банальности, чтобы установить социальный контакт с другими. Ситуация, предположительно угрожавшая участникам психологическим стрессом, вместо этого привела их в состояние вдохновения, которое, как известно по образу Муз, снисходит к нам как «инакость» (otherness), заставляя нас писать словно под чью-то диктовку. Здесь инакость была воплощена присутствием за столом других – скорее межличностный, чем надличностный тип трансценденции.

Установив общую тему, импровизация с самого начала отдает дань общности, и с этого момента мы уже свободны идти своими, далеко расходящимися путями. Обычно в неформальном общении тема не задается заранее из опасения, что свобода говорящих окажется стеснена и вместо отдыха получится нечто вроде ученого диспута или заседания на конференции. Люди готовы поступиться собственными интересами, и разговор свободно скользит от погоды к покупкам, от спорта к политике, вращаясь вокруг «нулевой» точки нейтральности и равнодушия. Во время импровизации, как только тема оказывается выбрана, все участники вольны развивать ее непредсказуемо – или же значимо от нее отклоняться. Из изначальной общности следует императив индивидуализации. Все думают об одном, чтобы думать неодинаково. В то же время коллективная импровизация никогда не превращается в подобие обсуждения на конференции, поскольку в ней проявляются индивидуальные и одновременно универсалистские, а не узкопрофессиональные подходы к общей, а не специальной теме.

2. Темы и приемы импровизаций

Обычно мы предпочитали конкретные и обыденные темы, такие как «острые и режущие предметы», «знаки препинания», «деньги», «хоккей», «ревность» и т.п., поскольку они предоставляли более богатые ассоциативные возможности, чем темы, метафизические общие, такие как «добро», «зло» или «свобода». Старое логическое правило гласит, что чем уже понятие, тем богаче его содержание; таким образом самые общие понятия, такие как «материя» или «дух», почти пусты. Поэтому мы старались брать понятия из обыденной жизни и, следовательно, с «ничьей» территории по отношению к существующим наукам и дисциплинам.

Ниже приводятся некоторые из тем московских импровизаций.

1. Мусор
2. Хоккей
3. Склад
4. Многословие
5. Возможна ли еще эпическая форма в современной литературе?
6. Шляпы в трагическом, героическом, идиллическом и комическом аспектах
7. Ревность
8. Время – театр – пространство
9. Празднование дня рождения
10. Острые режущие инструменты
11. Ягоды
12. Голубоногие алуши (вымышленные существа)
13. Тень и песок
14. Настроения
15. Украшения
16. Животные в городе
17. Разговор с самим собой
18. Жесты и позы
19. Боль
20. Коридор
21. Телевизор
22. Одиночество
23. Русское сознание
24. Табу и запреты
25. Погода
26. Учитель и ученик
27. Миф и толерантность
28. День как жизнь
29. Деньги
30. Знаки препинания

Мы пробовали и чередовали разные импровизационные техники. Самая типичная импровизация включала шесть этапов:

1. обсуждение тем, предложенных всеми участниками, выбор одной из них и распределение ее различных аспектов (каждый выбирал свой угол зрения на данную тему) (примерно 30-40 минут);
2. написание индивидуальных текстов (1 – 1,5 часа)
3. чтение вслух и устное обсуждение (1 – 1,5 часа)
4. написание последующего экспромта в виде комментария или краткого обзора того, что было написано и обсуждено ранее (15 минут);
5. чтение и обсуждение этих «мета-импровизаций» (20 минут);
6. собирание всех материалов данной импровизации в связное целое, в «коллективную монографию», с определенной композицией и порядком отдельных глав (10 минут).

Другой тип импровизации был более фрагментарным: каждый участник начинал писать на собственную тему, без предварительного обсуждения. Через каждые десять – пятнадцать минут листы бумаги передавались слева направо до тех пор, пока тема, начатая каждым из участников, не совершала полный круг, включив заметки всех остальных. Например, один из участников писал о восприятии времени, другой о театральной сцене, третий – о домашних животных; в результате шесть или семь тем интерпретировались последовательно шестью или семью участниками. Таким образом вместо шести или семи индивидуальных эссе мы производили тридцать шесть или сорок девять текстовых полос или слоев, организованных в шесть или семь тематических рубрик (коллажи).

Третий тип импровизации усложнял задачу второго типа: каждый участник должен был интерпретировать темы остальных, соотнося их со своей темой. Например, А начал круг с обсуждения роли денег в современном обществе; Б, независимо от А, стал разрабатывать тему «отношение человека к собственному имени»; В сосредоточился на проблеме современной деревни как реликта до-урбанистского типа ментальности. Когда Б получал лист бумаги от А, он должен был не только продолжить предложенную А тему денег, но и рассмотреть эту проблему в связи с именами, а В приходилось добавлять к темам денег и имен еще и деревенский аспект. Иногда связи получались искусственными, но во многих случаях удавалось показать, как можно логически или метафорически связать данную тему со всеми остальными, как бы произвольно они ни выбирались вначале.

Смысл нашего предприятия может быть лучше всего передан изречением Анаксагора: «Во всем заключается часть всего». Сходная мысль выразилась в другой части света, в Китае: «Нет такой вещи, которая ни была бы тем, и нет такой вещи, которая ни была бы этим» (Чжуан-цзы). Третий аргумент-афоризм принадлежит вождю французского сюрреализм, Андре Бретону: «Любая вещь может быть описана с помощью любой другой вещи». Действительно, в импровизации третьего типа все темы, начатые независимо друг от друга, переплетаются между собой.

(Окончание следует)