Литературная критика

Книжная серия «Поколение XYZ» в случае этой книги рассказывает на
задней части обложки нечто невообразимое, будто на дворе
какой-нибудь одна тысяча девятьсот девяностый год: «“Romance X”.
“Остров”. “Пианистка”. Шедевр шедевров — “Трахни меня!”.
Порно в жанре “высокого искусства”! В КИНО это уже признано
классикой. В ЛИТЕРАТУРЕ это происходит ВПЕРВЫЕ... Майкл Тернер.
Автор романов... раздерганных на цитаты» и т. д. Конечно,
умный человек никогда не станет верить всяким надписям на
обложке, но в случае «Порнографической поэмы» неприятна именно
разница между ее содержанием и базарно кричащей безвкусной
зазывалкой. И безнадежно плоха та «литература», в которой
«это происходит впервые», поскольку «это» — качественная,
глубокая, интенсивная и интересная проза, делающая честь
американской литературе.

Что касается содержания «Поэмы», то это действительно поэма в прозе.
Это кармическая история, лишенная ненужных стилистических
излишеств и вываливающихся на читателя преднамеренных красот;
главным действующим лицом здесь является недоступная
прагматическому постижению причинно-следственная связь в системе
«человек — мир», связь, формирующая людские взаимоотношения,
формующая людские судьбы.

«Порнографическая поэма» — это вторая половина семидесятых, Канада,
Ванкувер; это история подростков, отбывающих последние
два-три года в школе; это история отношений героя с его
подружкой, с которой они знакомы с пяти лет; это мода, все сильнее
диктующая культуре свои представления об актуальности и
современности; это пара необычных для канадской провинции
англичан-учителей, появившихся в школе и давших определенный
внутренний толчок в сторону креативности герою и его подружке; это
первый сексуальный опыт подростков и освоение мира
сексуальности; это история необыкновенной и обычной, насыщенной и
короткой жизни.

Тема порнографии, в принципе, является культурно вечной, по крайней
мере, в обозримом будущем, потому что энергия сексуального
пространства не снижается, но поддерживается постоянным
притоком «новоприбывших». В романе Тернера это основа сюжетной
линии. Герой, после небольшого конфликта с матерью, по ее
инициативе смотрит незнакомый ему ранее любительский фильм
«История этой семьи», в котором уместились десять лет жизни, еще
до той поры, когда отец ушел (был изгнан) из дома. Новые
учителя в школе оказываются пропагандистами любительского кино,
таким образом внося в общеобразовательный процесс интерес и
нетривиальность (написание сценариев, критический разбор,
творческий свободный подход и т. д.). Первый гетеро- и
гомосексуальный опыт подростков происходит на фоне провинциальной
пуританской развращенности (педофилия в школе,
сосед-извращенец, странная пара новых соседей, исходящие онанистическими
испарениями дядьки в темноте кинозала «Венера», запрещенный
в то время «Хастлер» и т. д.). Первая кинокамера, полученная
в подарок. Будни школьников, курящих гашиш, мастурбирующих,
слушающих панк-рок и «новую волну», играющих за школьные
спортивные команды. Совершенно случайная любительская
киносъемка соседской копуляции на балконе, совершенно неожиданно
превратившаяся в порно-арт-хаусный фильм «Любимая собака».
Разовые показы ленты за деньги в различных
«андеграундных/маргинальных» местах. Новые знакомые, новые заработки, сделки и
предложения, «хэш» и перуанский «снег». Набор актеров для
следующего, уже специального и целевого порнофильма. Знакомство
с местным криминальным дельцом. Приближение выпускного
вечера в школе. Смерть друга и компаньона. Вынужденное поточное
порно-производство. И поверх всего этого крепчающего омута —
никак не манифестируемое, но свободное и красивое чувство
любви.

Не знаю, как с остальными романами Тернера, но «Порнографическую
поэму» тяжело «раздергать на цитаты» (возвращаясь к обложечной
аннотации). Стиль исполнения «Поэмы» настолько нейтрален и
плавен, что намеренная художественность текста не читается, а
в целом все воспринимается как непридуманное воспоминание,
документальное свидетельство (поэтому в романе так много
писем юноши и девушки). И все откровенные сцены (так ли уж это
«впервые» после неоднократных «Эммануэлей» и упоминаемой у
Тернера же «Счастливой проститутки» Ксавьеры Холландер?), и
вся органично присутствующая ненормативная лексика со слэнгом
(незаметный, нераздражающий перевод Д.Вебера) идеально
работают на естественность повествовательного языка, не выпирают
ни композиционно, ни стилистически. «Порнографическая
поэма» — это блестяще цельное произведение, поток ничем не
прерываемого воспоминания, аналогичного природному явлению,
например, водяной воронке, и кажущегося настолько же
непридуманным, как и речной водоворот. Эта книга слишком нежна и
особенна, чтобы быть культовой, да и слишком для культовой умна и
непретенциозна. Мне все время мерещилось во время чтения, что
между «Порно... поэмой» и фильмом Мендеза «Красота
по-американски» есть нечто общее, но не в смысле каких-то явных
параллелей, а скорее в смысле общего эмоционального фона. Думаю,
что это музыка. Несмотря на всех «Секс Пистолз» и Игги Попа,
оккупировавших подростковую вселенную в романе Тернера,
само настроение рассказывания истории своей жизни созвучно
музыке из «Красоты», тому повторяющемуся медленному
мелодическому ходу на фортепиано.

Помимо сюжетно-повествовательной правдоподобности, натуральности
психологизма в «Поэме» хорошую службу служат живые и
выразительные персонажи. Сам герой, сочетающий в своей исповеди
отстраненность и искренность, чем-то напоминает Холдена Колфилда,
только без надоедливой сэллинджеровской растерянной
рефлексии; «Жопа», как ласково его называет в письмах подружка,
читает дома Пушкина и Солженицына (!), поигрывает на гитаре,
много думает (не важно, о чем, просто много — и ничем, не
относящимся к сюжету, читателя он не «грузит») и стремится к
некоторой изоляции, впрочем, без максималистского разрыва с
миром. Интересен момент, когда он без всяких особых подготовок,
просто совершая естественные ходы в шахматной партии с
жизнью, испытывает чувство внутреннего счастья — момент, когда он
осознает, что совершенно спокоен, что ему ничего не нужно,
что ему безразлично, что скажут или подумают о нем другие. В
повествовании это одна из пиковых психологических точек,
состояние, за которое приходится принести чрезмерно большие
жертвы.

Другие персонажи не менее живые. Особенно настояща, непосредственна
и симпатична подружка героя Нетти Смарт. Действительно
умная, непредсказуемая и интересная. И то, что происходит в
судьбе Нетти в романе, вызывает неподдельно щемящее чувство
утраты. И даже возникает неодобрительное отношение к Тернеру,
распорядившемуся своим лучшим персонажем именно так — что
свидетельствует о владении писателем магией слова, потому что
ясно, что по-иному быть и не могло.

Появляющийся злодей Флинн тоже натурален. Он сочетает в себе
композиционно оправданный демонизм с реалистичной
улично-криминальной сверх-сообразительностью и пугающей изменчивостью. Именно
он оказывается основным искусителем и главной карающей
десницей для героя. Именно с появлением на сцене Флинна автор
начинает вводить мета-реалистические признаки в роман.
Проясняется общая композиция: на протяжении всей «Поэмы» постоянно
появлялись некие дознаватели, на тщательные вопросы которых
и отвечал герой, а его ответы трансформировались в главы
романа. Характер вопросов дознавателей исключал, что они могут
быть из полиции, полиции нравов или ФБР, уж скорее из
психиатрической клиники, да и то — с большой долей условности. Что
это за инстанция — лучше выяснять при непосредственном
чтении книги, не забывая, что Тернер отнюдь не создатель романов
морали или воспитания. Единственное, что вызвало у меня
легкое ощущение диссонанса и неестественности — это сам финал.
Технически он оправдан, идеально закольцовывая и
герметизируя повествование о Падении, делая это Падение бесконечной
пыткой или нескончаемым переживанием бытия. И двусмысленность
финала также интригует: по всем признакам происходит явный
кислотный бэд-трип (Нетти прислала герою из Лондона письмо с
подарком — маркой ЛСД, герой же недавно узнал, что Нетти
осталось жить совсем немного, и они вероятно больше не
увидятся), с другой же стороны финал представляет собой внутреннее
кино героя, которое он «снимал» уже не раз и без всякого ЛСД.
Но вот это, хотя и двусмысленное, понижение игры до
концептуальной метафизики, на мой взгляд, нарушает баланс, и
замечательный роман начинает чуть крениться. Впрочем, это уже иz
области индивидуальных ощущений.

А «The pornographer’s poem» — книга из серии издательства «АСТ»,
которую читать, несомненно, стоит. В этой книге нет ни
интонаций, ни подробностей, ничего такого, чего бы не было в жизни;
и в этой книге есть то, чем может быть ценна жизнь —
непридуманная любовь, чувство, о котором мало говорят автор и его
герои, но которое проявляется и без всяких разговоров о нем.
И еще два замечательных свойства «Порнографической поэмы» —
неспешность и неостановимость. Это то, что можно поместить в
рамки рецензии, но вообще роман этот достоин крупного
исследования — литературоведческого, культурологического,
антропологического. И когда такие исследования появятся, хорошо,
если вы уже будете знакомы с этой стоящей книгой.

«19 сентября 1975 г. Всем девочкам рекомендуют попробовать
свои силы в хоккее на траве, но я подумала: на хрен надо! Я
собираюсь играть в регби. Я собираюсь играть в регби, чтобы у
меня появилась возможность причинить тебе боль, ты, вонючий
кусок дерьма! Так что берегись, ГОВНЮК! Тренировки по регби
начинаются завтра».

«— Известно ли вам что-нибудь о его исчезновении? — задал
вопрос Браун.
— Я слышал, что он в «Детоксе», — сказал
я.
— Кто сказал вам, что он в «Детоксе»?
—
Марк Болан, — назвал я первое пришедшее на ум имя.
—
Кто это? — спросил Риз.
— Певец, — ответил
я.
Риз так и записал: «Марк Болан, певец».
— Можете
ли вы сказать, где встречались с этим мистером Боланом? —
спросил Браун.
— Он мертв, — ответил я.
Риз
записал «мертв» в скобках после имени Болана и закрыл папку.
Повернувшись ко мне, он сказал:
— У нас плохие
новости — мистер Лок тоже мертв».