Комментарий |

Прогулки по линии фронта

Вместо предисловия

Когда рассказ «Как я был пёсиком войны» прочитал мой дядя (полковник танковых войск), он заметил, что мои похождения напоминают ему военный туризм. Наверное, это правда. Что такое военный журналист? Человек, который приезжает на фронт и мешает всем работать. Он постоянно лезет с дурацкими вопросами, просит взять его туда, где присутствие гражданского лица по меньшей мере сомнительно. Да еще неизвестно, что эта сволочь потом напишет! Выдаст все тайны и раскроет все огневые точки!

Если смотреть глазами военных, то журналист — человек абсолютно никчемный. Оружие в руки он не берет и поэтому в бою — бесполезен. Кроме того, его еще приходится защищать. Журналиста надо кормить, пить с ним водку, рассказывать ему «байки из склепа» и показывать боевые будни, которые по большому счету на хрен никому не нужны. В том числе и самим военным.

Прибытие

Представьте себя зимой в чужом захолустном городе, который объявлен, к тому же, предфронтовой полосой, и наводнен под завязку военными, спасателями, чекистами и Бог знает кем еще.

Я приехал в Моздок, когда штурм Грозного был в самом разгаре. В штабе группировки всех журналистов посылали подальше по нескольку раз на дню. И это стало уже своеобразным видом спорта среди штабных офицеров.

Мои собратья слонялись без дела, иногда отлавливали солдатских матерей на интервью. Иногда озабоченных сверх меры военных.

Помыкавшись по сугробам на ледяном ветру между штабами, проводами, часовыми, я понял, что официальным путем попасть в атакующую армию — невозможно.

Несколько раз мы с моим напарником фотографом Сережей подходили к военным колоннам с просьбой взять нас на войну. Боевые машины вытягивались на километр. Вокруг кишмя кишели военные, какие-то гражданские дяди с суровыми лицами. Все спешили, что-то грузили, паковали. Солдаты таскали цинки с патронами и гранатометы.

Уговорить военных взять нас с собой никак не удавалось.

— Вся техника забита под завязку,— мягко говорил какой-нибудь очередной капитан или лейтенант, которому воспитание претило сразу и безоговорочно послать нас на хер.

— Так посадите на броню,— упорствовал я.

— Ты посмотри, как ты одет. Превратишься в ледышку уже через тридцать минут. На фига нам трупы в колонне?!

Вообще военные были правы. Оделись мы легко и к ночевке в поле не приспособлены.

После очередных бесполезных попыток куда-либо пристроиться, пришлось возвращаться в город. На военной базе переночевать негде. В палатки не пускали — не положено. Вечером из штабов выгоняли всех посторонних на улицу. С темнотой все передвижение по базе вообще прекращалось. А если еще и пропуска нет — то переночевать сможете только в камере военной комендатуры, куда вас тотчас загребет патруль.

До Моздока километров пять. Ни такси тебе, ни попуток. Прогулка по морозу и снегу превращается в мучение. Да и на что нам город? — размышлял я в пути. Все места в гостиницах заняты военными, даже в туалете переночевать не дадут. Постоялые дворы тоже заселены военным сословием. Да и где их искать, эти дворы? Орать что ли на улице: кто пригреет журналистов?

Зимой темнеет рано. На Кавказе особенно. Темнота наступает так стремительно, словно Господь щелкает выключателем. Люди прячутся по домам, улицы пустеют. Обратиться не к кому. Чужой, зимний, унылый, холодный город.

Наша работа начнется только утром. А куда, скажите, девать все эти мерзко-холодные, долгие вечера? — спросил я своих Ангелов.— Куда идти, если не знаешь города? К кому обратиться, если всем по фигу, где ты и что ты? Где ночевать, если заранее этим не озаботился, шатался возле штаба группировки на Моздокском аэродроме, а когда тебя оттуда выгнали, уже стемнело и все нормальные люди разошлись по домам?

Ангелы мои вздохнули и только головой сочувственно покачали.

— Нет, вы представьте себе, в какой безнадежной ситуации мы оказались? — корил я их,— Представьте себя на моем месте? Тоска, да и только!

— Нам и на своем месте неплохо,— сказали Ангелы.— И вообще мы за разделение труда. У тебя свои обязанности, у нас — свои. Так что давай не смешивать.

— Кстати! — вскричал я мысленно.— Спасибо, что подсказали! Смешивать! Вот что нам надо сейчас делать! Именно смешивать! И побольше!

— Ты опять про водку что ли? — спросили Ангелы с подозрением.

— Это почему «опять про водку»? Вы пиво еще забыли.

— Ах, ну-да, ну-да,— грустно пропели Ангелы.— Как же это мы так могли забыть про твой любимый напиток.

— А еще Ангелами-хранителями называетесь! — Cказал я с укором.— Об объекте охраны ни фига не знаете. Любить надо клиентов-то! Вы ж не конвойные какие-нибудь.

Мы шли по накатанной снежной улице. Висели пунктиром желтые фонари. На одном из домов я заметил надпись «Кафе». На дверях висела крупная табличка «Открыто».

— Знаешь,— обратился я к своему напарнику.— Нам все равно некуда идти. И чует мое сердце, что ночевать нам придется на улице. Это означает, что к утру мы сдохнем. Подыхать на голодный желудок как-то нецивилизованно.

— Да,— согласился он.— Моя душа, получившая светское воспитание в московских салонах, тоже восстает против такого способа умерщвления человеков.

— Ладно сдохнуть от холода, но подохнуть еще и от голода — это для тебя уж слишком,— неожиданно съязвили Ангелы.— Ты, Леша, всегда боялся трудностей,— и они чуть не сплюнули с досады.

— Но-но, полегче! — Cказал я им.

Кафе находилось в полуподвальном помещении. Спускаясь по ступенькам, Сергей заметил: — Если там сейчас будут сидеть дети и есть мороженое, я удавлюсь у них на глазах.

В грязном зальчике было полно пустых железных столиков. Никто из редких посетителей даже не обратил на нас внимания. Такое ощущение, что все сговорились нас игнорировать,— подумал я.

Мы уселись за столик с клеенчатой скатертью. Подошла официантка.

— Водки, пожалуйста, шашлыка, хлеб-млеб, ну, в общем, знаете,— сделал заказ Сергей.

— Вы из Москвы, что ли? — Спросила она.

Мы кивнули. Официантка прокричала что-то на местном диалекте в сторону кухни и ушла. Похоже «эти из Москвы» ее уже достали, раз она вычисляет их с полпинка.

Водка, дорогие мои товарищи — это универсальная отмычка к решению самых сложных ситуаций. Выпив пол-литра, человек гарантированно попадает в иную плоскость жизни. Вернее, его присутствие ощущается сразу в трех плоскостях: в физической, духовной и в самой главной — «плоскости случайных совпадений». После пол-литра плавно открываются какие-то там толстостенные шлюзы идей, притягиваются всякие необычные знакомства, случай правит твоей судьбой на полную катушку. Нужные люди материализуются рядом с твоим столиком словно из воздуха. Нужные контакты налаживаются необычайно легко. И вообще мир видится абсолютно в ином сиянии. Как огромная бездна, похожая на воронку с пылесосом на другом конце.

Главное в таком деле — не переборщить. Но это уже сугубо индивидуальное, и универсальных рецептов здесь нет.

Голодные и продрогшие, мы с Серегой набросились на салаты, водку и шашлык. Через полчаса на душе стало утешнее. Кафе показалось уютным гнездом альпийского туриста.

Ангелы смотрели на меня с молчаливым укором. Но я показал им язык и отвернулся. Больно надо с ними препираться в такой счастливый миг!

Долго размусоливать не буду. Все сами пили — знаете, как бывает дальше. После того, как мы выпали в нирвану, появились какие-то знакомые из местных журналистов. Потом мы курили на воздухе возле бара. Тихо падал снег, и фонари, такие же, как на Арбате, изо всех сил старались передать нам домашнее очарование. В ночном городе откуда-то взялась машина. Мы поехали к местному милиционеру. Он сидел дома и тоже пил. Но в одиночестве. Мы составили ему кампанию. Потом ветер водочных знакомств вывел нас на новый виток. Мы уже чуть ли не братались. Милиционер выкладывал нам все военные тайны, какие знал. Рассказывал, что где-то под Моздоком в плен попал какой-то наемник из Йемена. Все загорелись тут же ехать и взять у него интервью. Уже чуть ли не запрягали, но передумали и решили еще немного выпить. Закончилось все обыденно просто. От впечатлений мы уснули вповалку.

Утром милиционер ушел на службу (Вот у людей закалка!). Мы остались в доме одни. Изредка молча сновали по комнатам женщины его семейства. В принципе, нас никто не гнал. Но мы поспешили убраться. Местный милиционер — это, конечно, хороший контакт. Он мог бы вывеси нас на свое начальство. И хоть какая-то эксклюзивная информация нам бы перепала. Тем более в провинции — здесь люди охотно идут на общение с журналистами из Москвы. Думают, наверное, что мы что-то решаем или можем решить в их судьбе. Но мы, понятно, оказываем такое же влияние на политику федеральных властей, как приблудные московские собаки на работу метро.

Первый заход оказался удачным, и мы решили продолжить. Снова выпили и определились: единственные, кто может нам помочь — это военные. Вдохновившись этой глубокой мыслью, мы стали придумывать, кого именно из военных нам навестить в первую очередь.

Пьяная волна уже несла нас вперед, вышибая перед нами все двери.

Мы зашли к коменданту города. Как мы это сделали — не понимаю и не пойму, наверное, никогда. Там же часовой стоит! С оружием. Ему никого пускать не велено. Но и тут помогло, видимо, наше измененное сознание. Если бы мы перед часовым ножкой расшаркивались, употребляя всякие словечки — «пожалуйста», «не будете ли вы так любезны» — точно бы прикладом по зубам схлопотали. А тут прошли — словно и не было никаких препон и часовых с суровым уставом (По многолетнему опыту я заметил, что подшофе точно так же легко преодолеваются кордоны безопасности при посадке на самолет. Просто проходишь — и все. Как только трезвый, так тебе тут же со всех сторон: «Что звенит?», «А что в этой сумке?», «Распаковывайте! Разворачивайте! Показывайте!»).

А тут прошли — и сразу в кабинет. Военный комендант на месте. Здороваемся. Жмем руки. Он ведет себя так, словно мы договаривались о встрече. Мы чего-то ему плетем. Убеждаем. Комендант понимающе улыбается и выписывает нам заветный пропуск.

Уже на улице мы смотрим на эту бумажку из тетрадного листа в клеточку, с военной печатью и подписью, и не верим своим глазам.

На заветный пропуск мы даже дышать перегаром боялись. Все-таки военный документ! Я засовываю его себе в карман поглубже, застегиваю на молнию — он сейчас дороже всяких денег и еды.

Фронт

На КПП все прошло очень гладко. Показали солдатам пропуск, они проверили на всякий случай наши вещи и тормознули первую же военную колонну. Понятно, мы могли попасть на фронт только так. Никакой другой транспорт не ходил. Причем, все это произошло так быстро, что мы и опомниться не успели, как оказались в кабине армейского КАМАЗа и неслись куда-то среди снежных сопок. Солдат попался неразговорчивый. Чтобы не скучать, я включил диктофон, и мы начали слушать музыку, набулькивая себе изредка по стаканчикам. Колонна растянулась на километры. Дистанция между машинами — метров пятьсот. Мы ныряли и взбирались на снежные сопки, слушали музыку и глазели по сторонам. Изредка попадались какие-то мелкие подразделения Внутренних войск на БТРах, которые то стояли на обочине или на сопке, то носились куда-то вдоль дороги по военным нуждам.

В принципе, мы не собирались ехать сразу же в Грозный, а хотели сначала заглянуть в Толстой-Юрт. Там можно было сделать материал о работе Красного креста, о беженцах и МЧС. Переваливая через очередную сопку, я увидел дорожный указатель «Толстой-Юрт» и толкнул напарника. Мы смотрели на заснеженную не наезженную дорогу, и все говорило о том, что мы никогда не найдем туда попутный транспорт. Что делать? Выходить? Но куда? В заснеженные сопки? Из теплой кабины — в снежную неизвестность? Это исключалось.

Значит Толстой-Юрт отпадал. Я поинтересовался, так, между прочим, у водителя: а куда он, собственно, едет?

— В Грозный, боеприпасы везу,— ответил он нехотя и еще больше насупился, словно выдал нам военную тайну.

Мы с Серегой переглянулись. Ну, в Грозный так в Грозный. Все равно к людям едем.

Через полчаса сгустились сумерки. Мы все катили и катили в неизвестность, поднимаясь и опускаясь по сопкам. Играла мексиканская музыка. Одолев очередной снежный подъем, мы увидели лежащую на боку санитарную машину. Ее кабина горела. Казалось, что это несчастье случилось только-только. Я начал себя успокаивать: ну, не справились с управлением, завалились на бок. Вот только пламя никак не вязалось с обычной аварией.

Я посмотрел на водителя. Он заметно покраснел. Убрал рядом с собой тряпочку. Под ней лежал автомат.

— На, возьми, передерни затвор,— сказал он приглушенно.

— Пожалуйста-пожалуйста,— я передернул затвор и передал автомат ему.

Водила положил его на колени.

Проезжая мимо горящей машины, я отчетливо увидел разбросанные по дороге окровавленные бинты. Санитарка оказалась прошита в нескольких местах автоматными очередями. У нас было такое чувство, что это произошло буквально за пять минут до нас. Но ни трупов, ни раненых нигде не было. Серега достал фотоаппарат:

— Может это...? — Начал он, ни к кому не обращаясь.

Водитель посмотрел на него такими глазами, что всякое желание фотографировать у моего друга отпало. Мне тоже не хотелось останавливаться. Хотелось поскорее убраться из этого места.

Когда мы миновали горящую машину, водила облегченно вздохнул и сказал:

— Мужики, мы везем пять тонн снарядов. Если что случится, открывайте дверь, выскакивайте и бегите нах, как можно дальше.

Я посмотрел в потемневшее окно: снежные сопки, ни одного огня.

— Куда бежать-то?

— Куда хошь, только подальше! — Водила был явно раздосадован нашей гражданской тупостью.— Если это все ебанет, то сам понимаешь...

И тут встала такая дурацкая дилемма: в кабине тепло, но если нападут — это верная смерть. Но и выскакивать в ночь, в неизвестной местности — это тоже смерть. Пусть даже с отсрочкой. Но, в принципе, выбор был прост: или взорваться, или замерзнуть. Ни одни из вариантов мне не нравился. И я постарался об этом не думать. Вон мексиканцы орут себе из моего диктофона и ни о чем не жалеют.

Вскоре с одной из сопок мы увидели Грозный. Точнее, мощное зарево огня. Город пылал. И настолько сильно, что даже здания были не видны. Сплошные факела. Небо сотрясала мощная канонада. Машина вновь съехала с сопки и город пропал. У меня возникло сомнение: а правильно ли, что мы туда едем? Может, мы несколько поспешили? Не вовремя, так сказать? Может, люди заняты, а мы им тут здрасьте! Кому ж такое понравится?

КАМАЗ подъехал к артиллерийским позициям и начал разгружаться. Стволы бешено выплевывали снаряды, не останавливаясь ни на секунду. Мы попрощались с водителем и спрыгнули на землю.

Не успел я подумать, к кому бы обратиться, как к нам уже бежали военные:

— Стой вы, кто?

Мы показали удостоверения, командировочные предписания.

— Журналисты? Ни хуя себе! А как вы тут оказались? С колонной? Ну, бля, хитрецы. Сюда же запрещено приезжать.

Нас куда-то повели. Я стал размышлять над словом «хитрецы». Хорошо это или плохо в данной ситуации? Ангелы что-то тоже помалкивали или не хотели со мной разговаривать. Вскоре мы очутились на аэродроме Северный. Нас передали какому-то генерал-лейтенанту. Он был вдрызг пьян. Его лицо пурпурно сияло от мороза и алкоголя. Генерал проверил наши документы и, судя по всему, сразу же нам поверил:

— Так, значит, хотите смерти в лицо посмотреть? Ну, бля, я вам с удовольствием покажу,— его голос звучал с каким-то надрывом.

Он схватил рацию и начал кого-то вызывать. Потом обернулся к нам.

— Отойдите пока к стене.

— Это зачем? — спросил я.— Расстреливать, что ли, будете?

Шутка ему понравилась.

— Ребята,— захохотал генерал,— когда мы решим вас расстрелять, торжественно обещаю, что вы узнаете об этом первыми.

Мы встали под стеной. К нам начали подходить военные. Что они офицеры, я мог заметить только по следам от звездочек на погонах. На этой войне снайпера выбивали их в первую очередь. Весть о нашем появлении, похоже, облетела все позиции.

— Вы правда журналисты? — спрашивали офицеры. Мы кивали.

— А в Москве, бля, знают, что здесь происходит? Знают, бля?! — Тон вопросов меня насторожил. Я понял, что дела идут не блестяще. Но отвечать за просчеты, так сказать, официальной Москвы мне не хотелось.

— Мы приехали как раз для того, чтобы об этом написать,— ответил я.

— Ну напишете, вам, ептать, голову за это оторвут! Или не напечатают ни хрена, понял?

— Это почему?

— Потому что здесь массовое убийство, бля, происходит! Здесь людей, блядь, пачками кладут. Ты в городе был?

— Мы только приехали.

— Оставайтесь, я вас, бля, по всем местам проведу, вы охуеете, что здесь творится, и своим уебкам в Москве расскажешь потом! — В общем, благие пожелания сыпались на нас со всех сторон. Наверное, офицеры были благодарны судьбе, что здесь оказался хоть кто-то из этой ненавистной всем Москвы. Кто-то показал на курившего в сторонке капитана: — Вон у него, бля, спроси. От его подразделения вообще ни хуя не осталось.

Капитан подошел к нам и сходу начал говорить, обращаясь не к нам, а куда-то в пустоту:

— Когда нас расхуячили, меня сильно долбануло. Я встал на карачки, а дальше — ну никак. Пополз на четырех костях вдоль улицы. Кругом одни трупы. Столько убитых я никогда не видел. Кругом стрельба еще. Хер поймешь, кто, где и кто в кого стреляет? Смотрю: подъезд. Я туда. К стене прислонился, достал сигарету, а настроение такое похуистское. Думаю: да пошли вы все на хуй! Это что, война? Закурил, сижу, смотрю в потолок. Дверь хлопнула. Забежал солдатик какой-то, сел рядом и тоже сидит. Курим вместе. Потом еще, еще прибегали. Все молча садятся рядом. Мне по хуй. Я в поток смотрю, как в прострации какой. Ну, сидим так час-другой, потом чувствую, что на меня все смотрят. Я огляделся, а солдатики так молча вперились в меня и молчат. Потом один говорит:

— Слушайте, вы офицер, знаете, что нам делать, командуйте, мы готовы.

Меня, бля, как током пронзило. Прикинь, от этого вопроса в себя сразу пришел! Вывел их из окружения. Причем, как было нас пятнадцать, всех вывел, без единой царапины.

Нас позвал генерал. Мы попрощались с капитаном и отошли.

— Ща за вами приедут,— сказал генерал.

— Кто?! — Не понял я.

— Смерти в глаза вы хотели посмотреть? — спросил он с нажимом. Видимо, ему это «смерти в глаза» — очень нравилось. Я уже пожалел, что все генералы умеют читать. Вычитал где-то это выражение и теперь давит на всех.

— Ну и кто едет? — Спросил я.

— Приедет щас, посмотришь.

— Смерти в глаза? — Переспросил я.

— Вот именно,— подтвердил он.

Из темноты вынырнула БМП. Водила на полном ходу вдарил на тормоза, и машину юзом понесло в нашу сторону. Остановилась она в полуметре от нас. Мы уже хотели разбегаться. Трюк довольно рискованный. Но, видимо, экипаж знал, что делает. БМП ровненько развернуло к нашей группе бочком. Откинулся башенный люк, и выскочил молодой офицер в шлемофоне. У меня отвисла челюсть. Этот парень как две капли воды был похож на моего погибшего брата. И, как оказалось, даже звали его так же. Ночь, снег, огни прожекторов, канонада, зарево и встретить своего погибшего брата на войне — у меня голова пошла кругом от этой мистики.

— Сергей,— представился офицер.— Это вам надо смерти в глаза посмотреть? — сказал он со смешком. Видимо, не только нас генерал доставал этим выражением.

— Кравченко, бля! — Накинулся на него генерал.— Какого хера ты по взлетной полосе гоняешь?

— Так путь короче, товарищ генерал.

— А самолеты? Врежешься!

— Никак нет! Внимательно смотрим по сторонам.

— Я те дам, бля, по сторонам! Они сверху летают. Забирай вон журналистов.

— Полезайте,— сказал нам Сергей.— Я пока с генералом еще потолкую.

Мы вскочили на броню. Кругом уже стояла непроглядная ночь. Ветер прошивал наши тулупы насквозь. Хотелось поскорее в тепло. Чего-нибудь выпить и закусить.

— Вы че там наверху делаете? — вернулся Сергей.— Внутрь полезайте.

Вообще внутри боевых машин мне никогда не нравилось ездить. В бронетехнику, как известно, обычно стреляют из гранатомета. И если попадают, то тем, кто в десанте, остается только молится. Но мы все же полезли внутрь. Сергей спросил: умеем ли мы открывать люк десанта? Мы честно признались, что не уверены. Он показал и добавил: — На всякий случай, нам еще в одно место надо заехать, встретить кое-кого.

— Куда это? — спросил я. Но дверь десанта захлопнулась, мы оказались в полной темноте. Машина тронулась.

Я человек уравновешенный, но мне это уже начинало надоедать. Один, понимаешь, все со своей «смертью в глаза», второй — чего-то тоже темнит.

Я уже так вымотался за день, что ни на что не хотелось реагировать. Хорошо думалось только об одном — поскорее добраться до места, где можно обогреться, выпить и пожрать.

БМП неслась куда-то изо всех сил. Скакала на ухабах. Закладывала виражи. Ее носило по дороге то влево, то вправо. Словно самолет выполнял противоракетный маневр. Я нашел в темноте какую-то лямку и держался, чтобы не свалиться на пол. В темноте противно звякала об стену подвешенная к потолку солдатская каска. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь-дзинь. Меня это достало в конец! Я решил уже лезть вперед в этой кромешной тьме, найти ее и снять.

Быть тупым — это значит обладать одним из элементов человеческого счастья. Тупой человек воспринимает ужасные события не напрямую, а с некоторым опозданием. У организма есть время перестроиться, приготовиться к сюрпризам и избежать инфаркта. Когда я уже собрался на поиски, то до меня неожиданно дошло, что каска как-то необычно звякает, то есть ее звяканья никак не совпадают с маневрами БМП. Как будто машина сама по себе, а законы механики — сами по себе.

В следующем порыве я нашарил триплекс, припал к нему и остолбенел. Наверное, впервые в жизни волна ужаса прошибла меня до самых косточек.

Перед моими глазами проплывали горящие пятиэтажные дома. Пламя неистово рвалось наружу из каждого окна. От первого до последнего этажа. По огненной улице во все немыслимые стороны летали трассирующие очереди. Я понял, как здорово ошибался. Подвешенную каску нарисовало мое воображение. На самом деле — это пули дзенькают по броне. И бьют они так уже с полчаса. Это значит, что мы едем в огненную задницу этой войны. В то место, откуда уже не найти обратной дороги к жене, к любимому пивному ларьку и прочим удовольствиям жизни.

Я вспомнил о своих Ангелах и взмолился: — Ну ладно я, пьяный дурак, но вы же не пьете! Вы-то куда смотрели? И вообще, где вы шлялись все это время?

Ангелы вздохнули и ответили: — Тебя же, Леша, когда тебе приспичит, хрен остановишь. Вот теперь впечатляйся.

Сразу после этих слов заметалась с воплем Годзиллы башня на БМП. Выискивая по сторонам невидимых в темноте врагов. Пару раз со звонкой отдачей долбанули очереди из башенной пушки. Потом машина заложила вираж. Вышла на невидимую нам прямую, понеслась с надрывом и снова легла на вираж.

То ли мы убегаем, то ли атакуем. Не поймешь. За бортом все тот же пейзаж: ревущее пламя из окон, развалины, трассера, снующие во все стороны. Снова заработала наша пушка. Я вспомнил, как нас спрашивали: умеем ли мы открывать люк десанта? Не зря, не зря интересовались. Эти простенькие по первоначалу знания, которым не учат в школах и институтах, приобрели теперь жизненно важную ценность. Я мог бы знать, например, теорию поля Ландау или правило буравчика с таблицей Менделеева впридачу, но все это не поможет мне открыть люк БМП. По-моему, мы уже позабыли, как это делать. И проверять свое умение на такой скорости не хотелось. Я молил только об одном: чтобы мы доехали куда надо в сохранности.

— Боишься? — Спросили вкрадчиво Ангелы.

— Конечно! — Возопил я.— Предупреждать же надо!

— Мы всегда говорили, что водка с пивом до добра тебя не доведет.

— Ну, вы заборзели, Ангелы, окончательно! Я же должен был попасть на фронт? А как это сделать иначе? Тем более, что я и раньше таким способом пользовался, когда надо было попасть в труднодоступные места.

Ангелы самодовольно кивнули: — Вот теперь, Леша, ты действительно попал. Причем попал конкретно.

— Вы бы не трындели,— взъярился я.— А подсказали, чего делать надо! Не ровен час, вы скоро без работы останетесь.

— А ты в триплекс посмотри,— сказали они грустно.— Видишь, что твориться? Как по-твоему, мы тебе помочь сможем? А безработицей можешь нас не пугать.

— Да ну вас на фиг,— сказал я раздраженно и снова посмотрел в триплекс.

Навязчиво крутилась мысль: что будет, если нас подобьют? Куда бежать? Где прятаться? Кругом мешанина войны. Нас здесь никто не ждет. Любая из сторон, которая нас найдет, сочтет разумным просто пристрелить двух идиотов, не выясняя, правда ли мы журналисты, а не шпионы.

В который раз я заставил себя ни о чем не думать, а спокойно сидеть и пялиться на всякий случай в триплекс.

Горящий район закончился. Канонада поутихла и осталась где-то в стороне. Нас снова окружала ночь. Машина сбавила ход и стала маневрировать, словно искала в ночи тропинку. Я облегченно вздохнул. Путешествие явно заканчивалось. Наконец БМП встала. Люк десанта открылся. В проеме стоял Сергей: — Вылезай, приехали.

— Где мы? — Спросил я.

— В одном секретном месте.

Мы поежились на ветру.

— Слушайте,— сказал я сердито.— Если не хотите отвечать — не отвечайте, но есть ли в вашем секретном месте какая-нибудь печка? А то выпить хочется.

Вокруг захохотали.

— Вот-вот,— пропели Ангелы сверху.— Опять начинается?

Но я мысленно от них отмахнулся и пошел на негнущихся промерзших ногах вслед за офицерами.

Продолжение следует.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка