Литературная критика

Июньское «Знамя» знаменует собой, не побоюсь этого слова,
перманентную наличность и бесперебойную насущность руссколитературного
процесса. Конечно, это можно сказать и об остальных толстых
журналах, но в данном случае такой ход будет отвлеченным
обобщением. А «Знамя» — ибо жребий уже брошен — случай как раз
конкретный и обособленный.

Очень женская проза Натальи Рубановой — повесть «Люди сверху, люди
снизу». Автор назвал все это «Текст, распадающийся на пазлы»,
и текст этот открывает прозаическую часть шестого номера
«Знамени». И сразу же, надо сказать, распадается на пазлы...
читательское (мое) сознание. Не то чтобы даже распадается, а
просто писательница делает массу всяких вещей, которые
разрушают саму возможность воспринимать в ее тексте цельно хоть
что-либо. Уж слишком много отступлений авторских, в которых о
чем-то бесконечно спорят сам(а) автор, какой-то Редактор,
тень г-на Набокова, суфлеры Корректора, Пишущая Машинка, еще
бог знает кто и что. Плюс кошмарно навязчивая игра слов: «в
трамвае нумер seventeen», «бла-бла-бландинистая», «Е2 ли»
вместо «едва ли», «м/ж эротика», диковатая травестия кириллицы
в латиницу и еще масса такого же. Стиль Рубановой еще можно
понять — натура такова. Тему тоже оценить несложно: история
подмосковной Анны, социально вставшей на ноги в Москве
(журналистика, эрос, гендер, бизнес). Но вот с расщеплением
текста на пазлы — не находится ни одной причины, способной лечь
в основание транслируемой шизоидной структуры повести. У
героини нет шизофрении точно. Рубанова всем своим закадровым
образом также отрицает эту неприятную болезнь. Разве что —
списать все эти сбивки-перебивки-выяснения на специфический
внутренний женский монолог? (Джойс, очевидно, был неправ,
выдавая поток сознания фемины без знаков препинания в своем
бессмертном произведении?) Хотя, не думаю, что читательницы
согласятся с таким выводом... По-моему, Рубанова создала
цветастую, но типично слабую повесть. Если в пазловом разрушении
своем она продвинулась бы куда подальше, я, вероятно, отнесся
бы к такому опыту с большей симпатией.

Зато приятно читать Бориса Иванова «Ночь длинна и тиха, пастырь
режет овец». Название просто визионерское. Это рассказ из цикла
«Невский зимой», связанного с героями культурного подполья.
Герой «Ночи» — глухой и абсолютно чуждый светскости художник
Корзухин. Гений и сумасшедший в одном лице, то есть —
легенда. Мне рассказ напомнил, пусть это и прозвучит диковато,
Фаулза и Мамлеева одновременно. Фаулза — конечно, по теме.
Мамлеева — по осязаемому совковому мистико-низовому фону.
Иванов ведет линию хорошо, уверенно, без надуманностей и с
выдумкой. Хочется ознакомиться со всем циклом рассказов.

«Жилуправ не оставлял ни одного мнения без внимания и
подводил общий итог, из которого вытекало, что жизнь — штука
сложная, человек — существо замечательное, но склонное
зарываться, а вообще — все идет к лучшему, и их коллектив —
необходимый элемент в мировом порядке. Увидев эту команду, можно было
понять, где заимствовал художник свой житейский
стиль...».

Повесть Елены Долгопят «Физики» — также порадовала. Ощущение чего-то
свежего, сложного, продуманного и прочувствованного, без
схематичности и претенциозности, но с весьма деликатным
подходом к тому, что есть тайна судеб, с особым пониманием, что
тайну эту не разгадать умом, но при помощи разума можно
наблюдать и усваивать. Особенно хорошо, что в разделе «От автора»
автор написала «Строго говоря, реальности не существует» и
«Подозреваю, что и мои рассказы — это не совсем я, это люди,
которые их читают». Ладно бы такое вычитать у какой-нибудь
Юлии Кристевой, но вот у Елены Долгопят — особенно хорошо,
потому что в «Физиках» ничего такого снаружи вовсе нет. Но
есть это внутри достаточно хрупкой и вполне непростой
композиции повести. А эпиграф из уже полубезумного Батюшкова — просто
cool.

«Поле, ночь, луна. Я лежу и вижу перед собой белую
человеческую руку. Неподвижную, со скрюченными, испачканными в земле
пальцами. Ничего более страшного я не знаю».

О стихотворной части июньского «Знамени» я ничего говорить не стану,
потому что особенно никто не сверкнул и ничто не
запомнилось, а все поэты показались просто неплохими, средними и
крепкими (сознаю, что это убийственные и ужасные слова, но
надеюсь, что это не смертельно).

В рубрике «Конференц-зал» животрепещущую тему «Либерализм: взгляд из
литературы» обсуждает чертова дюжина
критиков-литераторов-публицистов. Очень интересно. Напоминает «Культурную
революцию» Швыдкого на РТР, только много содержательнее, — в этом
отличие письменного жанра от устного. Не сказать, чтобы такое
уж бесполезное дело. Даже интересно наблюдать различия в
оценке либеральной культуры у высказывающихся и сравнивать
масштабы имеющихся интенций. Для этого отлично подходят ответы
на анкету П. Басинского, Р. Арбитмана, С. Гандлевского, А.
Мелихова, О. Седаковой. А особенно хочется отметить ответы М.
Эпштейна — на общие и абстрактные вопросы анкеты он дал
замечательно обобщающий, из исторической перспективы вытекающий
комплект мыслей. Вполне соотносимый с реалиями нашего
муравейника, озабоченного возможным пожаром.

В разделе критики — материал матери и дочери Елены и Надежды
Иваницких под названием «Контора кривых зеркал?». Внимательно и с
хорошей предвзятостью рассматривается жутчайшее положение дел
с отечественным масслитом. Рассматривается кошмарнейшее
«рыло» этого масслита, пошедшего во все тяжкие. Конечно, это
правильно и верно: судить с позиций эстетической ценности, а
не с плацдармов «демократических идей» или «проблем цензуры».
Впечатлило же меня то, что две отважные дамы, кандидат
филологических наук и студентка журфака, подробнейшим образом на
тринадцати (sic!) страницах рассматривают и анализируют
бульварнейшее из чтив, выдают множество цитат и вскрывают брюхо
не одному мифу массовой литературы. И сами же говорят: да,
«ужас и кошмар, а еще и стыд и позор». Они действительно
читали всё это! Это определенно заметно. Это
героизм. Это подвиг Матросова. Да, кому-то все же нужно чистить
авгиевы конюшни русской литературы. Вот только в данном случае
возникает вопрос: а поможет ли это? И еще вопросы: а может
это и не конюшни никакие? Может, это — самоудобряющиеся поля
пары поколений? Просто не было у нас комиксов раньше.

Зато фильмы были всегда. Среди обширной зоны разнообразных рецензий
«Знамени» выделю кинокритику Олега Дуленина. О фильме
Звягинцева «Возвращение» написано любопытно. Сразу проясняется,
что пересказ сюжета не нужен, фабула фильма, в свете
венецианских событий, всем уже известна. И это — дельный ход. Критик
говорит просто и весомо: к детям вернулся отец, чего еще?
Подумаем о детях, правильно? Каких еще прочтений вам нужно
(это другим критикам)? Дети — отлично сыграли. Отец — суперски
сыграл. Мать за несколько минут на экране сыграла всех
матерей. Универсум. И — трагедия. Потому что — тайна. Режиссер —
мудр в своем агностицизме. В таком духе... Но фильму
выносится высокая оценка, как я это воспринял, в значительной мере
потому, что он, наконец-то, круто снят. Оператор Михаил
Кричман — возвращает нашему кинематографу (не будем брать мэтров
Сокурова, Германа и широкого в замахе Михалкова) вкус к
визуальности. Отлично понимаю критика. Все дело в том, что
после всех этих венецианских дел, кучи иных рецензий на фильм,
после того, что все мы узнали об интертекстуальности и
подобных вещах — можно смело и сразу писать: кино это хорошее, ибо
у него был правильный оператор. Так будет короче. Если же
все-таки необходим какой-то развернутый анализ картины, то
рассуждений могло бы быть и чуть больше, чем упоминание о
превосходно сыгравших четырех актерах.

На этом пока всё, ибо, хотя жребий и был брошен, но не навсегда же.
И действительно, внимание мое уже тянется к «Иностранной
литературе» №5, 2004, где имеются гламурно-бомондные
воспоминания Аманды Лир о Сальвадоре Дали. Главы из документальной
книги, весьма своеобразной. Представьте себе
платонически-сюрреальный союз эталона всех травести и короля сумасбродов. Вот,
где по-настоящему любопытно!