Знаки препинания #7. "Национальный бестселлер": в поисках самого лучшего (2).
Продолжаем читать тексты, номинированные на премию «Национальный
бестселлер». Недоразумения.
Помнится, однажды кто-то даже сборник стихов Евгения Рейна на
Букера выдвигал. Что уж тут удивляться, если на «Нацбест» выдвигаются
пьесы, исторические исследования, сплетни и даже матершинки!
Если такой широкий подход оказывается легитимным, то странно,
что никто не выдвинул сборника Веры Павловой «Совершеннолетие»
(«ОГИ», 2002) – самой веселой и остроумной книжки наступившего
года.
1.
Евгений Гришковец. "Город".
"Проспект", 2001. (Номинатор Сергей Костырко.)
Нет такого писателя Евгений Гришковец. Есть такой модный театральный
человек, свершитель маленькой театральной революции – сам пишет,
сам играет, сам премии получает.
Жест номинатора Сергея Костырко сколь эффектен, столь и неловок:
тексты Гришковца невозможны вне интонации автора, лучше которого
его тексты никто «сделать» не способен.
Между тем, сколько народа могут вместить камерные, маленькие залы,
в которых Гришковец предпочитает играть свои моноспектакли? Впрочем,
«Город» оказался первой пьесой, написанной Гришковцом не для себя,
любимого, но на других актёров. «Город» уже идёт в двух московских
театрах – «Театре современной пьесы» и в «Табакерке»; весьма элитарное,
трудно доступное зрелище, между прочим.
То есть по сути своей всё творчество Гришковца просто-таки вопиет
против направленности премии «Национальный бестселлер». Несмотря
на то, что сейчас в театре, кажется, нет более раскрученной фигуры,
чем Гришковец. Уж из пришедших в последнее время, он точно первый
и единственный.
А текст «Города» оставляет приятное щекотание даже и в своём высушенном,
лишённом голоса и теплоты человеческих интонаций, состоянии.
2.
Сергей Яковлев. «На
задворках «России». «Нева», 2001. № 1, 2 (номинатор Нина Краснова).
Публиковать и номинировать такие тексты можно только из вредности
или глупости. Сотрудник ведущего литературного журнала «Новый
мир», уволенный за проступки, недопустимые для звания сотрудника
ведущего литературного журнала, пытается свести счёты со своими
бывшими коллегами. Ну, типа, сводит. Только у кого жемчуг мелок,
а у кого белье – не такое уж и грязное (на фоне того, что творится
в стране и в душе самого Яковлева). Ну, мелкие финансовые нарушения,
ну, редактор новый пришёл… Тем не менее, журнал выходил и продолжает
выходить; читать и критиковать его интересно и поучительно.
Сергей Яковлев, конечно, поступил мужественно: на миру и смерть
красна, и вонявость, оказывается, тоже. Я бы после такого текста
его ни на какую работу бы не устроил – мало ли что он про новых
своих коллег наваяет?
А Нину Краснову я бы просто высмеял – выдвигать подобную макулатуру
на престижную премию в ХХI веке означает совершенно не представлять,
на каком свете мы находимся. Только полная потеря ориентации в
пространстве может позволить человеку решить, что кому-то сейчас
могут быть интересны мелкие литературные разборки, дурно пахнущие,
да к тому же ещё и прескверно написанные.
Поддержала товарища, ага. Шерочка машерочку.
3.
А. Плуцер-Сарно. «Академический
словарь русской ненормативной лексики». «Лимбус-пресс», 2002.
(Номинатор Михаил Синельников.)
Понятно, что сотрудник издательства «Лимбус-пресс» выдвинул книжку
про три главные русские буквы, чтобы продвинуть в массы своё детище.
Между тем, как не крути, следует признать, что есть в этом жесте
некое рациональное звено.
Во-первых, тема, доступная и понятная всем и каждому. Во-вторых,
фундаментальность подхода и изящество изложения. В-третьих, изысканность
оформления Александра Шабурова – самодостаточного, озорного. В-четвёртых,
данные статистики, утверждающие, что именно справочные издания
уже давно являются лидерами книготоргового рынка.
Ничего, что сию безделицу, сотворённую продвинутым учеником Юрмиха
Лотмана, вооружённую тяжёлой артиллерией московско-тартуской семиотической
школы и натуральным исследовательским мужеством (весь лексический
материал проверен Плуцером, прежде всего, на себе), нельзя показать
маме или детям. Зато в науке о языке оказалось закрытым ещё одно
тёмное (гм!) пятно.
Фактический материал оказался столь обширным, что Плуцеру пришлось
расфасовывать детородные органы по огромному количеству номинаций.
Их реестр с многочисленными примерами и составляет содержание
сего фундаментального научного исследования.
Дальше будет больше. Браво, Синельников!
4.
Анатолий Королёв. «Человек-язык».
Роман. «Текст», 2001. (Номинатор Мария Розанова.)
Анатолий Королёв долго и упорно коллекционировал всевозможные
уродства и отклонения от нормы, вот и дошёл до простого, как мычание,
человека с громадным языком. Понятно, что уродливый язык – метафора
процессов, происходящих со всеми нами, что писатель не на шутку
обеспокоен…
Тревога за судьбы отечества неожиданно выливается у Королёва в
торжество мёртвых формальных приёмов, цель которых, будто бы,
– как можно сильнее затруднить читателю процесс понимания текста.
Словно бы написал Королёв повесть, но решил (в силу каких-то там
внутренних, внешних причин) нарастить объем – и в ширь, и в глубь
– чтобы можно было обозвать сей опус романом. Назвали.
Между тем, фабула романа станет понятной, если описать его генезис,
который Анатолий Королёв и не думал ни от кого скрывать – фильм
Дэвида Линча «Человек-слон» (его ещё недавно очередной раз по
ТВ крутили) – о том, как под личиной уродливого и – страшно взглянуть
– неприятного существа, тлеет трепетное сердце, растёт трогательная
мысль.
Умному достаточно.
5.
Александр Солженицын. «Двести лет
вместе». «Русский путь», 2001. (Номинатор Владимир Столяренко.)
Если подходить к этой книге как к научному исследованию, то всё
в ней, уже начиная с названия, кажется казусом – почему только
две сотни лет? Неужели раньше евреев на России не было? Всё остальное
– ещё хуже, точнее – субъективнее. Конечно, «Двести лет вместе»
никакой не научный труд, это обыкновенная писательская версия,
художественное исследование.
Нечто подобное Александр Солженицын (в разных жанрах) делал и
раньше. И «Архипелаг Гулаг», и «Красное колесо», и «Бодался телёнок
с дубом» и «Угодило зёрнышко…», – попытки расширения романных
жанров за счёт соединения их с документальным материалом, собственными
наблюдениями и т.д.
По сути, Солженицын – отец современного бума нон-фикшн. От словаря
до псевдонаучного исследования, от описания собственной жизни
(проект официальной биографии, жития) до писем вождям советской
власти, – всё это вырастало на границе между литературой (искусством)
и реальной жизнью, которую Солженицын пытался преобразовывать
с помощью текстуальных практик.
Поэтому писателю нельзя пенять на ограниченное количество использованных
источников или неточность ссылок, написанных Натальей Дмитриевной,
пущей наукообразности ради. Старик хочет оставаться актуальным
– честь ему и хвала. Не его беда в том, что поезд литературоцентричности
ушёл, а остров стал необитаем.
Жалко, что книжка эта обречена не выйти в финал. До сего момента
все прочие литературные премии старались обходить Солженицина
стороной. Даже номинально не учитывая его присутствия в современной
ситуации, изначально понимая, что гранде Нобеле ни в какие игры
не играет и никаких премий получать не будет. Между тем, выход
«Двухсот лет вместе» создал бы «Национальному бестселлеру» хороший
и правильный (в отличие от раскрутки весьма и весьма посредственного
«Господина Гексогена» А. Проханова) повод для пиара.
Предыдущие публикации:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
