Онтологические прогулки

1

На Елисейские поля не попадают по
ошибке
Елисей (старший друг Евклида)

Афинский аристократ Клисфен (VI в до н. э.) пришел к власти,
поучаствовав в брутальном свержении брутального тирана Гиппия. В
508 году провел некие реформы, возможно, обошедшиеся без
крови, в результате чего быстро сформировалась демократия. Эта
демократия использовала относительно гуманный метод —
остракизм, когда на Афинском народном собрании присутствующие
голосовали против неугодного большинству политического деятеля
(«острака» — неэстетичная глиняная черепушка, на которой молча
писали имя неугодного — играли в «Последнего
демократического героя»).

Эту справочную информацию справедливо будет отнести к школьному
курсу истории в странах первого, второго и в большинстве своем
третьего мира. Вполне можно допустить, что некоторые
школьники окажутся способны представить себе моральные ощущения
свергнутого тирана — то, что в происходящей череде политических
изворотов он видит или успевает увидеть чудовищную ошибку;
ошибку судьбы, а может быть и скорее всего — свою личную
ошибку. Он думает: «что-то сломалось, надо было быть жёстче,
мама была права», но руки-ноги уже связаны грубой веревкой с
мясного рынка. Некоторые школьники (скорее всего, большинство)
представят себе ощущения нового главы, полагающего, что все
вытворяемое тираном было не просто неприемлемо, но в корне
ошибочно, и что справедливость «с небольшой помощью друзей»
восторжествовала. Отдельные дети (таких немного и им будет
труднее всего в жизни) представят, что какой-нибудь тогдашний
философ, удаленный от сцен и трибун из-за своей
радикальности, будет считать ошибкой вообще всё, что происходит «на
высшем уровне»; больше того, он в глубине своей противоречивой
души может считать ошибочным все сущее мироздание, все
заведенные порядки и приведенные некогда в действие законы.

Все это совершенно ясно сейчас, и вовсе нет нужды упоминать
исторически сохранившиеся космо-концепции, утверждавшие высшую
истину о том, что мироздание — плод отпадения от изначальной
идеальности, огрубление первичного божественного импульса или
печальный результат доисторического коварного искушения. При
желании каждый сам сможет сделать нехитрые обобщения на
основе дошедших до нас альтернативно-негативных концепций, коим
число — великое множество, от гностических апокрифов до
наиболее мрачных замаскированных намеков, например, секции
московского концептуализма. Не понадобится много усилий, чтобы
увидеть в глиняной черепушке «остраки» не просто презрительную
форму голосовалки, но в каком-то смысле осколки былой
целостности и гармонии, метафору отпадения-деградации-ошибочности;
отсюда недалеко и до пессимизма, подвергающего остракизму
равно и демократию, и олигархию, и монархию. Может эти мысли
живучи из-за чумы, еще в средние века оставившей глубокий
след в генетических данных европеоидов? Ну да спекулировать
вот так намного проще и безошибочнее, чем мужественно созидать
позитивное и прекрасное среди преходящих руин мира.

Взять же афинского лирика Пиндара (родившегося в Беотии и, очевидно,
усвоившего тамошние жизненные стратегии) — и покажется, что
это индивид, не допускавший ошибок в жизни, пуще того —
державшийся от всякой ошибки на безопасном расстоянии. Да, он
водил дружбу с драматургом Эсхилом — большим трагиком,
введшим на театральную сцену второго актера и так спровоцировавшим
игровой диалог — но, как видно, дружба эта была светской,
благоприятствующей оттачиванию пиндаровской склонности к
афоризму в поэзии. Эсхил, создавая пьесы о богах и героях,
новаторствуя с реалистичными приемами диалога в театре, в
принципе мог в глазах просвещенных аналитиков древней Греции
выглядеть некоторым сторонником концепта Ошибки-Отпадения-Огреха —
ибо это стволовой вектор всякой трагедии и частая подоплека
во многих диалогах (диалог как выяснение отношений,
выяснение причин, как способ дезавуировать партнера и как один иz
методов восстановления абстрактной справедливости).

Пиндар обрел признание, почет, прибыль. Его похвальные гимны
воспевали — всё равно кого: победителей ли спортивных игр или каких
иных соревнований. Сваянные им для хорового исполнения
пафосные прославления щедро превозносили и богов, и героев, и
тиранов, и отдельных горожан, и отцов города. Пиндар никогда
не стеснялся пользоваться самыми изысканными из допустимых
форм и умел искусно сочетать ходовую актуальную эллинскую
мудрость с проникновенными и вдумчивыми комплиментами. Пиндар
замечательно рубил фишку. Вероятно, поняв для себя что-то об
этой жизни и обладая от природы развитым оптимизмом, он решил
всегда быть проницательно-искренним в воспевании объектов
«вданной нам в чувства» реальности. Стал поэтом, за которым
многие поколения крепили эпитет «величайший». По сути всё,
чего касалось заоблачно-резонное вдохновение Пиндара,
автоматически помещалось в область, принципиально далекую от всякой
Ошибочности-Оплошности-Отчаяния. Таинственный Гомер, слепота
которого была метафорой и легендой, наподобие провидческой
слепоты маргинального Тиресия, в своих изложениях «Илиады» и
«Одиссеи» не делал акцента на продуцировании фатальной
ошибки кем-либо из задействованных лиц, он просто
описывал саму развертывающуюся от ошибки к ошибке ткань сюжета
и не слишком напрягал аудиторию раздачей моральных оценок.
То, что происходило вокруг Гомера в реальности — было
дальнейшим проявлением последствий мифических «ошибок молодости», и
метафора слепоты традиционно работала в ключе: «даже видеть
всего этого не желаю». Возможно. Наверное. Точно одно: и
Гомер, и Пиндар оказались «величайшими». Два славных зеркала
различной кривизны.

Вот «Троя» оказалась метафорически и политически востребованным
фильмом из свежих голливудских трактовок объективной реальности.
Бывшие школьники, мало о чем задумывавшиеся на уроках
истории (а биология? а астрономия? а какое-нибудь
обществоведение? — там также полно плохо скрытых странностей и недоработок)
— видят в боевике с Бредом Питтом лишь «бюджет». Школьники,
любившие когда-то рисовать, писать стихи или хотя бы лепить
из пластилина — видят эстетический план блокбастера: от
актеров до их, так сказать, игры, от реконструкции древнего
мира до ощущений при восприятии саундтрека. Дети,
представлявшие себе что-то сверх школьной программы и до сих пор не
утратившие навыка экстраполяции, обобщения и абстрактного
конструирования — такие воспринимают «Трою» с прагматичной
параноидальностью, определяя для себя, кто заказал такой фильм,
почему предложена именно такая версия именно этого мифа,
наконец, как все показанное встраивается в актуальный
общественно-политический (а уж потом в культурный) контекст. Да, это
такие прирожденные кинокритики с неугасимым публицистическим (а
то и тяготеющим к суггестии) даром. Ну и те, кому в жизни
оказалось сильно дискомфортно по сравнению с прежним детским
воображением — если вообще интересуются подобными
кинособытиями, а также отечественной и американской политикой в
интерпретации бодро-лицемерных СМИ, узреют в «Трое» необязательный
реимпринтинг мифических ошибок, произведенный
режиссером с «арийским» именем Вольфганг Петерсонн;
реимпринтинг ошибки, не подлежащей исправлению, копирование
с изменением качества копии без выхода за пределы порочного
круга изображенной Ошибки, холостое, по большому счету,
воспроизведение манифестаций «злого рока». Такие бывшие
школьники по неприятным законам кармы (нам всем уже рассказали о
карме и повально много людей сжилось с этой доктриной)
становятся мизантропами, в лучшем случае — глубокими меланхоликами
или эмпирическими натурфилософами, иногда — психотичными
мистиками или циниками-отщепенцами. Дабы не сложилось превратной
импрессии, что я сам причисляю себя к этой последней
категории выросших школьников, скажу, что просто-напросто их
восприятие-отношение-оценивание окружающей сложносоставной и в
перспективе непознаваемой реальности для меня наиболее
интересно в контексте маркирования социальных и культурных связей
жизни условным термином «Ошибка».

Эта последняя группа бывших школьников, обученных в достаточно
жестком и далеком от индивидуального подхода
учебно-воспитательном стиле, предположительно может воспринять фильм «Троя»
(фильм — просто удачно подоспевший к прокату пример) в одном и
том же регистре мыслей и ощущений, даже если одни
представители этой группы стали аутсайдерами, а другие все же завладели
достаточным в глазах общества жизненным пространством. Что
они смогут узнать за мелькающими на экране с драматическим
пылом и лучащимися дорогостоящей профпригодностю Бредом
Питтом, Орландо Блумом, Джули Кристи, Шоном Бином и Эриком Бана?
Естественно, увидят первым делом американскую (значит,
мультикультурную, быстрообучающуюся, амбициозную и финансово
независимую) развлекательную культуру, не лишенную
полит-ангажированности, ибо условия крупного бизнеса уже давно таковы.
Самой схемой социально-политического, геостратегического и
любого иного «заказа» займутся представители группы
кинокритиков-политпублицистов — в глянцевых обзорах, текстовых
документах интернета, за круглыми и полукруглыми столами, в
бесконечном потоке ток-шоу. Что еще заметно, помимо
классификационных очевидностей? Конечно, вдали маячит сама гомеровская
авторизованная поэма (может, даже кавер-версия, учитывая устный
характер творчества и классическое использование пения
песен). Война произошла вследствие явной гендерной аберрации:
спартанская практически топ-модель Елена, дама, надо полагать,
затмевающая красотой иных прекрасных юношей своей эпохи,
после проведения контент-анализа вышла замуж за Менелая, брат
которого, имея не по-голливудски длинное имя Агамемнон, тем не
менее царствовал в Микенах. Допустила ли Елена прекрасную
ошибку, повлекшую за собой долгий культурный гештальт у
европейцев? Возможно, допустила, но невольную и казавшуюся ей
неизбежной. Обрекала ли владелица небесного модельного
агентства Афродита (дама прекрасная во всех отношениях, а особенно
что касается нужных связей) аппетитную Мисс-Спарта-время-оно
на ошибку, когда во время рандеву с Парисом обещала ему
Елену в качестве несомненной жены? Зачем был верховно допущен
брак Прекрасной с Менелаем? Был ли это действительно
осознанный недосмотр Афродиты или же недобрая провокация в отношении
микенской мужской гордости и микенских понятий о
справедливости? Эти вопросы могут возникать у группы «любопытных
пессимистов-мечтателей» в отношении чистой информации мифа, без
привязок к возможным оценкам и характеристикам Гомера либо
всех прочих исполнителей «троянских» версий (в голливудском
варианте за политической экспансией не видно ни богов, ни
инвалида Гомера). Что там могло быть на самом настоящем деле, в
среде чистых образов богов и людей, отгороженных от всякой
позднейшей интертекстуальности стеной объективной исторической
амнезии?

Допускал ли человеческую ошибку Одиссей, рекомендуя всем соискателям
симпатий Елены дать клятву, что они поддержат эгоистический
выбор невесты и станут стеной, случись подлая кража супруги
у Менелая? Одиссеем могли руководить мотивы
государственника, мужа, пекущегося о единстве и согласии в родном краю.
Благие намерения, клятвенные десять лет и все прочее...
Возможно, боги греков не умели совершать ошибок, и Афродита
постоянно действовала по своей прихоти, действовала гордо, мощно,
не зная сомнений — просто взяла и влюбила Елену в троянского
наследника. Может быть, заваривать всю кашу не было острой
необходимости, да только Афродита ни о чем таком не ведала,
она практиковала эффектный стиль «just do it» — сначала
делала свое дело, а после этого появлялась необходимость, и
появлялась эта необходимость уже на уровне людей. Скорее всего.
Быть может.

Все героические характеры и эффектные визуальные ходы забурлили
именно на этом уровне — с этим уровнем и работает продюсерская
когорта, занимающаяся подобным «Трое» кино. Когорта эта редко
когда ошибается в смысле кассовых сборов. Сегодня
«грамотный промоушен» вряд ли допустит, чтобы продвигаемый продукт
имел что-нибудь вроде «ахиллесовой пяты». Ошибки нежелательны,
они не нужны. Как на всякой войне — а бизнес это война —
ошибки приводят к ослаблению или поражению. Среди воюющих не
должно быть пораженцев — при всей толерантности и
политкорректности в США, этот лозунг стал сверхактуален для всех сторон
американской жизни именно после ряда трагических ошибок,
приведших к устрашающей истории с ВТЦ. Весь фильм с Джеком
Николсоном «Управление гневом» пусть в духе милой комедии, но
посвящен именно перековке пораженцев в победителей.
Любопытно, что не знающий проигрышей психиатр убеждает
закомплексованного и капитулирующего перед жизнью американца в том, что на
самом деле он — скрытый агрессор, копящий в себе ярость до
поры. Дальше происходит утрированное, но в референциях
совершенно ясное воспитание в размазне боеготовного гражданина
послесентябрьской эпохи антитеррора. И смешно, и пафосно. И
размазне на пользу, и обществу во благо. Гнев не изживается, к
примеру, в качестве одного из помрачений-заблуждений
буддийской доктрины, нет, гневом управляют. Он нужен, он необходим
после того, как в мирном тылу оказались «троянские кони»
пассажирских самолетов, ведомых не просто идеологическими
камикадзе, но в немалой степени мистически настроенными
чужаками, навечно ушедшими в роль «всадников апокалипсиса». Гнев
необходим, дабы больше не случилось никаких «коней», — в данном
случае не важно, какая из сторон олицетворяет собой
похитителей «невесты» и «обороняющуюся крепость», какая штурмующих
Трою греков, а какая — самозабвенного искусителя в маске
богини Любви. Узкие специалисты, перекопавшие культурный слой
до индифферентных геологических отложений, могут отлавливать
коннотации и толковать символы, связанные с «Конем». Но в
случае чего им тоже придется обучиться управлению гневом.
Потому что очень несложно смотреть на людской мир таким образом,
что в нем становятся заметны застарелые перекосы и
искривления, а также невнятные тупики, еще недавно слывшие «надёжей
и опорой прогрессивного человечества». Несложно это видеть,
скорее всего, потому, что информационная эпоха с ее
непременными «секретными материалами» все же достаточно изобильна
данными и сведениями, и в такой ситуации мир, в общем-то,
ничего не таит; мир не скрывает совершавшихся в нем ошибок, а
наблюдатель, склонный к максимализму и абстрагированию от
частностей, легко представит себе «несовершенного демиурга»,
«злого создателя» и ошибку, со старта вкравшуюся в творение, а
то и в сам замысел. Работать непосредственно с этой
гипотезой массовая культура избегает — тема онтологически сложна и
морально опасна. Но массовая культура по какой-то неизбежной
закономерности с давних пор работает с отголосками,
отпечатками и частными случаями Большой Аберрации. Именно на ошибке,
— в той или иной мере, с чьей-либо релятивной точки зрения,
— держится классическая драматургия. Ошибка придает сюжету
динамику, а многим действиям — осмысленность. Неназванная
прямо, аберрация пропитала культурный слой цивилизации; без ее
знакомого аромата львиная доля историй опреснеет и
иссохнет; когда ошибка не связана с качественной или этической
стороной процессов, она просто может привести к угрозе для жизни.
Совершая нешуточный морфинг и принимая обличье слабости,
агрессии или диктата неблагоприятных обстоятельств, ошибка
остается основным препятствием для осуществления проектов
утопий. Ошибка необычайно плодородна и исправно служит средством
апологии для смысловой направленности несметного числа
произведений искусства, а также для близкого к несметности числа
производителей искусства. Но не только искусства. Одно дело
Илья Кабаков, отдельные проекты которого выстроены вокруг
некой аберрации с жестоким подчас сарказмом (прошлогодняя
Венецианская бьеннале, «Город утопии» и «Где наше место?»).
Другое дело один из патриархов чань-буддизма (за имя не
поручусь, а фраза засела в памяти давно), сказавший как-то:
«Ошибка на ошибке — мой путь». Это как-то обогащает
концепцию Дао-Пути. А что до великого Пиндара, то он имел
дело с победителями и, как многие его греческие современники,
являлся носителем того типа сознания, которому чужды образы
упадка и изначальной ущербности, первородного греха и
постмодернистской чувствительности.

2

...И опыт, сын ошибок трудных
Программа
«Очевидное невероятное»

Раз уж речь зашла о кино, на этом благодатном направлении и
остановлюсь. Кажется, что для художественного направления
кинематографа Аберрация как движущая сила сюжета обладает беспримерной
притягательностью. Особенно выпукло это заметно при
отсутствии серьезных альтернатив. Немой черно-белый комик
поскользнулся и упал — смешно. Убийца оставил на месте преступления
необычные следы — интригует. Цепь фатальных нелепостей
кардинально меняет судьбу героя — занимает. Ошибка в секретной
лаборатории и взгляните на этого монстра (или ощутите дыхание
финального катаклизма) — пугает (впечатляет). Плоды ошибок в
кино могут выглядеть авангардно, стилизованно, декадентски,
ребячливо, пошловато; ошибки охватят все жанры, использующие
сюжетную канву — от трэш-хоррора и хентай-анимации до
семейной комедии и запредельно-простых гонконгских артефактов.

Я решил вспомнить киноленты, виденные мной за последние несколько
месяцев — как случайно, так и специально, как по ТВ, так и в
кинотеатрах, либо на видео. Это вполне характерная выборка,
которая возникла и спонтанно, и в процессе утоления личного
культурного любопытства, и в результате определенного
гула-резонанса общественного мнения. Эти кинофильмы составляют
своего рода Скандху («куча», «собрание» на санскрите) — т. е. в
терминах буддизма особого вида Скопление, содержание
которого и удерживает непросветленных в цикле существования.
Чувствуется уже что-то аттрактивное в этом. Какой смысл был бы в
окончательном освобождении Будды, не будь эта юдоль
придавлена грузом ошибок? Наверное, смысл никак не больший, чем в
фильме, где все тотально хорошо и правильно. (Такое
тотально-светлое кино было бы настоящим ядом для жюри нынешних
европейских кинофестивалей).

Любопытен фильм конца 90-х «Сфера» с беспроигрышным актерским
ансамблем из Дастина Хофмана, Шэрон Стоун и Сэмюэла Джексона.
Сюжет напоминает сплав «Пикника на обочине» Стругацких (или же
«Сталкера» Тарковского) и «Соляриса» Лема (вариант —
«Солярис» Тарковского). Такая завораживающе нетривиальная
фантастика, когда на океанском дне обнаруживают циклопических размеров
космический корабль, пролежавший там с доисторических
времен. Блестящей мне показалась ситуация, когда засекретившие
океанскую находку высшие военные чины США приглашают для
вероятного контакта определенный набор специалистов-ученых —
кажется, психолога, биолога, астрофизика и математика. При этом
Пентагон руководствуется спецброшюрой, написанной некогда на
заказ психологом (Хофман). В этой брошюре обрисованы общие
вероятности контакта с возможными инопланетными гостями и
рекомендованы конкретные специалисты (четверо). Очень скоро
выясняется суть крупной аберрации. Герой Хофмана взялся
когда-то за этот идиотский заказ из-за денег, чтобы заплатить за
новый дом, а в качестве рекомендованных специалистов (ну,
кого еще по логике вещей можно было вписать — лингвиста или
энтомолога?) вписал наобум своих знакомых с научными степенями.
У биолога (Стоун) за прошедшее время успело появиться
немало личных проблем, в т. ч. с алкоголем. Пентагон при случае
строго следовал этим поверхностным инструкциям, приняв все за
чистую монету. А случай — по-настоящему серьезный, из ряда
вон. Один ошибся, недооценив, другие оплошали, переоценив.
Подобное вторжение реализма в фантастический жанр отрезвляет
и радует. Разгадка тайны затонувшего корабля тоже таит в
себе след ошибки: никаких aliens, корабль с Земли,
американский, оказался на доисторическом дне вследствие ошибки при
навигации в пространстве-времени. Я убежден, что сценаристы
«Сферы» всегда предпочитают работать с добротно-прочным
стройматериалом «Ошибка». Старый друг лучше новых двух.

«Абсолютная власть», снятая Клинтом Иствудом в 1996 г. тоже
показательна. Герой Иствуда — виртуозный вор, проникает в дом
высокопоставленного госчиновника. Собирает в мешок драгоценности,
антикварные ценности, деньги, отнюдь не хранимые в
«сбербанке». Обнаруживает и открывает тайник, где всего
вышеперечисленного еще больше. В дом вдруг кто-то неожиданно входит, на
первом этаже шум голосов. Вор прячется в тайник, который
является также и комнаткой для вуайеризма — дверь в виде
обратно-прозрачного зеркала закрывается точно напротив широкой
кровати. Вор сидит за зеркалом и видит, как входит жена
чиновника, а с ней — сам президент США (Джин Хэкмен), оба прилично
поддатые. Что-то пошло не так, президент любит проявлять в
сексе насилие, неверная жена политика — не очень. Вор видит,
как сам президент США избивает супругу своего друга и
соратника. Она сопротивляется. Появляется президентский эскорт —
секретарь и два телохранителя. Жена политика с ножом в руке
застрелена. Президентская команда заметает следы и имитирует
самоубийство. Затем успевают увидеть спину скрывающегося вора
— единственного свидетеля. Масштаб ошибки президента
награждает сюжет недюжинным напряжением. Ошибка президента —
вообще периодически будоражащая американцев штука (убийство JFK,
скандал с Клинтоном). На советском и постсоветском
пространстве верховные руководители не совершали ошибок, а скорее
избирали неверный курс либо тонули в преступной халатности.

Героя Иствуда зовут, на мой взгляд, как-то забавно — Лютер Уитни. В
«Абсолютной власти» вор-домушник оказывается несопоставимо
положительнее избранного народом президента. Моральная ошибка
президента и последующая нелепая трагедия — фундамент для
этой истории. То, что вор Уитни — ветеран вьетнамской
кампании, конечно, многое в нем объясняет, но и добавляет
клишированности герою. В остальном в фильме — ничего нового.

Пересмотрел краем глаза иствудовского «Непрощенного» по ТВ.
Оскароносец 1992-го за режиссуру, за продукт, за монтаж и за мужскую
роль второго плана (тот же Хэкмен). Вестерн сумеречный и
нашумевший. Сюжет тоже стартует с нелепой ошибки — по пьяному
делу ковбой изуродовал проститутку в веселом доме. Помните
из-за чего он взъярился? Она посмеялась над его маленьким
членом. Все это произошло в городке с говорящим названием Биг
Виски (Вайоминг). В итоге начинается вся дальнейшая
катавасия. Герой Иствуда — опять смешное имя — Билл Манни, сначала у
себя на ферме совершает милые ошибки старости (вестибулярный
уже не тот, с лошади упасть — раз плюнуть). А молодой
наемный киллер, вспомните — плохо видит; вблизи еще куда ни шло,
а дальше уже хуже. Поначалу все эти ошибочности в сюжете
вызывают насмешку, после всё, как водится, выливается в драму.

Фильм 1985 г. «Честь семьи Прицци» с Дж.Николсоном и Кэтлин Тернер.
Забавное подшучивание над гангстерской темой. Герой
Николсона — Чарли — член авторитетной мафиозной семьи. Крут
(хладнокровно убивает) и простоват (тугодум). Ошибка его в том, что
он полюбил женщину. Но ошибка проявляет себя лишь когда
становится понятно, что его возлюбленная — такой же киллер, как
и Чарли, только free-lance. На аберрации построены все ходы
фильма. Некоторые из ужимок Николсона выглядят откровенно
слабо. Финал более-менее забавно разрешает малость вяловатую
историю. Адам возвращается покаянный к Папе, с Евой плохо
(это я образно выражаюсь).

Недавний «Эффект бабочки» весь построен на ошибках героя. Замысел
неплох, но фильму недостает либо бюджета, либо звезды, либо
режиссерского опыта, а скорее всего — всего вместе. В «Эффекте
бабочки» четко показано, как кармическая ошибка, житейская
оплошность, неправильный ответ на запрос судьбы и т. п. идеи
могут удержать средне сделанный фильм на плаву чуть дольше
положенного для такого кино срока.

Отличный «Отель» Майка Фиггиса со впечатляющим актерским составом
(Сэльма Хайек, Джон Малкович, Джулиан Сэндз, Люси Лью, Орнелла
Мути и др.) продолжает развивать эстетику предыдущего
«Таймкода». Фильм захватывающий, пародийный, черно-юморной. В
сюжет также помещена ошибка. Ошибка показанной нам съемочной
группы в том, что киношники поселились именно в этом отеле,
недоброй обители зла.

Вообще, сюжетостроительные ошибки обнаруживаются почти на каждом
шагу. Драматурги и сценаристы вряд ли найдут более проверенный
и надежный шаг для оживления повествования. Но эти ошибки,
скорее всего, не клише, а что-то больше похожее на
информационную колонию бактерий или на вирус. Порою я различаю подвид
аберрации — такую как бы незамеченную режиссером злую
иронию. Например, в каком-то историческом советском фильме конца
80-х (крайне унылом и неубедительном) герой Зиновия Гердта
говорит герою Александра Еременко, что гангренозную ногу (речь
о режиме Наполеона) нужно отрезать немедля. Во-первых,
мягкой манере игры Гердта не очень подходит властный,
психотично-нестабильный герой. Во-вторых, как-то режиссерски
нетактично требовать от актера с ножным протезом произносить текст с
метафорой гангрены и ампутации. Понятно, что такова селяви и
такова актерская работа. Но в и без того слабом и глупом
фильме (название и не пытался узнать) этот момент с ногой
притягивает к себе все внимание (ирония судьбы), а все прочие
эпизоды ломаются и рушатся.

Сознаю, что в случае с Гердтом я мог уйти в надуманность, иначе
говоря, взять курс на огульное объявление всего кинематографа
ошибочным направлением, отражающим ошибки, имманентные
человеческой природе. А затем можно то же самое отнести ко всем
сферам культуры, а затем объявить ошибочным Универсум. А после
этого добавить, что просто сегодня был не лучший день. А
потом внутренне попытаться испытать к абстрактному Универсуму
сочувствие и какую-то симпатию, как к нечаянно обиженному
зверьку... Нет, вообще-то я только хотел упомянуть о том, что у
сюжетостроительной Ошибки могут быть подвиды и нюансы.
Мягко говоря, могут быть мутации для ценителей.

Ну, например, Мерилин Монро одно время брала уроки актерского
мастерства у Михаила Чехова. В этом тоже можно увидеть какой-то
тонкий, едва уловимый намек на аберрацию, конечно, лишь при
желании. Или еще можно задуматься над тем, было ли ошибкой или
чем-то иным однократное пребывание Клинта Иствуда на посту
мэра города Кармел, Калифорния в 1986 г.? А что думать о
таком заявлении Николь Кидман: «Мне кажется, что я
совсем не могу играть. Я надеялась, что этот кошмар пройдет, но
с каждым фильмом все повторяется». Иногда, как в
нашумевшем «Догвиле», действительно кажется, будто Николь
того, старается, но как-то у нее не слишком выходит. Ошиблась ли
она в выборе занятий на самом деле? Вот «Догвиль», кстати,
тоже имеет в основе вариацию на тему библейских
Содома/Гоморры и их греховных ошибок. Уж Ларс фон Трир точно видит
врожденную несправедливость этого мира. Гай Ричи тоже ее видит,
но совсем иначе. Называть имена и фильмы можно долго. Грозят
появиться новые, собранные по прежним выкройкам.

Дистанция между высокотехничным, высокотехнологичным подходом к
процессу съемок/продакшна и присутствием ошибок, просчетов
героев в сюжетном наполнении стала для искусства кино
традиционной. Если в сюжете нет оплошностей людских, если отсутствуют
столь привычные фатальные неприятности, то взамен либо
появляются неприкрытые злые козни отрицательных персонажей, либо
кино уплывает по экспериментальной волне в далекий порт
«Артхаус». Иногда сами занятия кинематографом могут объявляться
ошибкой, как это было высказано легендарной Лени Рифеншталь в
отношении своих картин нацистского периода. Всякое бывает.
Бывает, возникает вопрос, а возможна ли драматургия вообще
за пределами антиномии «дисгармония/гармония» или
«профанное/сакральное»? Можно ли создать произведение, свободное от
оправдывающих его энерджайзеров-ошибок? А если и можно, то
попадет ли такое произведение в систему культурных архивов,
сохраняющих и структурирующих все объекты, значимые для
человеческого вида? А судьи кто?

Допускаю, что эти вопросы могут не иметь смысла, пока для нас будет
настолько важен рост потребления. И среди потребительского
азарта, на фоне военных маневров, под звуки террористического
брейк-бита многие творцы (я лично знаю таких) хранят
уверенность, что подлинное искусство не может быть радостным и
безболезненным. В подлинном искусстве имеется след-шрам после
преодоления абсурда и аберрации этого мира, — уверены они.
Если же все хорошо и радостно, полагают такие творцы, то это
не искусство, а просто заказ.

Мне думается, что это однобокий, давний, застарелый способ ощущения
культуры. И все смыслообразующие ошибки мне кажутся чем-то
вроде осложнений после детских болезней. Эти осложнения
остаются, если не оздоравливаться. Известно же, что все болезни
от нервов и только пара-тройка от удовольствия. И вряд ли
где-нибудь авторитетно сказано, что человек должен учиться на
собственных ошибках до бесконечности... Где-то что-то было о
том, что человеку свойственно лажать иногда, но сказано это
было не очень уверенно и в порядке дружеского утешения... С
такими эпиграфами, как здесь у меня, просто нельзя
закругляться без пафоса. Пафос, фас! Хочется вопреки всем фактам
верить в человечество, приближающееся к восприятию своего места
как более интенсивного, свежего и разумного. Очищение — это
тоже вид прогресса. Управление гневом — какая-то древняя
психотехника... И еще — чуть не забыл: всякое осмысленное право
на ошибку достойно уважения.