Литературная критика

Скажу сразу, что роман Дмитрия Бавильского «Нодельма» я прочел в
сокращенном, журнальном варианте («Новый мир» №5, 2004).

Сразу же поспешу подтвердить свои предыдущие выводы (времен
«Семейства пасленовых») об авторском подходе. А именно: в
функционально-позиционном отношении Дм. Бавильский по-прежнему
остается автором, по большей части находящимся по читательскую
сторону «баррикад», и особенно — по женскую сторону читательской
стороны баррикад. То есть, интересы читателей — важная и
трепетная для Дмитрия тема, а написан роман прежде всего для
девушек и женщин. Такую аудиторию писатель лучше всего себе
представляет, как в ее негативных восприятиях, так и в
позитивных. Так мне показалось, вроде, так, наверное, и случится.

Говоря о приоритете читательских интересов, я имел в виду вот что. В
«Нодельме» автор знает обо всем происходящем чуть больше
читателя, но не всё. Это заметно. И это неминуемо вызовет
симпатии у многих, считывающих текст романа. У тех, кому обычно
мешает завышенная авторская демиургичность, авторское
высокомерие или авторская агрессивность. Этого в «Нодельме» нет.
Автор очень близок к читателю, тепл и жив, он использует свое
право на ошибку, не бравируя им. Да и пишет в общем-то о
«людях, как мы». Не путать с музыкальным проектом «People like
us» — та девушка слишком безумна для данного контекста.

Пересказывать содержание романа — самая идиотская часть всякой
рецензии. Посему в этот раз я попытаюсь сдержать собственный
аналитический идиотизм и вместо плана сюжетной дороги поставлю
несколько указателей.

В «Нодельме» все происходит в нынешней Москве, во всяком случае
недавней. «Love-радио» с песенкой Валерии о «Часиках», «Тату»,
война в Ираке, «вручную состаренные джинсы из коллекции Paper
Denim & Cloth», «Живой Журнал», журнал «Афиша», IKEA в
домах, живая музыка в «Доме», суп в «Супе», «Часы» в «Пяти
звездах», Светлана Сорокина на Первом канале. И — метро. С
ветками разных цветов, с чеченками одинаковой подозрительности.
Показана актуальная Москва, но все это с большим уклоном в
интроверсию. Такова героиня романа — Инна-Нодельма. Поначалу
показалось, что такая тургеневская женщина — нехарактерный
типаж для коренной москвички (слишком анемична, слишком
рефлективна). После подумалось: такая героиня неплохо объясняет
манеру письма автора, да к тому же роман написан о «людях, как
мы», но на деле каждый обладает отклонением от типичности в
сторону мелких особенностей, что и может пробуждать интерес
к каждому в отдельности. Героиня не считает себя красивой,
знает, что «женщина после 30 за счастье должна бороться»,
однако, не борется — просто влюбляется, аки гимназистка. Вся
романная деталировка, все описываемое городское время (важный
элемент в феноменологии Дмитрия Бавильского) — одинаково
измеряются и изменяются аффективной активностью или же
заторможенностью восприятия героини.

Почти с самого начала любовной интриги «Нодельма» предлагает
читателю превратиться в зрителя шоу «За стеклом». Мы с героиней
видим и исследуем объект ее желаний, а он нас — нет. Мы с ней
читаем его электронную почту (всю!), шерстим его досье (все,
что есть), украдкой отслеживаем его следы (сообщения на
автоответчике) и привычки (вау, махровая клубничка!). Он нас
вообще в упор не замечает. Затем шоу изменяется — «стекло»
уносят — и уже Нодельма предстает объектом желания со стороны
своей экзальтированной подруги. О подруге автор рассказывает
сам и довольно много. О Нодельме мы узнаем подробности
практически в каждом абзаце. Это уже коммуникативный дуэт иного
типа. В прошлом же, когда у Нодельмы был едва ли не
единственный серьезный роман с парнем по имени Мага, коммуникация была
совершенно иной: он в Силиконовой долине, она в Москве, они
любили друг друга и-мейлами, а по-настоящему пробыли
вместе, в качестве влюбленных, всего минут пять. Коммуникация в
современном мире — вот что интересует Диму Бавильского в этом
романе. Тахогенный дисбаланс в мире, заполненном
технологией, глобально пронизанном коммуникациями, в мире как бы уже
едином (взрывы ВТЦ и война в Чечне могут непосредственно
участвовать в судьбе тепличной корпоративной «серой мышки», всю
жизнь прожившей с мамой), но не поддающемся никакому
единению. Об этом есть маленькие ключевые проговорки: «Она,
как и Нодельма (правда, по другой причине), уже забыла, кем
является и кто она есть на самом деле, что для женщины
кажется губительным, хотя и встречается в современных условиях
сплошь и рядом», «791 кипятит электрический чайник,
параллельно нашептывая писателю, недалеко отсюда творящему, историю
про людей, которые живут так, будто бы они никогда не умрут.
Не умрут, но и не проснутся». В мире, заполненном
экстатическим потреблением и ритуальным производством,
опутанном глобальными коммуникациями и сексуальными инсинуациями,
спят бессмертные люди — с развитием цивилизации и ее
прогрессов эта генерация помолодела настолько, что теперь просто
внутриутробно спит в чреве собственной «матрицы», спит и видит
всяческие сны о «перезагрузке» и «революции». Героиня как
раз наблюдает на Шуховой башне (регулярно) ангелов (они по
номерам — 791 кипятит электрический чайник, 698
заплетает косу и т. д.); одно дело — девичьи фантазмы,
другое дело — потребность в коммуникации иного рода,
вертикальной, сакральной, неопосредованной тяжкими грузами бытия.
Может быть, именно поэтому Нодельма устраиват свое
внутрикорпоративное шоу «за стеклом», а не идет на прямой контакт с
объектом воздыханий — ей важнее шествовать по следам
чужой души (как в «Подлинной жизни Себастьяна
Найта» Набокова), чтобы коммуникация происходила между
внутренними душевными Шуховыми башнями непосредственно. Без
посредства тяжких грузов бытия. По-ангельски.

Еще в романное окно стучится мысль, что счастье — это самозабытье (в
результате концентрации ли, расслабления ли), которое с
одинаковым успехом может посетить человека и в мегаполисе, и в
пустыне. Потому что ангелы те на своей башне, они без дела
не сидят, все что-то делают, моют, чистят, музыку заводят,
нашептывают. И сотворяют горние коридоры для душ. С
несколькими такими коридорами и знакомит читательниц (и читателей
тоже) роман «Нодельма».

Помимо всей этой патетики и пересказа, хотел сказать, что
особенность письма Дм. Бавильского заключается в его перманентной
мягкости: его юмор — это сглаженная, не слишком горькая ирония,
у него тотально отсутствует озлобленность, и поэтому ему
приходится много чего придумывать вместо нее в
своих романах. Мне показалось, да так и есть на самом деле,
что Бавильский-романист не любит, да и не умеет шокировать
и сотворять провокации. (Кстати, можно как-то необычно
сфотографироваться в мастерской художника Кулика, но повторить
то, что Кулик физически вытворял в свое время — сможет далеко
не каждый, правда?).

А теперь о главном. Почти до конца роман читался так, как я
постарался о нем написать выше. Затем произошел перелом — у меня так
часто бывает, я делаю перерыв в чтении, перерыв
растягивается на сутки или больше, а после я вижу в сюжете прямо-таки
рывок и полный блицкриг — видно, что и автор писал с
перерывом приблизительно в том же месте. Давайте вспомним ближайший
аналог того, что происходит в финале «Нодельмы» — это
«Выкликается лот 49» Т. Пинчона, не самое слабое (вопреки взглядам
каких-то там критиков) произведение корнелльского гения.
Там тоже героиня — женщина около 30 по имени Эдипа. Она
попадает в обычный для «корнелльского дискурса» заговор, все в
романе оказываются параноидально взаимоповязаны, «в мире что-то
не так или это в моей голове?», глобальность мировой
коммуникации проступает ликом тайного общества и т. п. Но сначала
все течет плавно и вполне романтично. Стоит же Эдипе
отлучиться от родного эпицентра событий, увлечься поиском
загадочной почтовой (!) службы, как по возвращении домой она видит
фактологический бедлам, а скорость и энергетика жизни делают
резкий скачок вверх.

Так же удивили меня и последние главы «Нодельмы». События
приобретают параноидально-мистический оттенок, все кажутся повязанными
какой-то тайной, умирает (или ее убивают) лучшая подруга,
все личные ходы биографии оказываются неслучайными, какие-то
финты с теоретической физикой и разработками телепортации,
какие-то юнговские синхронистичности, а главное —
несоизмеримая с предыдущей скорость и энергетика событий.
Интернет-порнография, православие, корпоративные домогательства — все
мелькает сигнальными буями на пути к разгадке энигмы. Но
Бавильский хорош тем, что отлично знает — разгадки бывают у
загадок, а тайна на то и тайна, что неразгадываема. Тайна просто
есть, ее можно иногда ощутить, распознать по скорости и
энергетике, подскакивающим вверх. Так что ничего удивительного в
том, что мертвая подруга как ни в чем не бывало звонит и
приглашает героиню в кино, нет — приглашает-то на нового
Тарантино, а ведь еще в «Палп фикшн» Траволта после застреливания
все равно в конце ходил живой, в трусах и тишотке. И
финально преобразившаяся Нодельма (есть все-таки сходство с Эдипой
из «Лот 49»), энергичная и знающая, что ей делать (хоть
тайна остается тайной) — попадает в хэппи энд. Чего я,
признаться, не ожидал.

Последнее, что осталось добавить: это история о том, что вопреки
поговорке, «в тихом омуте» иногда водятся «ангелы» (бывает, что
до тысячи ангелоединиц).

«В голове Нодельмы начинают перемещаться широкие воздушные
массы, как на картине Николая Рериха «Воздушный бой»,— все
резко приходит в движение, тучи мыслей, грозовые облака
чувств, между которыми вспыхивают грозы интуитивных
догадок».