Проза

• Начало.

— Для него это, конечно, не сумма,— рассуждал Валентин уже ночью,
в постели, обнимая круглые плечи Зинаиды. В комнате было тепло.
Печка у Тимофеевых отменная, если хорошо ее протопить, греет до
самого утра.— Его только машина стоит, может, полмиллиона. И все
такое. По нему видно: состоятельный товарищ. Так что двести баксов
для него ерунда.

— Может, удивить тебя хотел.

— Может, и хотел. Да мне-то что. Плевал я...

— Ну, так уж и плевал. Тебе столько в колхозе за год не заработать.

— Колхоз,— усмехнулся Тимоха.— Он бы в колхозе столько и за два
не заработал. Вся-то разница между нами, что он сидит, бумажки
подписывает, а я на земле работаю, своими руками.

— Вот-вот. Он умный, а ты...

— Еще умнее. Хватит, не заводи ты свою старую песню, я подпевать
не стану.

— Ладно. Давай спать уже...

— Интересно, где их продать-то можно, доллары-то? — не утерпел
Валентин чуть позже и толкнул храпящую жену в бок.— Говорю, где
доллары-то можно продать?

Сам того не желая, играя какую-то игру, он делал ударение в слове
«доллары» на «а», коверкал название, отсекал от себя эту чужую
и опасную вещь.

— В банке,— сказала Зина.— Или в обменном пункте. А то — с рук.
Так дороже. В прошлом году Ольга Курицева меняла...

— А у нее-то откуда? — удивился Тимоха.

— Комнату в городе продали, братнино наследство. Трактор купили.

— А-а...

— Спи, тебе вставать рано.

— Ладно. Сплю.

Чужие деньги пролежали у них всю зиму. Никто за ними не приехал.
И постепенно Тимоха привык к мысли, что деньги эти уже не такие
и чужие. Он завел привычку интересоваться у всех подряд, какой
нынче курс доллара, и рассуждал на людях, выгодно или невыгодно
продавать или покупать нынче валюту. «Прямо и не знаю, что делать-то,—
говорил он, допустим, Сереге Захарову, когда они вместе пили пиво
в забегаловке. Валентин счел себя обязанным проставиться, поскольку
заработал деньги при помощи Серегиного трактора. Тимоха делал
печальное лицо, обремененный тяжкими заботами о капитале.— Продавать
уже или нет? А вдруг завтра, как в девяносто восьмом, р-раз —
и все?».

— Все может быть,— подтверждал Серега, оснащая край пивной кружки
доброй щепотью соли.— Им там,— он тыкал пальцем вверх,— доверять
нельзя. Они себе на пятьдесят лет вперед нахапали, а мы им до
лампочки. Есть у тебя деньги, нет ли, все равно. Вот возьмут и
объявят завтра, что за валюту будут расстреливать, как раньше.
И куда ж ты денешься с подводной-то лодки?

Тимоха бледнел: а что, с них станется! Черт, может, выбросить
или закопать где-нибудь проклятые буржуйские дензнаки? Жалко.
Пашка вот-вот закончит ПТУ, надо как-то отметить, что-то купить,
и вообще... не быть лопухом. Реализовывать потенциал.

Наверное, тогда он и решил твердо: пора продавать. Курс не курс,
растет там или падает, а поменять на рубли — и тут же в магазин.
Приобрести магнитофон для Пашки да пальто для Зинки. И нечего
больше рассуждать. Ведь на всю жизнь этих несчастных долларов
не хватит.

Да и заметил он, что люди стали как-то отдаляться от них с Зиной,
когда узнали о привалившем счастье. (Сначала Тимофеевы рассказывать
никому не хотели, но как-то так само уж получилось, что через
два дня после происшествия о нем знали все, а через неделю это
была уже старая новость.) Теперь Тимофеевых считали капиталистами,
но это ладно, в конце концов, у каждого в жизни бывает момент,
когда он вдруг становится обладателем хотя бы небольшой суммы,
которой могут позавидовать окружающие. Деньги, как знали все,
были не заработанные, а дурные, свалившиеся ниоткуда без видимых
причин. Это несправедливо. Потому что вокруг много людей не менее
достойных... И даже Серега Захаров, пивший пиво за Тимохин счет,
потребовал себе дополнительно бутылку водки. Тимоха не спорил.
Он уже устал говорить людям: чего же вы сидели по домам, шли бы,
когда гудок гудел, или лень было мерзнуть да с трактором возиться?
Конечно, никого такие объяснения не удовлетворяли, ибо не в пустых
словах тут дело, а в зеленых долларах, а они были в кармане у
Тимохи...

И вот он поехал в город. Давно там не был, почти десять лет. Волновался
страшно, так что Зинка его даже успокаивала накануне, давала пить
валерьянку. Хотя чего волноваться-то, место не чужое, родился,
вырос там...

Ранним утром он дождался рейсового автобуса, влез в салон, пыхтя
от страха, сжимая в кармане куртки четыре пропотевших насквозь
купюры, и почти всю дорогу с подозрением поглядывал на случайных
своих соседей — кто из них следит, умышляет недоброе? Ему казалось,
что каждый встречный знает о деньгах, о той огромной сумме, что
почти беззащитная лежит в его кармане. Ведь человеку много ли
надо — два раза дай ему по голове, и он уже не встанет...

Город вроде бы остался прежним, перемен внешне было немного: настроили,
правда, новых зданий, да стало почище, а в остальном все то же,
узнать можно. Валентин прошелся по центру, как на экскурсии, приглядываясь
к вывескам банков, густо усеявших лучшие улицы, к курсам валют,
выбирая, где побольше, но решил не торопиться (время терпит),
промерил сначала своими тяжелыми ботинками волжскую набережную
вдоль и поперек. Здесь было, конечно, очень красиво, но люди жили
совсем другие, равнодушные к его делам и заботам, занятые собой
и чем-то таким, за что Валентин не дал бы и копейки.

По набережной стайками гуляли молодые беззаботные девчонки — кто
мороженое ел, кто пил сок, а кто совершенно безбоязненно тянул
пиво. Одеты все как с иголочки, сплошная красота. Валентин с тайной
грустью посматривал на них исподлобья: да, жаль, не довелось в
свое время попробовать студенческой жизни. А ведь многое, наверно,
потерял...

Перед армией он хотел поступать, но его знания не вызвали энтузиазма
у комиссии. И его забрили на два года, а потом все завертелось
со страшной скоростью: Зинка, ее беременность, спешная свадьба,
переезд, хозяйство, ребенок... Как будто вчера все было, вот вроде
только рукой махнул — а ведь сколько лет прошло, с ума сойти.
Старик уже, почти старик, и нечего тебе на девок пялиться. «Женою
юности твоей утешайся, ибо зачем тебе другие». Все, иди деньги
менять, да в магазин, нечего зря душу травить. Домой приедешь
— полегчает.

Он решил продать доллары в государственном Сбербанке. Там хоть
и курс ниже был, но зато и гарантия, что не обманут, не обсчитают
и вообще выдадут взамен чужих денег настоящие, свои.

У входа в банк его встретили двое улыбчивых юношей в приличных
костюмах.

— Мужчина! Вы не валюту сдавать?..

— Нет,— хмуро буркнул Валентин, протискиваясь мимо них в дверь.—
Я за квартиру платить.

— Здесь коммунальные платежи не принимают. А мы, если у вас доллары,
купим дороже на двадцать копеек, в банке курс очень низкий, подумайте...

И откуда они узнали, черти, на лице у меня написано, что ли? Потея
от волнения, постепенно успокаиваясь, Тимоха решал, что делать
дальше. Курс действительно низкий, разница будет... сорок рублей.
Ого! Совсем не лишние ему рублики! А тут еще очередь в обменник
не движется, как специально, да паспорт спрашивают. Тимоха, хоть
и был с документами, как-то без особой радости выяснил для себя,
что родное государство хочет знать о каждом своем гражданине,
который меняет валюту.

Это не прибавило ему хорошего настроения. Он постоял-постоял,
не понимая ни слова, пробежал глазами развешанные по стенам банковские
документы, подумал-подумал... Черт с ним, пойду к этим ребятам,
с виду они вроде ничего, авось не обманут. Уж они-то паспорт предъявить
не попросят. Только надо держать ухо востро. Деньги — из рук в
руки, пересчитать сразу же и все такое. Знаем мы эти дела, нас
не проведешь...

Он вышел на улицу, и один из юношей с дружеской улыбкой мгновенно
прилип к нему.

— Ну как, надумали? У нас все по честному, без обмана, деньги
при себе,— юноша небрежно вытащил пачку пятисотрублевок и помахал
ею, словно веером, перед лицом Тимохи.

— Надумал,— сказал Тимоха, красный от натуги и стыда.— Только
слушай, парень, если у тебя в кармане такие деньжищи, зачем ты
тут на улице мерзнешь? Купил бы какой-нибудь магазин, что ли,
да и работал...

— Курочка по зернышку клюет,— усмехнулся тот.— Может, и куплю
потом. Но для этого пока нужно вот здесь стоять, мерзнуть. Зарабатывать
стартовый капитал... Кстати, как у вас с капиталом, сколько будем
менять?

— Это... двести,— сказал через силу Тимоха. И сказав это, раскрывшись
перед незнакомыми людьми, вдруг почувствовал облегчение.— Двести
баксов, значит. Валюта. Такие вот дела.

— Какими купюрами?

— По пятьдесят,— лихо ответил Валентин — так, словно бывал здесь
каждый день, дело привычное.— Четыре штуки всего.

— Понятно, что четыре,— успокоили его.— Можно взглянуть?

— Можно, только...

— Сразу же отдам назад, не волнуйтесь! Просто нужно же мне убедиться,
что деньги у вас действительно есть, и что они настоящие.

— Ну... смотри,— сказал Тимоха, протягивая одну купюру и не выпуская
ее из рук.

Юноша попытался ощупать купюру, но это у него не получилось, он
даже сконфузился от такой неудачи и еще от того, что человек ему,
такому прямо насквозь честному, почему-то не доверяет.

— Да я не съем,— сказал он,— никуда ваш полтинничек не денется.

Тимоха задумался, отвлекся на секунду внутрь себя, а юноша в это
время как-то очень ловко вынул деньги из ослабевших Тимохиных
пальцев. Предъявил купюру хозяину: вот, ничего с ней не произошло
— и стал ощупывать, сворачивать, мять и скрести на ней краску,
да так рьяно, что Тимоха перепугался. Поцарапает еще, стервец,
кто ее потом возьмет?

— Следующую,— потребовал вдруг юноша очень недовольным тоном,
и брови его сурово сдвинулись.

«Чего это он? — испугался Тимоха.— Неужто фальшивая? Обманул банкир,
всучил дрянь, а я сколько нервов-то потратил!». Без слов он протянул
следующую купюру, и ее постигла та же участь — юноша начал сворачивать
ее и скрести. И две другие, впрочем, тоже.

— Это что, у вас все такие? — презрительно спросил юноша, рассмотрев
последнюю купюру.

— А какие такие? — спросил Тимоха с виду храбро, но дрожа всем
ливером.

— Девяносто четвертого года. Вот, смотрите сами,— и сунул сложенные
купюры под нос Тимохе.

Тимоха слепо склонился над зелеными бумажками и попытался рассмотреть
дату их выпуска, но ничего не увидел, потому что не знал, где
смотреть.

— А что тебе не нравится-то? Если даже и девяносто четвертого
— что они, не ходячие? В Америке, говорят, деньги чуть не по сто
лет действительны.

— Так то в Америке, а мы с тобой в Росси живем,— пренебрежительно
заметил юноша, эмоционально махнув рукой с деньгами и неожиданно
переходя с Тимохой на «ты».— Здесь ценятся новые, с иголочки,
а не такие пиленые, как ты принес. Ну да ладно, возьму, на десять
копеек дороже, чем в банке.

— Говорил же — двадцать!

— Говорил. Я думал — новые...

— Знаешь что, паренек, давай-ка сюда мои денежки, и я пошел. А
ты жди другого дурака,— заявил Тимоха, выхватил свернутые в трубочку
купюры из рук юноши и пихнул в карман.— Нашелся тут... стоит в
костюме... рылом торгует...

В гневе он пошел со ступеней банка вниз широкими шагами — честный
человек, которого пытались обмануть какие-то гады, но он отстоял
свое достоинство. Юноши быстро спустились следом за ним, сели
в поджидавшую их легковушку и резво отбыли в неизвестном направлении.

«Сволочи! — думал Тимоха, шагая вдоль по улице и сжимая в карманах
кулаки.— Вам бы лопату в руки!.. Курочка по зернышку клюет...
Небось и не видел никогда живой курицы-то... остолоп очкастый!
Стартовый капитал, понимаешь... я бы тебе так стартанул!»

Вывески банков сменяли одна другую. Надо было что-то делать. Он
зашел в один, какой-то «Сельскохозяйственный банк чего-то там»
— название показалось надежным, близким. Может, здесь возьмут
доллары без паспорта. И у окошка обменного пункта, как хорошо,
никого не было.

— Вы мне не поможете, я паспорт дома оставил, а вот нужно срочно
валюту обменять,— обратился Валентин к даме, сидевшей за бронированным
стеклом.

Дама слегка кивнула, полуприкрыв глаза. Вот удача-то! Тимоха обрадовался.
И плевать на курс, тут уж не до курсов...

— Какую сумму хотите обменять?

— Двести долларов! — почти весело крикнул Тимоха в железный ящик,
выдвинутый дамой.— И всего делов!

Он залихватски кинул в ящик скатанные доллары, дама потянула их
к себе, вытащила и развернула.

— Сегодня небольшую сумму меняю,— деловито говорил Тимоха, стараясь
как-то развлекать даму, чтобы она не передумала.— Обычно-то у
меня больше...

Дама показала Тимохе жестом, что она все равно ничего не слышит,
и внимательнейшим образом начала изучать деньги.

— Чего на них смотреть-то, или первый раз видите,— устало улыбался
Тимоха, купец первой гильдии.— Бумажки — они бумажки и есть. Дрянь,
в общем...

— Мужчина, вы сколько мне дали? Ничего не перепутали? — спросила
дама через микрофон железным голосом.— Смотрите внимательно.

И она показала ему четыре развернутых бумажки, на каждой из которых
стояла цифра «1».

— Ваши?

— Мои?..— Тимоха ничего не понимал.— Это что же такое-то, а? А
где деньги?

— Не знаю. Я вижу перед собой четыре доллара США, и только. Если
желаете, могу обменять их на рубли.

Тимоха выслушал ее с по-детски приоткрытым ртом. В его памяти
пронеслось лицо вежливого юноши, взмах руки с зажатыми в ней купюрами,
и то, как быстро эти ребятки уехали на машине сразу после «неудавшейся»
сделки с Тимохой. Для кого-то, конечно, неудавшейся... Осознав
все это, Валентин как будто получил внезапный сильный удар в лоб.

Он сжал руками голову и даже чуть присел, покачиваясь из стороны
в сторону. «У-у-у... м-м-м... у-у-у... м-м-м...» — неслось из
него мучительное бессловесное ругательство и проклятье. Да, то,
чего боялся, то и случилось. Нет больше денег. Прощайте, пальто
и магнитофон! Да не столько жаль было ему потерянных денег и не
купленных вещей, как стыдно перед собой и людьми, что оказался
таким простаком, лохом, что его так элементарно обвели вокруг
пальца, кинули деревенщину! О-о, сволочи! И еще тетка эта в бронированном
окне, свидетельница позора — конечно, обо всем уже догадалась,
у них такие дела, может, каждый день здесь творятся.

Надо было сдержаться, да уж больно неожиданно это все на него
рухнуло, словно небо упало — ведь есть же на земле такие сволочи,
и как она их только носит на себе, а?!

— Меняйте! — приказал Тимоха, играя желваками. Он более-менее
взял себя в руки. Все, все. Было, да сплыло, теперь не вернешь.
Чужие деньги к чужим людям и ушли. Еще заплачь перед этой бабой
— стыд потом на всю жизнь. Надо хотя бы эти четыре бумажки превратить
во что-то полезное, жене цветов купить, что ли, или шампанского
привезти да весело отметить такое безобразие. Шампанского сто
лет не пил... Зинка ему, конечно, ничего не скажет (а может, и
скажет, а может, и клок волос вырвет, если не в настроении — но
потом все равно успокоится и простит). Забыть, забыть поскорее
всю эту чушь и наваждение. Домой, домой, прочь отсюда!

Он сгреб из ящика небольшую стопку десяток вместе с мелочью и
торопливо ушел, роняя монеты и не обращая на это внимания, и вслед
ему подпрыгивало серебро и медь, словно хватая за брюки в безуспешной
попытке удержать.

На улице Тимоха вдохнул всей грудью холодный прозрачный воздух.
Немного полегчало. Слава Богу, что все кончилось. Нет, но какие
гады, а, какие гады... Он знал, что случившееся еще долго будет
преследовать его, не давать спокойно жить. Может, месяц, а может,
и больше он будет мучить себя, пока боль не притупится. В конце
концов, через год он будет вспоминать об этом со смехом. Так что
лучше уже сейчас представить себе, что прошел год, и не рвать
понапрасну нервы.

И еще он знал точно, что этим вежливым юношам их дела с рук не
сойдут, и в конце концов будет им в десять раз хуже, чем ему сейчас
— уж Бог-то точно не фраер.

Так, куда же теперь? Что делать с оставшимися деньгами?

И тут он услышал знакомый голос:

— Тимофеев! Валентин! Какими судьбами? Что невесел, что головушку
повесил?

Почему-то Тимоха даже не удивился, увидев очкастого банкира за
штурвалом все той же черной подводной лодки. Совпадения никогда
не бывают случайными, и Тимоха понял, что все, что произошло сегодня
с ним, было давно придумано и осуществлено мудрым распорядителем
судеб. И что удивительно, он даже обрадовался очкастому, словно
это был его родной брат. Вот уж чего от себя не ожидал!

— О! Здравствуйте! — крикнул он весело, подходя к машине и ласково
поглаживая ее по гладкому боку, как знакомую лошадь.— А я вот
из банка...

— Вижу, вижу,— говорил очкастый, выбираясь из-за руля. Он ласково
оглядел Тимоху (тоже почему-то был рад), и вдруг они оба непроизвольно
шагнули навстречу и то ли в шутку, то ли всерьез обнялись и даже
легонько охлопали спины друг друга. Вот какое наступило единение
и благость! Тимоха мгновенно забыл про все свои беды.

— Ну что,— сказал он радостно,— хорошо бы по пивку... раз уж такое
дело. Угощаю. Я сегодня богатый.

— По пивку — это славно, только угощать буду я,— решил банкир.—
И даже не думай сопротивляться. А кстати, с чего это ты богатый-то,
Валентин, сегодня?

— Доллары сдавал,— солидно похвастался Тимоха.— Ваши же, помните?

— Как не помнить,— кивнул очкастый,— помню очень хорошо. Вон в
чем дело. Ясно. Ну и как, много сдал?

— Ага,— кивнул Тимоха, подмигивая.— Все четыре.

— Почему четыре? — удивился банкир.— Я же тебе...

— Да, двести. Все точно. Но я сегодня сдал четыре. Угадайте, почему?

Банкир думал недолго. Понимание ситуации отразилось на его лице
буквально через секунду; потом он неуверенно рассмеялся, а Тимоха
поддержал его веселым гоготом, и тут уж они напару заржали, стоя
напротив друг друга и уперев руки в боки.

— Ах ты, пенек лесной, возле банка валюту вздумал менять,— надрывался
банкир, от смеха кашляя и утирая бегущие из-под очков слезы.—
Да разве тебя мама в детстве не учила, что так нельзя... ой, ну
уморил, ну насмешил!.. А я-то думал: помогу человеку, дам денег
немного... а он их возле банка менять!..

— Дак вот оно как получается,— хохотал Валентин,— что вам нельзя
в деревню ездить, а мне в городе делать нечего. Каждый сверчок
знай свой шесток, вот ведь оно как!

— Но если ты думаешь, что я по своей доброте компенсирую тебе
эту потерю, то ты плохо меня знаешь! — грозил пальцем банкир.—
Пусть это послужит тебе хорошим уроком... опыт — великая вещь,
дороже него только сама жизнь...

— Ой, спасибо, да я теперь и под пушкой не возьму!..

И они еще минуты две беззлобно смеялись друг над другом, а потом
согласно пошли в кабак. И в тот вечер было выпито немало доброго
баварского пива. Языки распускались, размачиваемые каждой новой
кружкой. По ходу дела выяснилось, что очкастый — славный парень,
и родом-то он из деревни, в детстве ловил в речке воот таких щук,
а какое там было душистое сено, какие стога, и как здорово было
там валяться. Опять же, парное молоко, гладкие молодые доярки
вот с такими сиськами, хоть их дои — сказка... Вскоре банкир уже
сомневался, стоит ли ему самому садиться за руль, так славно было
выпито. Но потом выяснилось, что Тимохины автобусы давно ушли,
домой ему придется добираться неизвестно как.

— Я тебя отвезу,— сказал банкир.— И даже не думай возражать. Я
тебя в это дело втравил — значит, должен доставить. Только уж
ты показывай мне дорогу, а то опять встрянем в какую-нибудь лужу...

— Так вытащить-то недолго, опыт у нас теперь имеется,— подмигнул
Тимоха. И опять они посмеялись.

День, в общем, прошел удачно, думал Тимоха, мягко покачиваясь
в удобном кресле; неудержимо тянуло в сон, но он героически встряхивал
головой и смотрел на дорогу. На заднем сиденье лежал роскошный
букет роз для Зинаиды — банкир купил, настоял: мол, прости меня
за тот дурацкий разговор, сам не знаю, что накатило. В общем,
оказалось, хороший человек, а это главное. Как зовут только, Тимоха
не выяснил... Деньги пропали — наплевать. Деньгам у нас счету
нет. Считать нечего. Бог с ним, все хорошо. Только бы душой не
озлобиться, забыть все поскорей.

Деревенские мужики были немало удивлены и даже неприятно поражены,
когда...