Жизнь как есть

Пепел ждет зерна

Записки выпускника Литературного института (продолжение)

2

В последние месяцы двадцатого века мне пришлось написать самому
и получить от друзей и знакомых несколько весьма значительных
для меня эпистол. По скупости своей (чтобы не пропадать добру),
я решил объединить их и взглянуть на результат. Строго документальными
эти послания считать нельзя, я их отредактировал, кое-что добавил
от себя, поменял даты. Вот потому здесь меня зовут по-другому,
хотя и очень похоже.

18.08.99

«Привет, Олег! Получил твое письмо. На этот раз почта не подвела,
дошло из вашей отдаленной Латвии в наш благословенный Ярославль
за две недели потихоньку. Сразу сажусь писать ответ.

Новостей у меня довольно много, все разного свойства, так что
даже и не знаю, о чем сообщать во первых строках.

Первое и самое главное – поздравь меня с новой публикацией. Кусок
повести «Самый длинный день» напечатан в той же газете, что и
предыдущие два рассказа. Я попробую выслать тебе этот разворот,
в конверт должен уместиться. Как видишь, кусок не слишком большой,
от повести остались начало да конец, а середины-то и нет, но публикация
даже этих крох все равно чертовски приятна. Тем более, редактор
мне в утешение сказал, что так даже еще лучше. Если, дескать,
от бесформенного куска мрамора отсечь все лишнее... Не знаю, не
знаю. Верю старшим товарищам.

Один мой друг увидел повесть, а потом мы с ним случайно встретились
в городе, у «Макдональдса». Он говорит: «Ну, давай автограф!»–
и достает газету. Я говорю: «Сейчас к американам зайдем и посидим
тут за столиком – ты покуришь, а я мороженого поем». Он кричит:
«Ты русский писатель или ты не русский писатель? Ходить в «Макдональдс»,
в эту иноземную забегаловку...» А я говорю: «Ладно, я русский
писатель, но мороженое американы делают хорошее». Польстил он
мне, это ясно, а все равно я полдня ходил с глупой улыбкой на
роже.

Ну вот, теперь о других делах. С ужасом вспоминаю профессора Николаевскую,
которой так и не сдал весной зачет по риторике. Она мне предложила
перенести это дело на осень. От такого предложения я не смог отказаться.
Правда, мне не дали вызов, так что придется как-то пресмыкаться
перед заводским начальством, а то не отпустят. А что делать? Зря,
что ли, мы с тобой мучились, поступая в Литературный-то институт
имени Горького? Эта Николаевская – кошмарная женщина, повезло
же мне нарваться на нее два раза по весне!

Отгулял отпуск, довольно неплохо, погода была самая южная. Собирался
в отпуске переписывать роман (ты его читал, та приключенческая
вещь), но ни строчки не сделал, пока не вышел на работу. Отпуск
расслабляет до безобразия. Зато сейчас приходится наверстывать,
дело понемногу движется, надеюсь к ноябрю закончить новый вариант.
Кроме романа, ничего другого не пишу.

Живу теперь в центре города, квартира старая, требует мелкого,
но постоянного ремонта, так что скучать не приходится. К тому
же в моем семействе ожидается пополнение, к новому году нужно
все привести в порядок. По выходным занимаюсь строительными работами
на даче, расширяю дом, возвожу большую веранду. Свободного времени
совсем мало.

Ничего, прорвемся.

Читаю сейчас Лескова, очень увлекся этим классиком. Купил по случаю
два тома совсем недорого. У нас тут есть магазинчик, где хорошие
книги продаются по смешным ценам. Недавно купил также двухтомник
Гончарова – «Фрегат «Паллада» – за 4 рубля. Совершенно новые книги,
только что распакованные. Их выпустили несколько лет назад, а
в то время спроса, что ли, не было. Теперь распродают. Кроме классики,
там еще полно всякого, можно набрать целую библиотеку...

Ну вот и все, вроде бы. О других новостях, если будут – при личной
встрече. До осенней сессии, до ноября!»

3.11.99

«Начальнику производства Иванову И. И. от газоэлектросварщика
Седова А. А. Заявление. Прошу предоставить мне отпуск за свой
счет по семейным обстоятельствам с 9 по 19 ноября 1999 года.»

Подпись: «Седов».

Резолюция: «Не возражаю. Иванов».

15.11.99

Говорить «по бумажке» – явный моветон, но прошу снисхождения –
это мой первый опыт подобного рода.

Уважаемая! Я намерен произнести перед Вами эту речь ввиду крайних
обстоятельств, которые попытаюсь изложить ниже, если Вы любезно
соблаговолите меня выслушать.

Речь пойдет о риторике. Вернее, не столько о самом предмете, сколько
о моем к нему отношении (а оно, заметим в скобках, трепетное).
Я трясусь, словно охваченный лихорадкой святого Витта, произнося
по буквам раскатистое слово «риторика». Почему это так – объясню
сейчас же.

Начну несколько издалека, чтобы прояснить историю вопроса.

Еще в те давние времена, когда я учился в средних классах средней
школы, я, как это ни странно, мечтал стать писателем. И это желание
со временем не пропало, как другие романтические бредни (моряк,
пограничник, летчик), а только еще усилилось и окрепло.

Как полагается всякому юноше «с запросами», я вел дневник, и одну
из тогдашних записей хочу поведать вам по секрету. Она гласит:
«Вот хорошо бы поучиться в Литературном институте, овладеть речью,
искусством оратора. А то говорить совсем не умею, и в школе не
учат. Для чего же прошли эти две тысячи лет – неужто для одних
только календарей?» Вот такая невинная запись в ряду многих прочих.
Я и не думал, что это знак судьбы.

Теперь представьте себе, что через много лет, когда я давно уж
забыл о всяких дневниках, стал довольно циничным молодым дядькой
и очерствел душою, мне совершенно неожиданно удалось поступить
в Литинститут. С первой же попытки. А ведь более достойные люди
годами мучаются... Половина моего желания, таким образом, исполнилась
– хоть и не сразу, но неотвратимо. А отучившись три курса успешно,
без «хвостов», я вдруг обнаружил риторику в списке предметов,
которые нужно будет сдавать для перехода на четвертый курс. Я
не придал этому значения – ну подумаешь, еще один зачет – зашел
да вышел – не стоит беспокоиться. И завалился на нем, как подкошенный.
В результате уже полгода нахожусь в неопределенном состоянии,
плохо представляя себе, что будет дальше.

И вот тут-то я вспомнил свою старую дневниковую запись. И поразился
– до чего же полно и неотвратимо выполнен судьбой мой заказ! Хотел
институт? Вот тебе институт! Хотел ораторское мастерство? Вот
тебе риторика! Садись, учи! Я понял, почему застрял на этом предмете.
Значит, он действительно нужен мне самому. А когда прочитал книгу
Ю.В. Рождественского «Теория риторики», то выяснил, что это еще
и очень интересно. Умные люди с помощью умелой речи движут государствами
и народами и изменяют облик планеты. Мне это раньше как-то не
приходило в голову.

Тем, что Вы оставили меня на осень, Вы добились главного: я понял,
что риторика – самая нужная наука для молодого литератора.

Но о Вашей беспощадно-справедливой жестокости ходят такие легенды...
Вроде бы одна из студенток трижды пыталась блеснуть перед Вами
знаниями и красноречием, но не преуспела и осталась теперь уже
и на весну. Такие страсти!

Все это привело меня в состояние, близкое к кататоническому (не
знаю точно, что означает этот медицинский термин, но судя по ощущениям
– состояние именно такое). На память свою особо не надеюсь, могу
и забыть прочитанное, заплутать в извилистых тропах фигур. А в
этом случае и мне придется оставаться на весну.

Теперь попрошу Вас беспристрастно взглянуть на объективные обстоятельства
окружающей действительности.

Приехать сюда на сессию из другого города – нынче дорогое удовольствие.
Не просто потому, что нужно покупать билеты на поезд и как-то
кормиться здесь три недели или месяц. Самое плохое – приходится
брать на работе отпуск. За свой счет, заметим. А начальство на
такие дела смотрит очень косо, времена не советские, и можно в
две секунды вылететь за ворота. Если бы был официальный вызов
из института – дело другое. Да и то еще не факт. А у меня вызова
нет, потому что зачет по вашему предмету не сдан. И если он не
будет сдан сейчас, то весной мне придется просить отпуск за свой
счет на месяц. Отпустят ли меня? Это весьма маловероятно. Скорее
всего, чтобы продолжать учебу, мне придется увольняться, а после
сессии искать новую работу. За пределами Москвы, если вы не знаете,
сделать это чрезвычайно сложно.

Теперь, чтобы смягчить и разжалобить Ваше твердокаменное сердце,
я прибегну к запрещенному приему (а что делать?) и сообщу, что
моя жена совсем скоро подарит мне маленькую дочку. Я, соответственно,
должен буду обеспечивать молодую разросшуюся семью. А какой же
я кормилец без работы? Учеба и так обходится дорого. Я просто
вынужден буду бросить институт. Не голодать же моей семье из-за
несданного зачета.

Вот как причудливо тасуется колода! Вот как я попался в ловушку,
которую сам же и смастерил.

Услышав о том, что до меня здесь проваливались трижды, я не скрою,
начал произносить в уме яркие оправдательные речи. И делал это
до тех пор, пока не сообразил, что от не произнесенной вслух речи
толку не будет, и мне нужно грамотно подобрать аргументы в свою
защиту и изложить их связно, внятно, по тем правилам, которые
завещал Квинтиллиан (его 8 частей речи). Это и будет, по сути,
практическая работа, думал я.

Кстати, примите в рассуждение вот еще какой момент. Ведь все,
кто благополучно и легко сдал зачет весной, как ни страшно говорить
об этом, навряд ли уже помнят хоть что-то и давно перестали интересоваться
риторикой. Мой же интерес к Вашему предмету только-только разгорелся.

Данная речь – способ примирить меня с самим собой и с Вами.

Уважаемая! Будьте снисходительны! Это все, о чем я прошу. Примите
во внимание те печальные обстоятельства, которые последуют в случае
моей нынешней неудачи. Сжальтесь над криком души, рвущимся из
глубины стонущего сердца! Не дайте пропасть мечте детства! Проявите
милосердие, и оно Вам когда-нибудь зачтется.

(Продолжение следует)