Онтологические прогулки

Говорит старуха с печки
Бестолковые словечки.
Эх, сначала чушь молола,
Ерундовину порола, 
Подходящую ко дню
Всевозможную фигню.
Говорила вкупе с нею
Чепуху и ахинею.
Ну а завтра поутру
Будет говорить муру.

Говоря о бестолковых словечках, я конечно имею в виду не слова,
произносимые противными голосами ди-джеев радиостанций. Там слова
становятся не бестолковыми, а просто омерзительными. По радио
передают разные песенки; когда едешь на машине, хочется иной раз
песенки эти послушать, и непременным довеском идут голоса ди-джеев.
Такого ломания, кривляния, такой пошлости больше нет нигде, наверное,
– и такого же неумения связать между собой пару слов. Почему не
запретят ди-джеям этим говорить? Почему не велят этим мандалаям
просто музыку включить и молчать при этом в тряпочку? Куда как
было бы лучше!

Есть другие слова, произносимые не диджейскими голосами (ди-джеи
таких слов не знают). Слова эти много чего обещают, но мало что
дают. Воздушный шарик лопается, и в руках остается одна пустота.
Вот, например, слово «причина». Иванов, в чем причина того, что
вы вчера напились и не пришли на работу? Варианты ответа: 1) плохое
воспитание в семье; 2) тлетворное влияние улицы; 3) обстоятельства.
Причина понимается в качестве философской категории, призванной
вместе с категорией «следствие» зафиксировать такую генетическую
связь между явлениями, при которой одно явление своими действиями
вызывает другое явление. Я никогда не понимал смысл слова «причина».
Я вчера убирал снег на крыше гаража, поскользнулся и пребольно
ударился спиной. Почему это произошло? Крыша скользкая; вышел
в валенках, а надо было в ботинках (они меньше скользят); зазевался,
т.е. не проявил должной ловкости; при этой температуре воздуха
крыша сильнее всего скользит, и проч. Преодолевая это затруднение,
наш университетский преподаватель философии Федор Андреевич Селиванов
указывал, что причина у всякого явления должна быть одна, но всевозможные
факторы в качестве составных частей в эту причину входят. Предположим,
некоему человеку очень сильно надоела его законная жена и он решил
ее погубить. Тем не менее, убивать ее он не стал (охота потом
париться на нарах!), а решил реализовать более хитроумный план.
Жена этого аморального типа очень любила плавать, но плавать толком
не умела. И вот человек берет ей путевку на море с надеждой на
то, что она в любую погоду полезет в море и обязательно утонет
по своей неумелости. Как это ни странно, – так все и происходит.
Почему же утонула бедная женщина? По Селиванову причину этого
составляет и путевка, взятая злодеем-мужем, и неумение женщины
плавать, и штормовая погода. И – добавим мы – то, что в этот момент
вблизи не проплывал спасательный катер. А не проплывал он потому,
что спасатель запьянствовал. Запьянствовал же он потому, что его
жена родила ему сына. А родила она сына потому, что... Короче
говоря, стремясь собрать в причину всю совокупность факторов,
мы уходим в дурную бесконечность и вынуждены сказать, что весь
мир в целом является причиной того, что бедняжка потонула. Но
так говорить глупо: зачем же тогда понятие «причины»? Мы можем
сконструировать ту или иную причину по своему вкусу, выбрав самые
действенные факторы, однако это – путь в никуда, т.к. в бесконечном
для нас и неведомом мире всегда могут оказаться явления в тысячу
раз сильнее повлиявшие на анализируемое событие. Если, мысля телеологически,
мы вводим в наши рассуждения Промысл Божий, то и тогда слову «причина»
не находится места, ибо Бога, в силу целого ряда обстоятельств,
странно именовать «причиной». Не спасают положение и новомодные
«системная причинность», «динамическая и статистическая причинность»,
«разветвленная цепь причинения».

Или вот словцо «бытие». Как с ним быть? Бытие, говорит учебник
философии, это всеобщая универсальная единственная в своем роде
способность существовать, которой обладает любая реальность. Святые
отцы и церковные писатели считают, что нельзя одновременно бытие
приписывать и Богу, и человеку: если Бог ЕСТЬ, то нет тварного,
если ЕСТЬ тварное, то нет Бога. Через апофатическую бездну между
Богом и человеком слово «бытие» не является мостиком. Если мы
имеем бытие, то, конечно, и наши воспоминания и наши самые дикие
фантазии безусловно есть, но тогда совершенно пустотным оказывается
слово «реальность». Учебник философии не различает онтологическое
и онтическое, тогда как начиная с Парменида бытие мыслилось не
как способность хоть как-то существовать, но как основа существования.
Бытие, по Пармениду, едино, неподвижно, совершенно; не возникло
и не подвержено гибели. Оно похоже на глыбу круглого Шара; помимо
него ничего нет и быть не может. Если мы не хотим впасть в пучину
богомерзкого пантеизма (а мы не хотим в нее впасть), то тогда
логично предположить, что бытие это все-таки не Бог, который выше
всех человеческих наименований, но нечто Богом установленное для
того, чтобы жизнь нашу определять. То есть, богословски говоря,
речь идет о логосах или об идеях-волениях. Но идеи-воления не
есть жесткие приказы делать одно и не делать другое. Они, говорит
святоотеческая мысль, предполагают соработничество, синергию,
взаимодействие человеческих и Божественных энергий с целью обожения
человека, развития его абсолютного начала. Есть в нас и образ
Божий, который тоже, конечно, есть бытие, требующее от нас диалогического
усилия. Значит мы из своего относительного небытия (которого,
по Пармениду, не бывает) взаимодействуем с бытием, чтобы приобрести
немного бытийности, но даже ее получив, мы не достигаем полной
бытийности. Очевидно, тогда, что есть нечто третье – не бытие
и не небытие, а некое небытие-стремящееся-к-бытию-и-его-никогда-не-достигающее-но-перестающее-быть-просто-небытием.
Слово «бытие» только все запутывает.

Или вот еще есть словечко: «демократия». Не так давно одичание
общества достигло такой черты, что одни люди ругали других «патриотами»,
а те их, в свою очередь, «демократами». Я думаю, что все бы они
очень удивились, узнав, что демократическое и патриотическое начало
вовсе не есть некие полярные противоположности, но одинаково важные
стороны общественной жизни. Только вот осознать идею демократии
не так просто, как кажется на первый взгляд. Говоря о демократии,
очень часто имеют в виду ее современную западную модель, однако
если на Земле сейчас несколько самобытных цивилизаций, различающихся
по способу отношения к реальности, то логично предположить, что
проблема человеческой свободы может решаться ими по-разному. Кто
такой этот «народ», который правит? Дойч считает нацию и народ
социальной группой, в пределах которой уровень коммуникативной
активности значительно выше, чем за ее пределами. Ну, да: пример
народа – очередь в магазине. Ж-Ж.
Руссо мутно рассуждает о прекрасном «народе в сущности» и
о гадком, охлократичном, невежественном «народе в явлении», который
есть быдло и слепая толпа. Скажем, Кант
весьма жестко разрывал сущность и явление, но уже Н. Гартманн
убедительно показал, что сущее в себе есть являющееся в явлении
(в противном случае явление было бы простой «видимостью», но не
явлением). И чем больше думаешь над тем, что же такое демократия,
тем менее понятно, что же она такое и как она возможна: народ
сам себе субъект, объект и средство власти – это похоже на паровоз,
который сам едет, сам себе пассажир да еще и сам прокладывает
рельсы впереди себя.

Тяжело приходится с бестолковыми словечками. Но есть еще словечки
толковые, гладенькие, ровненькие. Вот с ними-то просто труба.

Предыдущие публикации:

• Лаборатория бытийной ориентации #38. Дневник экспедиции-2
• Лаборатория бытийной ориентации #37. Таджик в Тюмени
• Лаборатория бытийной ориентации #36. Апрельский дневник
• Лаборатория бытийной ориентации #35. Интернет-коммунизм и проблема теодицеи.
• Лаборатория бытийной ориентации #34. Любовь как любовная ненависть и ненавистная любовь