Онтологические прогулки

«Жена да боится (своего) мужа»

(Еф. 5, 33)

«Очень хорошая жена была бы все-таки плохим мужем»

(Э. Булвер-Литтон)

Одна из самых сильных книг, прочитанных в последнее время — это,
несомненно, «Удушье» Чака Паланика. Я прочитал ее залпом, не задумываясь
даже что к чему, и, конечно, не делая никаких обобщений. А потом
застрял в голове наивный вопрос: почему героям так плохо, отчего
их корежит и деформирует? И сразу ясен стал ответ: причина их
бед — безотцовщина. И сразу вспомнился, скорее всего, не к месту,
покойный Сан Саныч Деев, который много лет назад, раскрывая перед
моим наивным взором разные эзотерические тайны, сказал как-то:
«Счастливый ты человек! У тебя до сих пор отец жив и пока он живет
— поддерживает и охраняет тебя своей энергетикой». Вспомнился
мне и я сам в детстве, как будучи глупым маленьким мальчиком старался
я вести себя так, как будто у меня вовсе нет отца; как трехлетним
негодяем стоял и колупал стену и когда подошел отец и спросил,
зачем я это делаю, ответил ему злобно: «Колюпал и колюпать буду!».
Нет, не понял бы меня тогда добрейший Н. Ф. Федоров, автор проекта
воскрешения всех отцов, когда-либо живших на Земле.

Чак Паланик

Герой романа Чака Паланика Виктор — одержимый сексоголик, секс-джанки,
по-русски говоря, блудодей, ежедневно бессмысленно и уныло трахающий
все новых и новых телок. Для него это способ уйти от реальности,
как уходит от реальности дикобраз, трущийся о свою палочку. На
любимом веб-сайте Виктора помещена дюжина фотографий коренастого
некрасивого парня с унылым лицом; этому парню дрессированный орангутанг
засовывает в задницу жареные каштаны. И Виктору нравится уверенность
этого парня, полное отсутствие стыда, способность безо всяких
комплексов выставить себя напоказ и сказать всему миру: да, вот
этим самым я и занимаюсь в часы досуга. «Герой» — вот то слово,
которое приходит Виктору на ум. Когда в начале ХХ века Сергий
Булгаков сравнивал противоположность христианского подвижничества
и героизма, то он писал о героизме как о начале сверхчеловеческом,
преследующем надисторические конечные цели высокомерного «спасения»
русского народа; ныне же от героизма остались лишь жареные каштаны
в заднице. В 70-е годы со мной в университете учился человек по
имени Владимир, который вырос без отца и был по убеждениям маоистом,
что в те времена встречалось совсем не часто. От постоянного пития
дешевого портвейна началась у Владимира белка, а, может быть,
просто алкогольный психоз. Он героически стоял на лестнице в универе,
раскинув руки, и говорил: «Люди, я сделаю вас счастливыми!». Вечером
он подошел к часовому военно-инженерного училища и стал просить
у него автомат. Тот испугался и открыл огонь на поражение. На
похороны приехал с севера отец Владимира, совсем на него непохожий;
он сидел на поминках с лицом, коричневым от водки, и видно было,
что у него своя жизнь — без председателя Мао, народного счастья
и даже, наверное, без истории.

Виктор не знал своего отца. Его воспитала мать, наркоманка, экстравагантная
особа, которая, выходя в очередной раз из тюрьмы, брала Виктора
на свои дурацкие социополитические акции вроде кормления обезьян
в зоопарке ЛСД. Мать не хотела, чтобы Виктор стал частью поколения
рабов, упорядоченного и управляемого стада; она мечтала, чтобы
он сотворил мир заново. А маленький Виктор мечтал о покое, о возвращении
к приемным родителям, мечтал о том, чтобы беспокойную маму увезли
обратно в тюрьму и больше никогда не выпускали бы. Но мужчина,
воспитанный матерью, женат уже от рождения (Тихон Задонский говорил:
«многие жены своих мужей развратили») и, когда старенькая мать
сходит с ума, Виктор помещает ее в дорогую клинику для умалишенных,
заботится о ней. А деньги он зарабатывает, разыгрывая сцены удушья
в дорогих ресторанах; он дает себя спасти, дает мелким никчемным
людишкам почувствовать себя спасителями, а уж это дорогого стоит,
за это люди готовы платить, и платить большие деньги. Иногда мать
Виктора произносит что-нибудь более-менее осмысленное, вроде фразы
«Отцовство и материнство — опиум для народа», заставляя сразу
вспомнить, с одной стороны, «Манифест коммунистической партии»,
где с упоением писалось об уничтожении буржуазной семьи (что,
разумеется, равнозначно уничтожению моногамной семьи вообще, а,
значит, погружению в унылую стихию свободного секса, где Виктор
каждодневно пребывает и где пребывать ему столь тягостно, что
он даже посещает курсы для людей, страдающих сексуальной зависимостью),
а, с другой стороны, заставляя вспомнить какую-нибудь беседу Мишеля
Фуко с продвинутыми французскими коммунистами на тему «Смерть
Отца», где собеседники констатировали, что папаша Маркс скончался
(и хрен с ним!), что Сталин, Отец Народов, помер и обесславлен
(и хорошо!), и теперь никто не затуманит нам голову и не помешает
заняться реальностью такой, какая она и есть на самом деле.

Виктор работает в колонии Дансборо, где наркоманы (бывшие хиппаны)
воспроизводят для туристов колониальную Америку первых лет. Но
отцы-пилигримы — ненастоящие и слабые отцы: они покинули Англию,
чтобы создать собственную альтернативную реальность, так как были
неспособны к нормальной работе.

В доме для умалишенных Виктор встречает Пейдж Маршалл, которая
воображает себя врачом и говорит ему абсолютно безумные вещи,
которым Виктор, как ни странно, верит, наверное, потому, что совсем
уж удалился от реальности в результате ежедневного беспорядочного
секса с кем попало. Пейдж Маршалл влюбляется в Виктора и рассказывает
ему, что она из будущего, из 2556 года; ее послали в прошлое для
эксперимента, чтобы она забеременела от типичного мужчины нашего
исторического периода. Потом она сообщает Виктору, что может забеременеть
от него для спасения его сумасшедшей умирающей матери: они возьмут
мозг у нерожденного эмбриона и введут его в мозг матери; только
это, дескать, может ее спасти. Но Виктор хочет, чтобы мать оставалась
беспомощной, чтобы продолжать заботиться о ней и все за нее решать.
«Похоже, что вы хотите быть Богом!» — замечает Пейдж Маршалл.
И, наконец, она вбивает в его глупую голову, что у него нет земного
отца, поскольку он — Иисус. Виктор сопротивляется этой богохульной
мысли; он задает себе вопрос «Чего бы Иисус никогда не сделал?».
Именно это он и делает. Потом понемногу Виктор проникается важностью
своей миссии на земле. Он говорит себе: «Иисус тоже начинал с
того, что делал людям добро: переводил старушек через дорогу и
подсказывал водителям, что у них фары остались гореть». Виктор
внушает себе, что он способен на Чудо, например, способен исцелить
умирающую мать. Скорее всего, Виктор мог бы стать кем-то вроде
нашего Виссариона, но умирающая мать открывает ему, что она вовсе
не его мать: она украла его из коляски у неизвестных родителей,
чтобы спасти его от жизни, которую ему приготовили. Виктор кормит
женщину, которую всю жизнь считал своей матерью, с ложечки, запихивает
ей в рот шоколадный пудинг, и вдруг она задыхается и умирает.
Пейдж Маршалл и Виктор тянутся друг к другу и вполне могут пожениться
и создать семью, но, честное слово, лучше им этого не делать по
вполне понятным причинам.

Недавно ко мне приезжал отец. Ему 74 года. Я хожу в очках, он
— без. Он постоянно охотится, а у меня и ружья-то нет. Если я
выпью бутылку водки, то буду поддатый, глупости разные стану говорить.
А он может выпить пузырь — и ни в одном глазу. Если я дам кому-нибудь
в морду, то, скорее всего, получу сдачи — удар у меня слабоватый.
Глядя на кулак отца становится ясно, что, если он треснет кого-нибудь
по репе, то сдачи уже не будет.