Онтологические прогулки

Я всё же решился написать нечто вроде небольшой рецензии на книгу
«Потребитель». Её автор — всем известный создатель группы
Swans Майкл Джира. А Swans — это вам не Psychic TV и не Coil, а
нечто большее, наверное, хотя — не уверен. Отца Майкла
расстреляли в 38-ом, а через 10 лет загремел по 58-ой и он сам,
офицер в отставке, фронтовик-орденоносец. И вот откинулся он
и, когда еще без конвоя ходить-то не научился, встретил
волшебную пианистку и певицу Джарбо, знавшую толк в чувственной
и темноватой религиозности и безысходной романтике.

Вот так, дети, и возникли Swans, любимая группа Коржикова и
Сосковца, получившая даже премию МВД России. Группу назвали так,
конечно же, по названию первой (и лучшей) их песни — «А белый
лебедь на пруду...», а вовсе не в память о погибшем
Александре Лебеде, и не по названию знаменитого нудистского шоу по
басне дедушки Крылова, где Царевну-Лебедь тянут Царевна-Рак и
Царевна-Щука.

Однако музыка-музыкой, но мы же говорим сейчас о литературе. О
литературе, которую Ник Кейв, кстати говоря, назвал «блестящей и
отвратительной», а какой-то там критик, захлёбываясь от
восторга, именовал « галлюцинаторными текстами, в которых
рассказчик буквально потрошит сам себя, подобно курице из
кулинарной программы Андрея Макаревича». Речь идёт, конечно же, о
«Потребителе», книге чистой, прекрасной, пугающей и абсолютно
нечитаемой.

1. Плачущая женщина/Пьяный дурак. А вышел я со
справочкой, такой продолговатой, без даже фотографии, без никаких
следов, а вроде как остался я навечно виноватый и 39 для меня
закрыто городов. Джира говорит: «Мы оба напились, и она
двинула мне в рожу и сломала три пальца на правой руке об мою
скулу». Зачем же, зачем позволять бить себя в рожу, да так,
чтобы при этом дама три пальца сломала?! Но парень тоже оказался
не промах: он поднёс её запястье к губам, поцеловал
набухшие синие вены, а затем, быстро дёрнув, сломал ей руку в
суставе... Ну, не знаю: живёшь среди такой подлости всеобщей,
среди такого вероломства, но нужно быть выше этого; дали тебе
по одной щеке — подставь другую — глядь, а у нее ещё три
пальца сломаны! Пусть ещё даст в рожу и останется у нее вообще
один-единственный палец, и с этим единственным пальцем эта
гадина тебе не страшна, ты ей покажешь, что такое настоящий
мужчина!

Женщина от боли потеряла сознание и прекрасный герой Майкла Джира
решает её вообще придушить, уже начинает это делать, но тут
видит стоящий на тумбочке пузырь виски, наливает себе рюмку и
выпивает: узел насилия в желудке вздувается и развязывается
нежным спазмом сожаления, а затем любви. Тут они едут в
больницу, давай потом целоваться и всё такое. А проснулся чувак
на холодном цементном полу в подъезде, лежал он в луже
собственной мочи и чего-то тёмного и липкого. Красные бритвенные
разрезы пересекали грудь и живот. Слово она оставила вверх
ногами для того, чтобы он мог его прочесть, когда придёт в
себя, она предвидела именно в каком положении: Д-У-Р-А-К.

2. Идиот князь Мышкин. Из всех плохих дорог есть самая
гадкая. Из всех плохих возможностей есть самая отвратительная.
Утром мне нужно ехать в город и читать лекцию про
Туркменбаши, я начал говорить вчера про этого бывшего
формовщика-туркмена с питерского завода, но не успел. Встала одна
девочка-студентка и рассказала, что она четыре года прожила в
Туркменистане, что Туркменбаши унижает русских, а Путин бессилен,
что трудно произносить диктору каждое утро «Аллах, благослови
нашего вождя, пусть отсохнут мои руки, если я скажу плохое
о президенте» (отсыхают, правда отсыхают!), а, самое
главное, рассказала, что Туркменбаши наверняка вмазывается, и это
видно по его поступкам. Я робко предположил, что, может быть,
это просто трава, лёгкая поростковая туркменская анаша.
Нет, говорит, он вмазывается — это точно!

3. Стыд.
Вот собрались у моего сына друзья своего
очередного мёртвого друга, на войне убитого, хоронить. А
тут и папа пришёл. Сынок, говорю, сыграй что-нибудь ваше
дембельское, такое, чтоб душа свернулась и развернулась. А он
мне: папа, ты что, в кабак пришёл и песни заказываешь? Я
говорю: нет, но сыграй всё равно. И сыграл. Господи! Стыд-то
какой!

4. История.
Историю Отечества я знаю неплохо.
Самое главное в истории — это чувство пустоты. Тюменская
провинция свершает свой непонятный путь от пустоты к пустоте. До
Ермака — пустота. Реален ли он, или же это человек-миф? Кто
он? Первооткрыватель? Завоеватель Сибири? Бандит, пришедший
сюда со своей бригадой? Татары похоронили Ермака с почестями,
татары почитали его могилу, татары собак в деревнях
называли Ермаками...

5. Ложь.
Вот так живёшь-живёшь среди лжи и не
задумываешься: а какая она, ложь? Я с детства понимал, что всё
не так. Вот возьмём бурлацкую песню «Эх, дубинушка, ухнем!».
Ну, песня неплохая. На троечку. Но с детства мне трудно
было себе представить, что измождённые люди хорошо
поставленными шаляпинскими голосами вытягивают: «Мно-о-о-го песен слыхал
я в родной стороне!». А настоящие слова совсем другие. МЫ
БУРЛАКИ. У НАС СРАКИ КАК БУРАКИ. МЫ бурлакИ, у нас чёрны
сраки. Мы бурлакИ, мохнаты как собаки. И вот после этого,
действительно — Эх! Дубинушка, ухнем!

6. Чистота.
Чем меньше остаётся от организма, тем
больше в нём обнаруживается чего-то чистого. Хочется
думать, что это — чистая любовь.