Онтологические прогулки

Геракл и Аполлон

Мифы о 12 подвигах Геракла — это мифы о должном становлении человеческой цивилизации, а вот легенды о жизни Геракла после свершения им 12 подвигов и избав­ления от рабства у царя Эврисфея — это, скорее, символическое отображение действительной истории человечества. Эти мифы-легенды, которые, вероятно, возникли позже, показывают, во-первых, утверждение человеком своего произвола, из которого со временем вырастает ограниченная правом социальная свобода человека; во-вторых, то, что основными формами всемирной истории являются, с одной стороны, размножение людей, с другой — непрестанная и кровавая война как между смертельными соперниками-одиночками, так и между поколениями, различными группами, племенами, народами и государствами.

Если 12 подвигам Геракла во всем мире посвящены тысячи и тысячи сочинений — от строго академических до юмористических, сотни произведений изобразительного искусства, то о последующих деяниях героя их значительно меньше; но тем интереснее анализировать их часто скрытый смысл. На первый взгляд, в них излагается лишь однообразная череда случайных убийств и сексуальных насилий, совершенных Гераклом в разных царствах греческого мира.

Облик героя как будто тускнеет и даже превращается в образ антигероя — сексуального маньяка и убийцу^[i]. Конечно, при желании можно углядеть в образе позднего Геракла всё, что угодно, но это если не видеть смысл деяний Геракла, совершенных им на завершающем отрезке своего земного пути. Вплоть до своей физической смерти и последующего вероятного вознесения на Олимп Геракл непрестанно занят (почти одновременно) двумя делами: или продолжением человеческого рода, оставляя в каче­стве своих потомков основателей целых племен и народов, или воюет с давними и новыми обидчиками, а также с са­мыми разными (часто аллегорическими) противниками и врагами человеческого рода.

Но именно в этом отношении заключительный этап жизни Геракла оказывается, может быть, не менее значимым для потомков, чем тот, когда он совершал свои двенадцать подвигов. Понимание этого смысла деяний Геракла требует учета предыстории того или иного события, а также символики имен различных персонажей. Кроме того, «третий возраст Геракла» был не менее драматичным (и даже трагическим), чем «героический» этап его жизни. Он связан с роковыми случайностями и ошибками, гневом и безумием, болезнями и радостями, уязвленным самолюбием, соперничеством в спортивной и военной славе, любовью и другими человеческими страстями Геракла. Это я и попытаюсь показать, реконструируя сюжеты и анализи­руя философский смысл основных мифов, посвященных последнему этапу жизни Геракла.

Сейчас нет необходимости рассказывать о военных походах Геракла, называть племена, народы и царства, с ко­торыми воевал герой, рассказывать о всех его «подвигах на любовном фронте» и называть имена всех его сыновей и дочерей^[ii]. Об этом речь пойдет в последующих очерках. Пока же хотел бы обратить внимание на статистику, точнее, соотношение численности зачатых им потомков и лично убитых в разных конфликтах.

Если считать 50 сыновей Геракла от дочерей царя Феспия, когда он еще носил имя Алкид, то число потомков «взрослого» Геракла, в том числе четырех сыновей и одной дочери от второй жена Деяниры, составляет порядка сотни человек^[iii], которые дали начало целым племенам и народам (такие мифы принято называть патрилинейными). При этом число поименно названных у Аполлодора^[iv] врагов, убитых Гераклом, составляет примерно 20 человек. Таким образом, «кровавый урожай» войн, разного рода и масштаба конфликтов, голода и хо­лода, эпидемий, сопровождающих все войны на земле, и даже самоубийств, каждое из которых — это результат трагических обстоятельств, которые, прямо или очень опосредованно, создают одновременно все люди без исключения, составляет не менее 1/5 от числа родившихся.

По-моему, эта пропорция мало изменилась и спустя тысячи лет. Такова смертельная «константа» человеческого прогресса, которую (может быть, не осознавая) обозна­чили уже создатели древних мифов, не одно столетие передаваемых устно от поколения к поколению, пока их через тысячу лет не записали (с разной степенью достоверности) античные мифографы.

***

Еще совсем юный Геракл, носивший имя Алкид, данное ему при рождении, в приступе безумия, насланного богиней Герой, убил своих детей от микенской царевны Мегары. Собственно, это и стало причиной того, что Геракл согласился служить у Эврисфея, чтобы искупить невольную вину своими подвигами. Первое, что сделал Геракл после 12 лет рабской службы, это отдал жену Мегару своему возлюбленному племяннику Иолаю^[v]. Законный брак с Мегарой означал право родившихся в этом браке детей на престолонаследование в Микенах. Это был акт отказа Геракла от права на престол в Микенах^[vi], которым герой обладал по законам справедливости, если бы Гера не задержала рождение Алкида и не способствовала преждевременному рождению семимесячного Эврисфея, который — в нарушение всех законов и обычаев — и стал царем Микен.

Начиная «жизнь заново», дважды освободившийся (от рабства и брака) герой стал искать себе невесту. Как раз в это время правитель мифической Ойхалии^[vii], Эврит (сын бога захватнической войны Ареса), некогда учивший юного Геракла стрельбе из лука, устроил состязания^[viii] Тому, кто победит в этом искусстве самого Эврита и его сыновей, была обещана в жены дочь Эврита Иола.

В мифах о Геракле нигде не говорится о любви героя к Иоле, но это был единственный случай, когда герой выбрал невесту сам. Надо полагать, не без симпатии к ней и надежды иметь от нее законных наследников. Наверное, именно в ней он хотел видеть женское воплощение радости, какую видел в своем племяннике Иолае (недаром у них было одно и тоже имя — Ιόλη и Ιόλαος^[ix]). Правда, Иола скорее ненавидела Геракла и даже (но это уже позже) пыталась покончить жизнь самоубийством от одной мысли быть его женой, поэтому, если Геракл и пережил любовь, то явно неразделенную.

Придя в Ойхалию и одержав победу в искусстве стрельбы из лука, Геракл, однако, не получил Иолу в жены, хотя старший из сыновей Эврита по имени Ифит требовал отдать ее Гераклу, честно выигравшему соревнование. Но Эврит и остальные его сыновья отказались это сделать, заявив, что они боятся, как бы Геракл, если у него родятся дети, не стал убивать их, как и прежних.

Неизвестно, как бы дальше развивалась эта история, если бы не произошло одно, на первый взгляд, случайное и, разумеется, позорное событие. Спустя некоторое время после неудачного сватовства известный «на всю Грецию» плут и вор по имени Автолик^[x] украл, по одной версии коров, по другой — коней, принадлежавших Эвриту^[xi]. Царь решил, что это сделал Геракл в отместку за отказ выдать за него Иолу. По версии Аполлодора, Ифит, старший сын Эврита, не поверивший в это, пришел к Гераклу и стал звать его отправиться вместе на поиски коров. Геракл оказал Ифиту радушный прием и согласился, но безумие вновь охватило его, и он сбросил Ифита со стены города Тиринфа^[xii]. При этом Аполлодор не упоминает богиню Геру, а Диодор Сицилийский почти оправдывает героя тем, что «когда Ифит не увидел кобылиц, Геракл обвинил его во лжи и сбросил Ифита с башни»^[xiii].

Это самая темная и алогичная часть этого мифа. Здесь вновь, как и в истории с убийством детей от Мегары, античные мифографы эпохи эллинизма всё объясняют вторым безумием героя. В изложении Н.А. Куна, очевидно, основанном на текстах Аполлодора и Диодора Сицилийского, убийство Ифита выглядит так:

«Лишь Ифит, старший сын Эврита, не хотел верить, чтобы мог великий Геракл похитить стада его отца. Ифит даже вызвался разыскать стада, лишь бы доказать невинность Геракла, с которым связывала его самая тесная дружба. Во время поисков пришел Ифит в Тиринф. Геракл радушно принял своего друга. Однажды, когда они вдвоем стояли на высоких стенах крепости Тиринфа, построенной на высокой скале, внезапно овладел Гераклом неистовый гнев, насланный на него великой богиней Герой. Вспомнил Геракл в гневе то оскорбление, которое нанесли ему Эврит и его сыновья; не владея больше собой, схватил он Ифита и сбросил его со стены крепости. Насмерть разбился несчастный Ифит»^[xiv].

Но вот совсем другая версия убийства Ифита Гераклом, изложенная за тысячу лет до Аполлодора и Диодора Сицилийского в «Одиссее» Гомера, и она еще отвратительнее:

К тому же выяснилось, что кони были украдены Автоликом, тем самым, который был учителем юного Алкида, сыном бога Гермеса (заметьте, покровителя торговли), дедом хитроумного Одиссея, ловким разбойником, вором и плутом, учившим юного Геракла смелости. Именно Автолик не только украл коней (или коров), но и продал их Гераклу^[xvi]. Тогда появляется совсем иная причина убийства: не безумие, а обыкновенная корысть и стремление скрыть факт покупки краденого, ведь этот секрет стал известен Ифиту, который с самого начала выступал за справедливое решение исхода соревнования в стрельбе из лука (то есть выдать Иолу замуж за героя), а теперь предлагал Гераклу честно вернуть коней Эвриту и восстановить своё доброе имя.

Таким образом, Геракл представлен у Гомера не только убийцей, но и циничным «дельцом». При этом Геракл нарушил, как некогда Диомед, древние законы гостеприимства. Причем, согласно Гомеру, он убил Ифита во время застолья, а вовсе не после него, когда они пошли смотреть лошадей с крепостной стены. Нетрудно вообразить «вечный сюжет» — нетрезвый мужской разговор «за жизнь», который завершился пьяной дракой с траги­ческим концом. И богиня Гера тут вовсе не при чем. Так низко Геракл еще никогда не падал, превратившись из величайшего героя в «зверского», как назвал его в этой ситуации Гомер, антигероя. Правда, и наказание за это Геракл понес самое унизительное — три года второго рабства у лидийской царицы Омфалы за прялкой в женской одежде. Вот как это произошло в пересказе Аполлодора:

— Желая очиститься от скверны этого убийства, Геракл пришел к Нелею, который царствовал в Пилосе. Нелей отказал Гераклу, так как дружба связывала его с Эв­ритом, и тогда Геракл обратился в Амиклы и был очищен от скверны Деифобом, сыном Ипполита. Но убийство Ифита стало причиной того, что Геракла постигла тяжкая болезнь. Тогда он отправился в Дельфы, чтобы спросить, как избавиться ему от болезни. Когда Пифия отказалась дать ему ответ, он хотел разграбить храм и, унеся треножник, устроить собственное прорицалище^[xvii].

С Гераклом вступил в борьбу бог Аполлон, но Зевс метнул между ними свой перун (молнию). Когда они примирились таким образом, Геракл получил предсказание, которое гласило, что он избавится от болезни, если будет продан в рабство и отслужит три года, а полученные деньги отдаст Эвриту как виру^[xviii] (таким русским словом переводят штраф, наложенный на Геракла наказание)^[xix]. О втором рабстве Геракла — наш следующий очерк, а пока не будем торопиться развенчивать героя и попыта­емся ответить на вопрос, в чем состоит исторический смысл мифа о убийстве Ифита Гераклом, в котором он предстает в столь, мягко говоря, неприглядном виде.

Прежде всего замечу, что Гомер сам себе противоречит. В одной части «Одиссеи» (XXI, 22 ссл.) речь идет о «зверском» убийстве Ифита Гераклом, а в другой (XXI, 32) о том, что отец Ифита, Эврит, умирая (т.е. уже после описываемого «убийства») завещал ему, разумеется, живому, свой лук, которой спустя десятилетия оказался у Одиссея. Убийство, таким образом, вообще могло быть чисто символическим. И это очень важно для понимания смысла данного мифа в целом.

Не случайно добытый Гераклом пояс Ипполиты — символ решимости бороться за справедливость — достался не Афине, а дочери царя Эврисфея Адмете (неукротимой), жрице богини Геры, ибо нет справедливости на все времена. Она всегда исторична. Убийство Ифита^[xx] (напомню, что имя Ἴφιτος, букв. побежденный властной рукой^[xxi]) — символ разрушенной справедливости общинно-родового строя, при котором рабов не было, а пленных просто убивали. В эпоху Крито-микенской культуры происходило становление государственности, зарождение торговли и, соответственно, появление денег, но рабы — это еще только домашняя обслуга из военнопленных и их детей, а не главная производительная сила. Таков строй «военной демократии» времен Гомера, на смену которому затем пришел классический рабовладельческий строй.

Новый общественный порядок всегда воспринимается как безумие, а может быть, таковым и является, поскольку всегда связан со слепой волей к жизни (Герой) и желанием людей всё большего комфорта и потребления. Отсюда — и образ украденных Автоликом коров или коней. Они символизируют и добродетели (справедливость); и благосостояние; и торговую выгоду; и, наконец, необузданные желания и страсти, которые вообще-то являются «двигателем» человеческого прогресса, хотя сплошь и ря­дом разрушают сложившуюся культуру и нравственность.

Геракл, принимая Ифита, как друга, тем самым воздает должное общинно-родовому пониманию справедливости, но решительно отвергает его предложение о совместном поиске украденного скота (в этом, собственно, и состояло символическое «убийство» Ифита). Именно так убивает (отвергает) всякая новая историческая эпоха старые принципы справедливости и устанавливает новые.

Герой отнюдь не безумен. Он ясно отдает себе отчет в неизбежности, но также и в нравственной ущербности совершенного им поступка, поэтому стремиться к очище­нию. Хотя и не сразу, Геракл попадает в город Амиклы, названного в честь основателя — возлюбленного бога Аполлона^[xxii] покровителя искусств, шире — культуры вообще. Символично и то, что обряд очищения совершает некто Деифобос (Δηΐφοβος), чьё имя буквально означает «страх божий». Однако, несмотря на совершенный обряд очищения, Геракла настигает болезнь, символизирующая болезненность смены нравственных принципов и куль­туры в целом в переходную эпоху «военной демократии» (зарождения государственности и торговли) от общинно-родового строя к эпохе классического рабовладения. Избавиться от болезни означало адаптироваться к новой системе отношений и ценностей, принять ее как исторически новую форму справедливости.

В поисках средства от болезни Геракл обращается за советом к Пифии храма Аполлона в Дельфах. Почему именно к Аполлону вновь взывает Геракл? Потому что он хочет вернуть ту нравственную чистоту и невинность, которая была присуща двенадцатилетнему мальчику Алкиду, когда он служил дафнофором (букв. носитель лаврового венка) во время храмовых процессий в честь Аполлона в Фивах. После отказа Пифии дать ответ, рассерженный Геракл пытается вынести из храма священный треножник, чтобы устроить собственное прорицалище, но тут появляется сам Аполлон, вспыхивает драка между двумя соперничающими сыновьями Зевса, и только вмешательство отца примирило их, как примиряет история две разные эпохи, культурную традицию и неотвратимые новации.

Впрочем, это не отвело предначертанное судьбою второе рабство. В качестве искупления совершенного убийства и одно­временно средства излечения от болезни боги назначили Гераклу трехлетнее рабство у лидийской царицы Омфалы, которое, правда, оказалось для него опытом счастливой семейной жизни, рождением трех сыновей и одной дочери и основанием царских династий в Малой Азии. Хотя по лидийским законам Геракл и Омфала были мужем и же­ной, по законам Пелопоннеса этот конкубинат не считался официальным браком.

Вскоре после возвращения в Аркадию Геракл предпринял целый ряд военных походов, из которых неиз­менно возвращался победителем, всякий раз оставляя на царском троне своих ставленников из числа полюбившихся ему отпрысков побежденных им правителей: в Трое — Приама (Подарка), брата некогда спасенной от морского чудовища царевны Гесионы; в Элиде — честно свидетельствовавшего в суде в пользу Геракла сына царя Авгия, Филея, которого отец по этой причине изгнал из своего царства; в Мессении — младшего сына царя Нелея Нестора, которого Геракл любил больше родных сыновей: недаром Нестор стал первым поклоняться Гераклу как богу; в Спарте — Тиндарея, сводного брата прежнего правителя Гиппокоонта, который, изгнав Тиндарея, противоправно захватил трон.