Комментарий |

Дневник неписателя. Мой маленький Зощенко.

Конец мая!

В разгаре дачный сезон!

Что ж я молчу?

Нельзя молчать!

Как хорошо выразился в свое время Вяч. Курицын: “Лето. Рыба. Гамак.
Думать о литературе не хочется...” Это лучшее из всего, что
он написал и напишет за свою жизнь.

Былое и думы. Несколько лет назад, получив от шпиона и диверсанта
Сороса грант на написание подрывного школьного учебника по
литературе, я не потратил его (грант) абы на что, на всякие там
факсы, принтеры, компьютеры и прочую лишнюю в смысле
полноты бытия дребедень, но честно отдал эти деньги мужикам из
города Конаково за построенную ими на тверской земле дачу.
Мужики взяли эти доллары американско-венгерского происхождения и
с достоинством удалились. А я остался на своих восьми
сотках с бревенчатым домом.

Почему-то считается, что дачная пора – мертвый сезон для
литературы. Не знаю, не знаю... Захожу я как-то в “Новый мир”.
Известно, что “Новый мир” когда-то начинался с сидящей на входе
бессменной Сарры Израилевны, через которую передавали
корреспонденцию, покупали номера и вообще всячески общались с “Новым
миром”. Не знаю, как называлась должность Сарры Израилевны,
но что она была не менее важна, чем должности главного
редактора и ответсека – это точно.

Итак, захожу я в “Новый мир”, то есть в комнатку к Сарре Израилевне,
где толкутся разные посетители и авторы “Нового мира”.
Передаю не то текст, не то верстку. В это время в комнату
заходит скромный мужичок с авоськой и выражает желание приобрести
журнальчики. И не только свежий номер, но и прошлый, и
позапрошлый, и прошлогодние, и двухгодичной давности. Набивает в
авоську, сколько влезает.

На мужичка конечно смотрят с интересом. Надо же – фанат! Энтузиаст!
Коллекционер! У кого-то на лице проступает желание сбегать
за главредом и другими важными журнальными персонами,
пригласить мужичка в какой-нибудь кабинет, напоить чаем с ромом и
вообще устроить маленький внутрижурнальный сабантуй.

Все ждут, чего-то мужичок им скажет. Не может же он так молча взять
и уйти с полной авоськой номеров “Нового мира”.

– Люблю “Новый мир”, – сказал мужичок, видимо, почувствовав, общее
напряженное ожидание. – Люблю на даче читать. Завалишься
на тахту... под дождь... замечательно идет. Замечательно! Как
по маслу! Спасибо вам.

Правда, я на даче “Новый мир” не читаю. Я перечитываю "Анну
Каренину" уже три года подряд. Вот почему-то после копанья в земле
тянет меня на это. А перечитывать “Поднятую целину” совсем не
тянет.

Но самый правильный писатель для дачного сезона – Михаил Зощенко.
Во-первых, его можно не перечитывать, а просто вспоминать. И
даже не обязательно блестящие его сюжеты, а просто отдельные
фразочки. Ну скажем:

“У купца Еремея Бабкина сперли енотовую шубу. Взвыл купец Еремей Бабкин.”

Или:

“Гость нынче пошел ненормальный. Все время приходится за ним следить.”

Или:

“Хочется сегодня размахнуться на что-нибудь героическое.”

Или:

“Человеку обязательно отдохнуть надо. Человек все-таки не курица.”

Или:

“А хорошо, товарищи, летом! Солнце печет. Жарынь. А ты ходишь этаким
чертом без валенок, в одних портках, и дышишь.”

Ну и так далее и далее...

А уж сюжеты зощенковские вспоминать на даче и вовсе милое дело! Вот
вспомнил я на днях сюжет рассказа “Именинница”. Это там, где
автора один мужик на телеге по непролазной грязи подвозит
за рубль, а сзади всю дорогу за телегой какая-то баба бежит и
ругается...

“Мой мужик оглянулся назад и усмехнулся в бороденку.

– Ах, паразит-баба, – сказал он с улыбкой, – кроет-то как?

– А чего она? – спросил я.

– А пес ее знает, – сказал мужик, сморкаясь. – Не иначе как в
телегу ладит. Неохота ей, должно статься, по грязи хлюпать.

– Так пущай сядет, – сказал я.

– Троих не можно увести, – ответил мужик, – дюже дорога трудная.

Баба, подобрав юбки до живота, нажимала все быстрее, однако по такой
грязи догнать нас было трудновато.

– А ты что, с ней уговорился, что ли? – спросил я.

– Зачем уговорился? – ответил мужик. – Жена это мне. Что мне с
ней зря уговариваться?

– Да ты что?! Жена? – удивился я. Зачем же ты ее взял-то?

– Да увязалась баба. Именинница она, видишь, у меня сегодня. За
покупками мы выехали. В кооператив...”

Рассказ написан в 1926 году. А читается (вспоминается) так, словно
написан сегодня. Не верите?

Свидетельствую: на следующее утро после того, как вспомнил я рассказ
“Именинница”, приходит ко мне сосед, – из местных, из
деревенских. Ты, говорит, когда в Москву собираешься, не сегодня
ли? Нет, отвечаю, завтра. Жалко, говорит он. И глаза у него
грустные, хотя и видно, что выпил человек маленько с утра.
Что жалко, спрашиваю. Да жена у него, вишь ты, приболела.
Сердце. Совсем плохая баба. Думал, может я ее по дороге в
Конаково подброшу?

Я делаю интеллигентное лицо. Да что ж ты, говорю, молчишь?! Сердце
– дело серьезное. Отвезу, о чем разговор! Иди, собирай.

Сосед, однако стоит, мнется. Ты чего, спрашиваю. Да – ладно,
грустно говорит он. Не надо, мол. То есть, как это не надо? Не
надо, уже тверже говорит он. Сама, мол, дойдет. Или подбросит
кто по дороге. Так ведь сердце, говорю. А он совсем твердо:
не надо! Сама дойдет.

Стоит и снова эдак мнется...

Я уже ничего не понимаю. Так везти или нет? Слушай, говорит сосед,
ну ее к... Пойдем по стопке выпьем! Я делаю совсем
интеллигентное лицо. Я, мол, по утрам не пью. Но тут соседа не
собьешь, он в этой области дока. А я что, пью? – спрашивает. – Но
сегодня нельзя не выпить! Потому что сегодня светлый
христианский праздник. Так что или по стопке... или прямо не знаю,
что о тебе и подумать. Пошли!

Я вяло иду за соседом в его дом. Жена накрывает на стол. Выглядит
она неважно. Может, вас все-таки отвезти? – цепляюсь я за
остатки своей растраченной совести. Да... не надо, машет она
рукой. А сосед окончательно и бесповоротно заключает: не надо!
Глупости, мол, какие. Тут праздник, выпивка, дело
серьезное. Святое!

Русский человек в его развитии...

Но вот что любопытно: хозяйство у соседа образцовое. Знает русский мужик землю.

А у меня, блин, кочка на кочке...

Предыдущие публикации:

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка