Жизнь как есть

Что такое возраст? Нет, а правда, что он такое? В чём он выражается?
В неотвратимых и неизбежных изменениях физической природы? В усталости
от жизни? По идее, меня, как и моих ровесников, должен сейчас
одолевать «кризис среднего возраста», но он меня не одолевает.
Да нет, это какой-то совсем другой кризис. Это как если бы какой-то
сумасшедший фотограф совместил в одном изображении две фотографии
– детскую и старческую, так что в итоге мой, так сказать, «психологический
портрет» оказался составленным из двух душевных состояний, наложившихся
одно на другое без всякого перехода. Наивное удивление перед только
что возникшим миром совмещается во мне с глубоким равнодушием
к нему же ввиду того, что не сегодня-завтра всё это дело кончится
– или для мира, или для меня, или для нас обоих. Бесконечная решимость
и безграничная лень, достигая во мне максимальных амплитуд, действуют
синхронно: я готова немедленно сесть на самолёт, чтобы преодолеть
несколько тысяч километров, – но при этом мне порой лень надеть
ботинки, чтобы сходить в ближайший продуктовый магазин.

В сорок пять лет моя бабушка, по семейным легендам, говорила:
«Это такой возраст, когда нужно менять или мужчину, или обстановку
в доме». Нет, в этом отношении семейные традиции вряд ли найдут
во мне благодарную продолжательницу. Мой консерватизм – он, можно
сказать, на грани идиотизма. Во всяком случае люстра, освещающая
мой убогий приют, – это та же самая люстра, которая видела автора
этих строк ещё в спеленатом виде.

... В детстве мне казалось, что люди, по своему возрасту, делятся
на несколько категорий, между которыми существуют непреодолимые
границы: отдельно – дети, которым хочется стать взрослыми; отдельно
– взрослые, молодые и энергичные; и отдельно – старички и старушки.
А вот сейчас я вглядываюсь в лица людей с дотошностью скульптора
или пластического хирурга: меня возмущают и, я бы сказала, метафизически
возмущают те признаки увядания и угасания, которые природа наносит
на их лица в виде своего рода штампа ОТК, заблаговременно проставленного
смертью. И никакие ухищрения и достижения косметологии этого не
скрывают. Даже наоборот (странное дело!) проявляют – и с особо
изощрённым цинизмом. Ну да, понятно: человеческая природа, сама
того не понимая, безмолвно кричит: «Не хочу!» – а череп бедного
Йорика, глумливо ухмыляясь, говорит: «Надо, Федя, надо».

А ещё меня удивляет то количество ерунды, которую говорят люди.
Да нет, не пустяков, поймите меня правильно: жизнь состоит из
пустяков, распадаясь на фрагменты пустячного, и потому разговоры
о пустяках непредосудительны. Они более чем естественны. Люди
разучились говорить о пустяках, но с большим воодушевлением говорят
о ерунде – о платье, которое безнадёжно сгорело во время глажки;
о муже, который ушёл далёко и безвозвратно; о льготах, которые
отняли и уже никогда больше не возвратят.

Но вот зато ерундой, с точки зрения нормальных людей, занимаюсь
я сама. Например, я не читаю того, что сейчас читают все «продвинутые»
люди. И вовсе не из снобизма, нет. Просто в современной литературе
не пишут про то, про что я всякий раз с увлечением, словно впервые,
читаю в Священном Писании и в житиях святых. Про то, например,
как жезл Ааронов расцвёл. Про то, как Сарра родила дитя, будучи
в летах преклонных. Про то, как раскалённое олово, которое вливали
в рот мученику, не причинило ему не малейшего вреда. И я, в общем-то,
не прилагаю ни малейших усилий для того, чтобы в это поверить.
Это кажется мне более чем естественным. Само собой разумеющимся,
в общем-то. Потому что если это возможно, то всё остальное, наверное,
не очень-то и существенно.

Ну да, верно: по жизни меня интересуют только пункт «А», откуда
поезд отправился, и пункт «Б», куда он должен прибыть. Интересно
то, что пейзажи за окном меняются; интересно само движение, его
направленность, его векторность. Но зато неинтересно, когда поезд
останавливается на перегоне и пассажиры от нечего делать выходят
покупать всякую ерунду в виде никому не нужных хрустальных гусей
и несъедобных вяленых рыбёшек. И тогда я говорю: «Тогда бы уж
поскорее приехать, а?»

Кризис среднего возраста.

Однозначно.