Жизнь как есть

На днях слушала передачу ОРТ, посвящённую памяти Николая Еремёнко –
одного из самых любимых моих артистов, который за одну
только роль Жюльена Сореля в фильме Герасимова достоин, на мой
взгляд, памятника из чистого золота. Пожалуй, даже и Стендаль
не написал про своего героя так хорошо, как его сыграл
Еремёнко. И потому, наверное, так хорошо сыграл, что играл самого
себя – и как свой собственный характер, и как характер
своих отношений с женщинами – какими этим отношениям предстояло
сложиться. Потому что у него и у самого была и своя мадам
Реналь, и своя мадемуазель де ла Моль. И при этом всё это было
как-то очень запутанно.

Вот о них, об этих отношениях, в передаче и рассказывалось. И,
прослушав эту печальную повесть, я, хотя и сокрушаясь, очень
чётко поняла, отчего этот красивый, достойный и, с виду, в
высшей степени полнокровный человек, которому, казалось бы, жить
да жить, умер достаточно молодым, всего в пятьдесят три
года. Оно конечно: виной тому, отчасти, была и сама по себе
безжалостная жизнь с её сменой векторов – жизнь, выкинувшая из
жизни актёра, которому бы ещё играть и играть... С другой
стороны, Николай Ерёменко по своему характеру был полной
противоположностью Николаю Рыбникову, «секс-символу», так сказать,
предшествующей эпохи. Потому что когда за пятьдесят стало
Рыбникову, он тихо и мирно сошёл со сцены с ощущением
выполненного долга перед советским киноискусством и, сойдя со
сцены, погрузился в жизнь своей счастливой семьи. Играл в
шахматы. Солил помидоры. И вообще: все «не кочегары мы, не
плотники» были им блистательно сыграны в пятидесятых и шестидесятых,
и после пятидесяти ему оставалось только мирно отдыхать и
наслаждаться семейным покоем. А однажды Рыбников сходил в
баню и, вернувшись из неё, тихо умер. Так и закончилась его
красивая, достойная и открытая жизнь. Конец прекрасной эпохи,
можно сказать.

Так вот. Когда естественным образом закатилась звезда Николая
первого, Рыбникова, таким же естественным образом взошла звезда
Николая второго, Ерёменко. И если Рыбников был кумиром
маменек, то Ерёменко стал кумиром дочек. Моя мать восхищалась
Рыбниковым, а я, в свою очередь, восхищалась Ерёменко. Не в ущерб
Рыбникову, конечно. Но только если к Николаю первому время
было милостиво и он сыграл что хотел, ко всеобщему
удовольствию, то к Николаю второму время было, как уже было сказано,
безжалостно. Иное время и иные песни, как говорится. Иные
герои – герои «Бригады» – слащавые и безжалостные. Пидоры, в
общем-то. А Еремёнко не верил, что для него всё уже
кончилось. Ему было уже за пятьдесят, а он всё ещё тренировался,
поддерживая себя в замечательной форме и уверяя режиссёров, что,
как и много лет назад, в «Пиратах двадцатого века», он и
сейчас способен прыгать со скалы на палубу плывущего корабля.
И он бы, безусловно, прыгнул. Но только тогда киноиндустрии
это было уже не надо. И именно это, тайное, но жуткое
сознание своей невостребованности, по поводу которой ему, как
человеку достойному, было грешно плакаться, Николая второго и
погубило.

...Как я его понимаю!..

Но погубило его и другое. Сказать, что его погубили женщины – это,
во-первых, пошло. Во-вторых, не соответствует. Потому что,
скорее, тут его погубила сама по себе коллизия. И, как ни
странно, коллизия собственной порядочности, от которой, как и от
всякой порядочности, плохо было всем. Потому что прежде
всего Еремёнко обладал совершенно уникальным по тем временам
качеством фанатично преданного сына. Отец, Николай
Ерёменко-старший, был не только замечательным актёром, но и образцом
редкостной семейной добродетели, и потому его сын не имел
никакого морального права сообщать ему о том, что его
собственная семейная жизнь не сложилась и что он хочет развестись с
женой, которая когда-то подарила ему, помимо прочего, ещё и
московскую прописку. Вот такие вот были отношения – донельзя
благородные, но и, с другой стороны, донельзя травмирующие, в
общем-то.

В итоге Ерёменко-младшему, который был органически неспособен врать,
тем не менее всю жизнь, с определённой точки зрения,
приходилось «жить по лжи» – то есть, сохраняя видимость брака с
женщиной, которую признали родители, на самом деле жить с той,
о которой они даже и не должны были знать. Ерёменко
считался мужем Веры, но был мужем Татьяны, вынужденный влачить это
постыдное и совершенно не совместимое с его натурой бремя
двоежёнца.

Хотя, с другой стороны (возвращаясь к моей любимой теме) – а что тут
постыдного? Чего, скажите на милость, постыдного в том, что
«так жизнь сложилась»? Потому что это только в песне с
сожалением поётся, что «парней так много холостых, а я люблю
женатого». Вот именно: сожаление высказывается в песне, а жизнь
проста и безжалостна. В жизни это, то есть формальное или
фактическое положение наших избранников, не имеет никакого
значения, потому что мы любим не женатых, а просто мужчин, а
мужчины, соответственно, любят не замужних, а просто женщин.
А семейное положение, на момент знакомства, весь этот
лабиринт гражданских и антигражданских браков, – это всего лишь
фактор, не более того, и нельзя сказать, чтобы положение жены
как многолетней сожительницы было почтенно, тогда как
положение любовницы как точно такой же, но только не многолетней,
сожительницы было, наоборот, презренно. Тут вообще нет
ничего ни почтенного, ни презренного. Жизнь течёт, жизнь
изменяется. Ничто – ни годы сожительства, ни сто штампов с паспорте
– ничего не гарантирует, и единственным гарантом
соединённости, предназначенности, принадлежности является наше
собственное внутреннее ощущение, которое, как правило, никогда не
обманывает. А вот скандалы, в связи с семейно-любовными
коллизиями – это признак трусости и малодушия, иногда сочетаемого
и с хитрожопостью. Если обманутая жена оскорблена, то сама
жизнь предлагает ей на выбор три варианта:

1. Простить и смолчать, не травмируя ни себя, ни окружающих.

2. Не простить и уйти.

3. Убить соперницу.

Проще простого, по-моему. Но... жизнь полна условностей, не имеющих
никакого оправдания. И мне на эту жизнь смотреть скучно.
Скучно и противно.

А вот Николай Еремёнко, заложник «чести семьи», жил, в этом смысле,
самоубийцей. Ни тпру, ни ну. В конце концов, после многих
лет мучительных отношений, не выдержав, от него ушла и
Татьяна, и артист начал жить с третьей женой, Людмилой, преданной
молодой поклонницей.

А потом умер. И его гордой матери пришлось увидеть у гроба сына
сразу трёх его вдов, но не признать ни одной, кроме первой.

...Такова жизнь...

А что тут ещё можно сказать?