Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Середина октября. Чёрное небо, жёлтый огонь на деревьях. Мелькают
дома на улице 8 Марта. Я еду в маршрутке, на улице прохладно,
а внутри маршрутки тепло, я сижу у печки на переднем сиденье.
Рядом со мной – женщина с завитыми волосами. Это кондуктор. Она
взяла с меня двенадцать рублей и передала их водителю. Это удобно
для водителя – не надо оборачиваться, отсчитывать сдачу, возиться
с мелочью, опять оборачиваться. Такие маршрутки с кондуктором
– большая редкость в моём городе.

В тепле меня немного разморило – я почти не спал этой ночью. Вдруг
я слышу: «улица Вязкая». Я прошу водителя остановить, выхожу из
машины, на ходу соображая, зачем я вообще сел в эту маршрутку
и куда собирался ехать. Наверное, это улица Вятская? Мне как раз
сюда и надо. Здесь меня ждёт несколько мелких поручений, какой-то
конверт нужно передать кому-то. Хотя я не уверен, что это улица
Вятская – я отчётливо слышал, как водитель сказал «Вязкая». Сложно
сказать, кто из нас прав. В Москве полно улиц, на некоторых я
даже бывал, однако многие улицы, переулки, тупики и проезды совершенно
невозможно просто посетить – на это не хватит целой жизни; даже
услышать их название – уже удача.

Я присматриваюсь к табличкам на домах, но название улицы прочитать
не удаётся, таблички не подсвечены. Да и какая разница? Вот выпал
случай оказаться на, быть может, совершенно не той улице, куда
предполагал прийти. Письмо, в крайнем случае, подождёт до завтра.
Идти быстро не получается, я часто останавливаюсь, чтобы рассмотреть
дома. Дома, в общем, такие же, как везде, но чем-то отличаются.
Если присмотреться, кажется, что стены чуть колышутся. Я подхожу
к одному из домов, представляя, как рука легко проникнет в мягкую
стену, потом стена начнёт сопротивляться, плотнеть, и я не смогу
вдвинуть руку далеко. Жаль, а то можно было бы ухватить какой-нибудь
предмет и вытащить на улицу. Например, торшер. Было бы занятно,
если бы торшер стоял на улице. Сквозь стену в дом тянулся бы провод,
торшер горел бы слабым жёлтым светом, можно было бы, идя по улице
Вязкой, остановиться и прочесть несколько страниц.

На улице Вязкой есть светофоры. Есть деревья, с которых ветер
не успел содрать все листья, но уже порядком поработал над их
внешним видом. Есть собаки, они останавливаются и долго смотрят
мне вслед. Я для них чужак. Чужак здесь бросается в глаза. Поэтому
неудивительно, что вскоре за мной увязываются какие-то люди. Я
слышу их голоса: «Чё за фраер здесь прописался? Слышь, – это уже
мне, – сигаретки не будет?». Потом: «Серёг, озвучь-ка ему в торец».
Я втягиваю голову в плечи, готовлюсь получить сзади по башке,
но улица Вязкая неожиданно проявляет милосердие. Пацаны вдруг
начинают буксовать на осклизлом от прелых листьев асфальте. Я
быстро отрываюсь от них, вот и голосов не слышно. Ушёл. Можно
перевести дух.

На Вязкой улице есть места, где стены колышутся сильней, а пешеход
устаёт переходить улицу. Машины двигаются медленно, даже будто
бы стоят на месте. В плотном воздухе листья с деревьев падают
по замысловатым траекториям. Собачий лай растягивается в длинные
симфонии. В одном таком месте я надолго остановился у витрины
продуктового магазина. За окном медленно смеялись продавщицы,
их смех казался не внезапной вспышкой эмоций, а продуманным заранее,
до мелочей, ритуалом. Покупатели медленно выбирали продукты, как
будто от правильного выбора зависела их судьба. Я невыносимо долго
спрашивал у выходящего из магазина старичка: «К… а… к от… с… ю…
да… в… ы… бр… а…», на конец фразы не осталось сил. Старичок, однако,
понял, чего от него хотят. Он указал рукой на доски, в нескольких
шагах от меня, которые я вначале принял за мостки. Их кладут на
тротуар, чтобы можно было перейти большую лужу. Но доски лежали
на совершенно сухом асфальте. Это были мостки… иного рода. По
ним я кое-как вышел из этой размягчённой «ямы» - так местные жители
называют эти странные места всеобщей замедленности.

«Ямы» передвигаются – за этим внимательно наблюдают. Вслед за
прогнозом погоды нередко можно услышать: «В конце недели ожидается
миграция ямы от дома номер семь к дому номер тридцать четыре,
скорость миграции пять метров в минуту, вязкость ямы семьдесят
три процента. Выбирайте обходные маршруты».

События происходят на Вязкой улице редко, размеренно, без обычной
московской суеты. Разговоры здесь значительны. Кажется, что время
остановилось.

Однажды я случайно читаю в местной газете интервью со старожилом:
«Сколько помню, всегда была Вязкая улица. Живу тут долго,
внуки скоро в школу пойдут. По молодости, бывало, сорвёшься с
пацанами с урока – и вперёд, исследовать прилегающие районы. Дворы,
переулки, потом, глядишь, и выйдешь на какой-нибудь широкий прошпект.
Машины там шустрые, того и гляди, ноги тебе отдавят. Ну, потом
вырос, пошёл уж работать, в майонезный цех. Он недалеко от моего
дома был, прямо вот квартал пройти, там за «Аистёнком» детским
садом булошная, ну и во двор свернуть. Когда работаешь, когда
семья, уже не до прогулок. Вот уж сорок лет как никуда не выбирался.
Люди говорят, много у нас в городе улиц, да кто ж их знает-то?
Так, на карте чёрточки какие-то, вот тебе и улица. А сосед мой,
Трофим, да ещё Колька с пятого подъезда, ну там ещё старики со
двора – никто кроме как Вязкой никаких других улиц не помнит.
Да вы у них сами спросите, они расскажут. Тут вот, сказывают,
какой-то грузовик к нам недавно заехал, чужой, якобы с соседской
улицы. Так никто и номеров-то не запомнил. Он шасть туда, сюда,
развернулся и укатил, как не бывало. Какие-то надписи на ём были,
какие-то буквы вроде знакомые, а слов никто не разобрал. И лицо
у шофёра, говорят, было как вот в маске какой. Неприятное...»

Мы с дедом Витей сидим на скамейке, в тени старых лип, воздух
дрожит, и не сразу поймёшь, то ли это от июльской жары, то ли
проходит мимо нас очередная яма. Дед Витя никогда нигде не был.
Он расспрашивает меня о других улицах, но я мало что могу ему
рассказать. Остались одни только названия: Газгольдерная, Осенний
бульвар, Последний переулок. Я часто представляю себе эти улицы,
иногда воображение рисует удивительные картины. Какие люди живут
на улице Каменщиков? Что происходит на улице с притягательным
и неясным названием Коккинаки? И правду ли говорят, что Тверская
улица протянулась до самой Твери?

Незаметно для самого себя я забываю улицы, на которых когда-то
бывал, из памяти стираются лица людей, живших на этих улицах…

Где-то за домом сигналит машина, гудит долго, видно, что-то мешает
ей проехать. Потом замолкает.

Я живу на Вязкой улице.