Онтологические прогулки

Да, это и в самом деле, действительно, любопытно: нашим национальным
самообозначением стало и впрямь имя прилагательное, а вовсе не
существительное, хотя как раз последнее и было бы, на первый взгляд,
и логичнее, и естественнее. Почему мы не русы, не русичи, не русины?
Так вот именно потому, что «русы» (предположим) — это всего-навсего
ещё один этнос наряду с другими, и в этом слове нет ничего, что
указывало бы на его применение, приложение (а отсюда — и его качество
«прилагательности») к особому типу социального устройства, государственности.
Ну а вот в слове «русский», наоборот, содержится указание на его
«прилагательность», принадлежность к Государству Российскому,
вне которого он, русский, мгновенно деградирует и превращается
в «россиянина» (а и в самом деле, ведь именно потому-то так тщательно
и избегал Ельцин слова «русский», пустив в обиход уродливое «россияне»,
— потому что государства никакого и не было; но вот по этой же
самой причине, по причине отсутствия реального государства, нынешние
политтехнологи и избегают теперь, как ни парадоксально, слова
«россиянин» — чтобы создавать видимость восстановления государственности
путём имитации-реставрации её атрибутов, в том числе и словесных).

«…И назовёт меня всяк сущий в ней язык — и гордый внук славян,
и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык». К кому обращался
Пушкин в этом своём завещании-манифесте? По-моему, очевидно —
к гражданину Российской Империи (под каким бы именем она ни существовала
впоследствии, заметим в скобках). А что такое гражданин Российской
Империи? — Ну так это же понятно: это «русский» как социальная
единица, как человек, принадлежащий к этому единому целому. А
если так, то русскость, в данном контексте, — это не более чем
качество, прилагаемое к каждому из десятков и сотен этносов в
составе этого единого целого. Стало быть, если оно, это единство,
существует, то в таком случае и финн — он тоже русский (эх, жаль,
Царство Финское мы потеряли — здорово там, наверное, на лыжах
кататься!), и тунгус, и калмык. То есть тунгус-то он конечно тунгус,
когда сидит у костра и на своём языке песню поёт, но вот когда,
скажем, он на фронте Родину защищает, — то он русский. И одно
другому совершенно не противоречит: этническое и государственное
качества гражданина Государства Российского существуют, если воспользоваться
богословской формулой, «неслитно и нераздельно», примерно как
человеческая и божественная природа во Христе (только «человеческое»
здесь — это этническое, а «божественное» — это государственное).

Да, но тогда кто же он такой — «гордый внук славян»? Надо же,
какую, оказывается, хитрую формулу придумал Пушкин — и как будто
специально ради того, чтобы посмертно уйти и от ответа, и от ответственности!
В самом деле — гордым внуком славян может быть и белорус, и украинец
(малоросс), и, наконец, собственно русский — великоросс. То есть
и белорусы, прилагаемые к Государству Российскому, — это русские
(по-моему, теперь это только один мужественный Лукашенко до сих
пор и понимает), и украинцы — русские (а вот хохлы этого понять
не могли практически никогда, только превосходящей силе державной
государственности и покорялись), и, наконец… собственно русские.
И вот тут-то начинается путаница.

Вы помните, с чего начиналась перестройка в идеологии — да причём
загодя, заранее, ещё в предгорбачёвские времена? — Вот именно,
с того самого: с воплей и стонов о том, что в СССР национальную
культуру зажимают! С речей о том, что, мол, это очень нехорошо
и не по-советски, когда детишки в национальных автономиях своих
языков и традиций не знают! С одной стороны, это всё вроде бы
и правильно говорилось: разумеется, кому охота быть «Иваном, родства
не помнящим», но вот с другой... С другой стороны, те же самые
русские (в смысле великороссы), которые когда-то, в середине восьмидесятых,
в прибалтийских республиках умилялись чухонскому лепету, — сегодня
они, сердешные, митингуют с лозунгами, на которых написано: «Русскую
школу ногами пиная, помни, фашист, про Девятое мая!» Ну, голубчики,
вам-то самим до вашего собственного Девятого мая ох как далеко!
Это вам ещё столько потрудиться придётся!

Так вот: тогда, в предгорбачёвские времена, и сами великороссы,
так сказать «русские русские» (то есть русские и в прилагательном,
и в существительном значении), тоже зашебуршились при виде культурного
брожения в национальных автономиях: а мы, мол, чем хуже? Вот мол,
если узбеки ходят в пёстрых халатах, то и мы тоже хотим ходить
в национальных сарафанах и держать на столе пепельницу в виде
мужицкого лаптя! И вот тут-то очень много хороших людей на эту
удочку попалось, и очень много хороших писателей этому поспособствовало
— особенно так называемых «деревенщиков». (Не путать с Василием
Макаровичем Шукшиным — русским во всех смыслах, и в «существительном»,
и в «прилагательном». Шукшин — явление совершенно особенное.)
Вот, дай Бог здоровья и Белову, и Распутину, но ведь, со всем
своим национально-националистическим пафосом, объективно-то они
содействовали не укреплению России (как того, не исключено, искренне
желали), а лили воду на мельницу ельцинщины с её пафосом отдельной
(от Союза) республики и отдельной (от КПСС) партии. И вот потому-то
Василий Иванович даже в ельцинском Верховном Совете побывал, а
Валентин Григорьевич от Солженицына и по сей день премии получает.
И ведь хорошие вроде люди, да не ведают, бедные, что творят! Нет,
«Прощание с Матёрой» Распутина — это вообще гениальная вещь, которая,
как и положено гениальному произведению, оказалась пророческой,
поскольку Россию-Матёру губили и губят не инородцы, а свои — но
только «манкурты». И в этом — и глубокая правда, и глубокий трагизм.
В новой же повести Распутина (про то, как русскую деваху изнасиловали
кавказцы, а её мать им отомстила) заметен явный националистический
крен: всё зло — от «чурок», а не от манкуртов. И это, увы, представляет
собой шаг назад.

Так вот, «русский» — имя прилагательное, прилагающееся к нашей
традиционной социально-государственной организации. И начинать
надо с её восстановления... путём «разрушения до основанья» той
уродливой псевдогосударственной конструкции, которое к Государству
Российскому имеет примерно такое же отношение, как и фаллоимитатор
— к тому, что он имитирует.