Проза

Я танцую реггей на грязном снегу,

Моя тень на твоем берегу, Африка...

К.О.Т. Африка

Реггей – это что?

Поп-музыкальный стиль, зародившийся на Ямайке?

Политизированный шоу-бизнес?

Сладкая приманка для новых членов экзотической контркультурной
секты?

Пропаганда марихуаны на радость наркомафии?

А может быть, реггей – это нежный плач души вперемешку с суровым
смехом?

Автор не знает точных ответов.

В России на рубеже 80-х – 90-х «позитивные вибрации» захватили
многих из нас. Это было сильно: весь мир заворачивался в ослепительную
красно-желто-зеленую спираль, и казалось, только протяни руку
– вот оно, счастье! Лови за хвост!

Годы с грохотом пролетели мимо, дудя в трубу и подскакивая на
стыках.

Выродились в клоунов сами себя обманувшие пророки.

Сошли со сцены оказавшиеся слабаками герои.

Отдали Богу душу симпатичные – и не очень – ребята.

Отупели былые острословы.

В основу этого сочинения положено то, что не купишь на рынке,
но что иногда удается хорошо продать – собственный опыт.

Иллюзий больше нет, но все еще звучит музыка.

Бас и ритм.

Word, sound and power.

Глава 1. Серьезный реггей-бизнес

Утро с Крокодилом. – В стену головой. – Как я впервые
услышал реггей. – Экспроприация. – Позитивные вибрации.

1. Утро с Крокодилом

Love ye one another, o children of Ethiopia, for by no
other way can ye love the Lord your God.

The Holy Piby

– Эта книга увлекает с первых же слов, и нет сил оторваться! –
заявил Крокодил, почесывая себе затылок между дрэдов. – Ее написал
ман по имени Роджер Робертс... И было это в 20-е годы... Нет,
Роберт Роджерс! Или все-таки Роджер Робертс?

– Главное, чтобы не Рональд Рейган, – я скривил губы в подобие
улыбки. – На самом деле он только записывал, а диктовал ему, конечно
же, Дух Святой...

– Так и было, – кивнул Крокодил, пожирая глазами книгу.

Я восседал на незастеленной кровати, в мятой майке с изображением
эфиопского флага и в черных трусах. Крокодил устроился напротив
меня в старом глубоком кресле, которое я притащил с помойки лет
пять назад. Объект обсуждения лежал между нами на столе. Это был
довольно увесистый, толстый том, потрепанный, в черном кожаном
переплете. На обложке золотом вытеснено: «The Holy Piby».

– Откуда она у тебя? – лениво поинтересовался я, перестав разглядывать
указательные пальцы своих босых ног.

– Грегори дал на время, – ответил Крокодил, ни на миг не отводя
взгляда от драгоценной реликвии. – Почитать…

Ямаец Грегори – студент Университета дружбы народов имени Патриса
Лумумбы, серьезный молодой человек в строгих очках, он изучал
медицину, интересовался марксизмом, футболом и растафарианством.
В каникулы слетав на Родину, он привез оттуда растаманскую Библию,
принадлежавшую его дяде, который умер от рака за несколько месяцев
до того.

– Нельзя оторваться – такой язык! – снова восхитился Крокодил.

– А ты что, много понимаешь? – усомнился я.

– Ну, английский-то я изучал, – с воодушевленной неуверенностью
отозвался Крокодил. – Так что читать могу, ощущаю саунд...

– Ритм энд саунд, – я зевнул. – Дунуть не хочешь?

Крокодил не ответил. А что у нас означает молчание? Я встал, подошел
к шкафу, достал оттуда свои спортивные штаны, – черные, с красно-желто-зелеными
полосами по бокам, – натянул их и по-прежнему босой прошлепал
на кухню. Здесь, в специальной тайной металлической коробочке,
хранились мои запасы ганджа.

Пару слов о Крокодиле. По-человечески его звали Костя Петров,
мы познакомились, когда нам было по двадцать лет. На момент, когда
я все это пишу, прошло с тех пор уже полтора десятилетия, а события,
которые описываю, происходили в разные отрезки этого периода.
Я не очень соблюдаю хронологию: просто вспоминаю и записываю.
Конечно, кое-что ушло из памяти, кое-что перепуталось. Например,
я был уверен, что с Крокодилом мы впервые встретились в начале
зимы 1990 года в гитлеровском сквоте. Но сам Крокодил же считал,
что наша встреча состоялась чуть раньше, на полуподпольном сейшене
«Корневой Системы» в октябре 1989, в клубе общежития ЦФГУ. Я действительно
был там: прополз в прямом смысле на четвереньках, без билета.
Концерт тот стал историческим событием, после него «Корневая Система»
стремительно взлетела на вершину андеграундного Олимпа. Крокодил
утверждал, что видел меня в зале, но я его совершенно не помню,
хотя у меня фотографическая память на лица. А уж Костю Петрова,
раз увидев, трудно позабыть: прозвище он получил именно за вытянутую,
хищно-зубастую физиономию. Это был человек простой, добрый, может
быть, в чем-то недалекий, но по-своему даже хитрый. Там, где я
парился и зависал, Крокодил торжественно проплывал в облаках сладковатого
дыма, свысока глядя на людскую суету, но сам даже не замечая,
что летит и, в общем, будучи уверенным, что ползет. Крокодил страдал
от заниженной самооценки, и его частенько приходилось утешать.

За кухонным окном взвыла вьюга. Достав из потайного уголка старинную
жестянку от монпасье, еще дореволюционную, с рисунком на крышке,
изображавшим Деда Мороза на лихой тройке, я вернулся в комнату.
Крокодил все с той же блаженной улыбкой фиксировал взглядом Священное
Писание растаманов. Я сунул ему в руки коробочку – мол, займись
делом, – а сам пошел разобраться с музыкой.

– У меня бумажек нет, – пожаловался Крокодил из-за спины.

– Перед тобой на столе как минимум триста, выбирай любую, – буркнул
я, не оборачиваясь.

– Шуточки у тебя... – Крокодил аж задохнулся от возмущения.

Шутка и впрямь вышла не самая удачная, но меня оправдывало поганое
настроение. Если честно, я так и дрых бы до вечера, а лучше, до
следующего года. Я глупо сострил, предложив Крокодилу скрутить
джойнт из библейской страницы, но мне было наплевать, что он по
этому поводу сейчас думает. Могучая, конечно, книжка – HOLY PIBY!
– да только что мне она? Мне не книжка была нужна, а женщина.
Понимай я хотя бы патуа... Впрочем, Библию я и на родном языке
целиком не осилил.

– Бумажки там же, в коробке, – снова буркнул я.

– Уже нашел, – фыркнул в ответ Крокодил.

Вообще-то по-хорошему реггей надо слушать на виниле, но у меня
не было вертушки, пришлось отдать полгода назад Брату Маркусу
за долги. Так что я копался в сидюках и никак не мог найти ничего
подходящего: вся музыка казалась знакомой, сто раз переслушанной,
выученной наизусть до самой слабой доли и – о ужас! – скучной.

– Надоел весь этот реггей, – кисло высказался я.

– Реггей не может надоесть, брат мой Ю-Лов, – назидательно произнес
за моей спиной Крокодил, шурша скручиваемой бумажкой. – Реггей
– это позитивные вибрации Небесного Иерусалима!

Когда Крокодил начинал нести свою любимую чушь насчет позитивных
вибраций, я обычно отключался и не слушал. Но он, слава Джа, оборвал
проповедь, так толком и не начав ее.

– Готово! – сообщил Крокодил.

Я услышал, как позади чиркает спичка. Схватив диск Денниса Боуэлла
«Даб мастер», сунул его в дисковод. Ударили барабаны, вступил
бас. Крокодил передал мне джойнт. Я мрачно затянулся, задержал
дым, потом выпустил, снова затянулся... День потихоньку начинался,
и впереди у нас было много дел.

2. В стену головой

Everything was really, really bad,

Really, really bad.

Eek-A-Mouse. Bad Friday

Крокодил зашел не случайно: нам предстоял серьезный реггей-бизнес.
Мы были на мели, требовалось пополнить финансовые запасы. Вдобавок
за мной по всему городу гонялись ребята из Первой Саундсистемы,
а с ними лучше было не ссориться. К сожалению, я с ними уже поссорился,
так что теперь оставалось только как можно ловчее и дольше не
попадаться им на глаза.

Первой Саундсистемой руководил Коля Расколбас, здоровый щекастый
малый с пудовыми кулаками. Ему было лет 38, сзади болтались две
длинные дрэдины, которые Коля прятал под воротник, чтобы не зацепили
в драке, а вообще-то он был подстрижен коротко и ровно, черные
волосы его курчавились по-цыгански и лишь на висках слегка отливали
сединой. Коля Расколбас был не красив, но эффектен: где бы он
ни появлялся, его всегда сопровождала толпа поклонниц, соратников
и всевозможных шестерок. Расколбас уважал транс, часто ездил в
Гоа, параллельно признавал даб и прочие стили реггей, а также
не имел ничего против рэпа и хип-хопа, да и вообще он был человек
широких взглядов и вкусов во всем, что не касалось денег. Он харизматически
управлял своим главным детищем: Первой Саундсистемой. Название
это он украл у нас, но успел, подлец, застолбить первым. Говорили,
что за деньги он способен порвать на части. Я был должен Расколбасу
денег. Полторы штуки баксов. Много это или мало? Все зависит от
точки зрения... Три месяца назад двое уродов из тусовки Расколбаса
наехали на меня после нашего концерта в клубе «Паровоз» – подкараулили
в темном переулке, когда я перся с чемоданом ловить тачку. В чемодане
была вертушка, а пластинки я нес в диджейской сумке на плече.
Пришлось отдать им вертушку за восемь сотен и две иглы по семьдесят
грина каждая. Пластинки они благородно не взяли (на самом деле
музыка, которую я нес в сумке, была им просто по барабану). Но
Расколбас хотел, чтобы я отдал ему еще тысячу налом, считая взятое
ранее штрафной санкцией, не искупающей общую сумму долга.

Я был на этот счет совершенно другого мнения, но Расколбасу и
его уродам было на мое мнение наплевать: они не уважали ни меня,
ни моих друзей, ни нашего творчества. К несчастью для нас! Ибо
Расколбас говорил так: «Пока Ю-Лов под стол пешком ходил, мы Первую
Саундсистему собирали!» Отчасти это было правдой: я был на семь
лет младше щекастого даб-трансера. Но все-таки название для своей
дискотеки он взял у меня, и это отнюдь не было подарком. Просто
встретились на одной тусе, познакомились, подсыпал мне Расколбас
крепкого гашиша, и начал я гнать не по-детски, а уроды его только
лыбились. Много тогда лишнего наговорил, а среди прочего выболтал
заветное название. «Мечтаю открыть первую в Тоскве саундсистему,
– разглагольствовал я. – Чтобы все было по-настоящему: две стены
звука, лигалайз на танцполе...». А всего через месяц после того
разговора узнал, что Расколбас распространяет флаеры, на которых
написано: «ПЕРВАЯ САУНДСИСТЕМА! ПРИГЛАШАЕТ РАС КОЛБАС НА ВАЙБОВЫЙ
РАСКОЛБАС!». Флаер был яркий, глянцевый, красно-желто-зеленый,
с одной стороны имелось изображение конопляного пятилистника,
а с другой – красотка топлесс показывала пальцем на адрес, по
которому должно было состояться мероприятие, и на цену: 10 у.
е. с флаером, 15 – без. Еще через месяц все в городе знали, что
у Расколбаса новая модная тема. Мне оставалось только кусать локти.

А потом пришлось занять у него денег... А у кого еще было просить?
Только Расколбас мог выложить штуку, не моргнув глазом. Он и выложил
– с тем условием, что через полгода верну ему полторы. Через полгода
я ничего вернуть не смог – деньги не отбились. Вот тогда его уроды
и отобрали мою вертушку, а два дня назад Расколбас позвонил мне
на новый мобильный – откуда узнал? – и сообщил, что все сроки
истекли, и чтобы назавтра я принес деньги. Завтра было вчера.
Денег я не принес.

А сегодня у меня сидел Крокодил, который был в курсе всех этих
событий. Он вызвался помочь поправить мое материальное положение
и выйти из-под пресса Расколбаса. Мы выкурили джойнт, который
свернул Крокодил, и теперь молча внимали «Даб мастеру». Без единого
слова просидели до самого конца диска, а потом я взглянул на круглые
пластиковые часы, висевшие на стенке: полдень.

– Пора, – сказал я.

– Ага, – согласился Крокодил.

Относя обратно на кухню жестянку с ганджубасом, заглянул в нее
по дороге: оставалось еще нормально. Сунул коробку в потайной
уголок и на секунду подошел к окну. Из окна был виден вход в подъезд,
мне показалось, что я уловил последний всплеск движения захлопывающейся
двери... За окном стоял зимний, пасмурный, типично тосковский
день. Я кисло усмехнулся. Мало будет этого Расколбаса, так еще
вчера, разругавшись со мной в пух и прах, ушла, забрав все свои
вещи, моя волшебная королева! Тут мне показалось, будто Крокодил
что-то бормочет в коридоре.

– С кем болтаешь? – поинтересовался я.

– Ну, ты чо застрял? – крикнул он в ответ.

– Иду, иду...

Вышел в коридор. Крокодил нетерпеливо топтался у дверей в своем
нелепом оранжевом балахоне с капюшоном. Увидев меня, он сунул
в карман мобильник. Я сунул ноги в башмаки, накинул безразмерное
темно-зеленое пальто – надо бы давно заменить его чем-нибудь поприличнее.

– Ну, идем наконец? – Крокодил потер ладонью нос. – Вечно ты тянешь,
тянешь...

– А ты зато выглядишь, как забомжевавший отставной пожарник, –
сказал я.

– Шуточки у тебя, – оскорбился Крокодил.

Я отпер замок и шагнул из квартиры – чтобы немедленно получить
мощнейший тычок кулаком в солнечное сплетение. Я не успел заметить,
кто наносил удар. Нагнувшись, я почувствовал, что меня берут за
шиворот и со всей силы – о Джа Растафарай! – бьют в стену головой...

3. Как я впервые услышал реггей

There's a natural mystic blowing through the air;

If you listen carefully now you will hear.

Bob Marley. Natural mystic

У каждого на этот счет своя история. Со мной дело было так. Не
знаю, хорошо это или плохо, но я успел пройти классическую старперскую
школу приобщения к рокенролу: «Битлз»+»Роллинг Стоунз»=российские
подпольные группы. На летние каникулы между девятым и десятым
классами (десятый в те годы являлся выпускным) случился забавный
инцидент. Мне импонировали мужественный имидж бородатого викинга,
сменившего топор на гитару, и хрипло-брутальный голосище басиста
«Машины Времени» Александра Кутикова. Последний исполнял роль
комнатного тигра в уютном рок-домике, который построил Макаревич.
В тот год как раз вышел новый двойной альбом «Машины», на обложке
которого красовалась фотография участников группы в дурацких разноцветных
пиджаках. Мне пришла в голову зубодробительная мысль. Заявившись
в середине дня в мужской салон парикмахерской возле станции метро
«Проспект Идеалов Коммунизма», я огорошил трудящийся там коллектив
своей фанатской просьбой. Я продемонстрировал парикмахерам конверт
свеженького винила «Машины Времени». Волосатый Кутиков ухмылялся
в бороду, как заслуженный палач, в душе все еще не смирившийся
с тем, что король отправил его работать сборщиком незабудок.

– Подстригите меня, пожалуйста, как Кутикова, – вежливо попросил я.

Матерый мастер ножниц и расчески присвистнул:

– Бороду тоже делать будем?

Прочие парикмахеры, а также сидевшие по креслам клиенты грубо
заржали, и в этом ржании заглохло мое желание походить на поп-идеал.
Я ретировался, поджав свою пластинку, как подбитое крыло. И вскоре
переключился на «Аквариум». Боб Гребенщиков всегда отличался умом
и сообразительностью, подобно птице-говоруну из мультфильма «Тайна
третьей планеты». Он грамотно адаптировал стилистические находки
лучших представителей западного альтернативного шоу-бизнеса, поражая
российскую публику эффектными текстами, построенными на абсурдных
противопоставлениях и психоделических ассоциациях. Подобно ястребу
на охоте, Боб парил над музыкальными мирами, выискивая со своей
англоязычной высоты подходящую жертву: то Дэвида Боуи, то Дэвида
Бирна, то Стинга, то Брайана Ино. Однажды, планируя в радужных
небесах, подобно Люси с алмазами, Боб разглядел далеко внизу маленькую
Ямайку. Проигнорировать столь замечательный объект он себе не
позволил, и в результате на наши головы вылилась очередная порция
загадочных слов и образов: «растафара», «наттидрэда», «джа-даст-нам-все»,
«рутсман-где-твоя-голова» и так далее. Мне особенно нравилась
песня «Аристократ», в которой были такие слова: «А я сижу на крыше
и я очень рад, потребляю сенсемилья как аристократ». Что такое
сенсемилья, не знал никто из моих друзей, и оттого хит БГ завораживал
необоримо.

Стилизации под реггей входили в репертуар практически каждой уважающей
себя андеграундной советской рок-команды. Примеров масса: «Браты
Гадюкины» (Львов), «Пекин Роу Роу» (Ростов-на-Дону), «Хронопы»
(Нижний Новогород), «Гражданская Оборона» (Омск), «Летательные
Аппараты» (Рига), «Вежливый Отказ» (Москва). Именно такие песенки
мне всегда особенно нравились. Однажды довелось послушать номер
«Роллинг Стоунз», где Мик Джаггер пел дуэтом с посторонним вокалистом.
Вещь – «Донт лук бэк» – очень понравилась. Это была совместная
работа с Питером Тошем, но тогда я не узнал ни имени загадочного
певца, ни какой-либо информации о его личности. А потом подсел
на панк, врубившись в группу «Клэш». Ее лидер Джо Страммер контактировал
с реггей-манами, общался с Ли Скретч Перри (имени которого я в
те дни, разумеется, даже не слыхал). «Клэш» и поныне остаются
моей любимой британской панк-бандой, у них, кстати, были в программе
настоящие реггей-треки, а их альбом «Лондон коллинг» признан критиками
лучшим альбомом 80-х. Впрочем, я не верю в рейтинги. Джо Страммер
умер от инфаркта в декабре 2002 в возрасте 50 лет, а в наши дни
даже самый брутальный и честный панк выглядит жалким инфантильным
анахронизмом.

Короче. Однажды некий юный хиппи (впоследствии принявший православный
постриг) подсунул мне кассету, сборник лучших вещей некоего Боба
Марли и группы «Вэйлерс». Я взглянул на обложку: симпатичное лицо,
экзотический причесон... Сунул кассету в плейер и поехал на автобусе
в гости к художнику Рафаилу Бессонову. В том холодном, полупустом
«ЛиАЗе» я впервые прослушал стандарты от «Вэйлерс» – и так увлекся,
что чуть не проскочил нужную остановку. Дома у Бессонова сразу
начал громко восторгаться новым открытием, на что друг мой, снобски
нахмурившись, молвил:

– Боба Марли все знают, это – король реггей!

– Реггей? А что это? – спросил я, привлеченный звучанием нового
слова.

– Что это?! Ну, ты темнота!

И Бессонов коротко просветил меня: музыка, мол, с Ямайки, гитара
играет на слабую долю, исполнители носят дрэды и курят марихуану.
Просвещение произошло, если не ошибаюсь, осенью 1990 года, примерно
в октябре-ноябре. Времени с тех пор утекло не так уж и много,
но мир успел измениться так, что мало никому не показалось. Интересная
история!

4. Экспроприация

fashist an di attack

noh baddah worry ´bout dat

fashist an di attack

wi wi´ fite dem back

LKJ. Fite Dem Back

В глазах моих потемнело, в ушах загудело, в животе скрутило, в
груди сжало. Я чувствовал, что меня волоком затаскивают обратно
в квартиру, но не мог сопротивляться. Когда снова включился, оказалось:
я морской звездой растопырился на полу в собственной комнате,
а на краешке моей кровати примостился Коля Расколбас, с весьма
грустным видом листая англоязычный том Ллойда Брэдли «Басс калча».

– Хорошая у тебя библиотека, – сказал Расколбас, заметив, что
я пришел в себя, и откладывая книжку в сторону. – И сам ты был
бы хорошим, если бы не был таким мудаком. Смотрите, какой лентяй
и неряха: в доме не прибирает, постель не стелит. В такой конюшне
и посрать противно! Ты в армии служил?

– Э-э... – начал было я.

– Молчи, молчи, – с притворным испугом отмахнулся Расколбас. –
Ты сегодня зубы чистил? Пойди умойся, прежде чем со взрослыми
разговаривать.

Сильные руки подхватили и поставили меня на ноги. Оказывается,
расколбасовские уроды все это время торчали позади, тихие, как
призраки. Откуда он их вырыл? Один внешне напоминал гориллу, скрещенную
с бегемотом, я его видел впервые. Второго – здорового тупого качка
по кличке Демон – уже встречал. Он перся от растаманско-трансерской
символики и очень пестро наряжался. Сегодня на нем были блестящие
белые кроссовки, леопардовые спортивные штаны, обтягивающая майка
с изображением слоновоголового Ганеши и «светофорные» вязаные
браслеты на запястьях, вроде тех, что надевают штангисты перед
выходом к тяжести. На шее у Демона болтался золотой пятилистник
на цепочке средней толщины. Не успел я разглядеть всю эту пестрящую
амуницию, как Демон отвесил мне добрый подзатыльник:

– Чо завис? Иди рыло сполосни...

Уроды проводили меня до ванной комнаты, наверное, боялись, что
вытащу откуда-нибудь «магнум» сорок пятого калибра и завалю их,
как оленей. Но не было у меня «магнума», я вообще принципиально
выступаю против всяческого оружия и являюсь убежденным сторонником
мирных переговоров. Жаль только, мало кто из сограждан поддерживал
мои убеждения, ведь Россия – страна насилия. Я снял пальто, взглянул
на себя в зеркало. Нижняя губа распухла, на ней отпечатался след
зубов. На лбу синела крупная шишка. Под глазом наливался фингал.
Кровь изо рта запачкала свитер и эфиопский флаг под ним. Я тщательно
умылся холодной водой. На дне моей души клокотала ненависть. Но
силы были неравны, к тому же я принципиально выступаю против всяческого
оружия и являюсь – см. выше. Я еще раз наскоро сполоснул лицо
и вернулся в комнату. Расколбас тем временем изучал мою коллекцию
сидюков.

– Хорошая у тебя фонотека, Ю-Лов, – сказал он. – Я вот думаю –
поломать все твои пластинки или лучше отобрать их? Как ты считаешь?

Я молчал.

– А ты как считаешь, Демон?

Демон ухмыльнулся:

– Поломать!

И он ткнул мне кулаком под ребра.

– Да что мы тут жвалами тремся? – вступил в разговор гориллобегемот.
– За кидалово конкретно пускай ответит! Петух, бля!

Расколбас положил обратно на полку тройник Биг Юфа от «Блад энд
файр» и повернулся ко мне:

– Ты сам скажи, как мне с тобой поступить? Как ты ко мне пришел,
помнишь? Помнишь, я спрашиваю?

Я кивнул.

– Как обещал мне все в срок вернуть, помнишь?

Я вздохнул и кивнул.

– Я тебе дополнительное время давал?

Я опять кивнул.

– Ну, видишь... Что же мне делать? Я не красный крест, да и ты
не голодающий из Эфиопии, хоть и знамя, вон, нацепил... Любите
вы маскарад, мудачки колхозные. Вот за это я таких как ты и не
люблю, Ю-Лов. Небось, все за мамашкину юбку прятался, а подрос
– и ну писей махать... Ты думал, я с тобой шучу? Я тебя насквозь
вижу!

– Да кончай духами брызгать, говно того не стоит! – снова вступил
гориллобегемот.

– Не перебивай старших, Мутант!

– Да он меня бесит!

– Заткнись, я сказал! – Расколбас шагнул в сторону гориллобегемота.

Мутант обиженно замолчал. Мне тоже сказать было нечего. Я хотел
узнать только одно: куда делся Крокодил. А тем временем Расколбас
подошел ко мне и, неожиданно положив руки на плечи, вперился в
самые зрачки.

– Ты – слабак, Ю-Лов, понял? Навсегда и по жизни – слабак! Потому
и женщина от тебя ушла. А за то, что долг мужчине не возвращал,
я тебя накажу...

Тут Расколбас со всей силы двинул мне лбом в нос. Не ожидая удара,
я отступил, но наткнулся на подножку то ли Демона, то ли Мутанта
и с размаху грохнулся на пол, опять больно ударившись головой.
А Расколбас бодро подскочил и пнул меня между ног.

– Н-на! – выдохнул он.

Я. Задохнулся. Согнулся. Слов. Не. Было. Мыслей. Не. Было. Света.
Не. Было. Ничего. Не. Было. Были. Только. Тьма. Вспышка. Боль.
Тьма. Вспышка. Боль. Тьма. Вспышка. Боль. Тьма. Вспышка. Боль.
Тьма. Вспышка. Боль.

Я хватал воздух ртом, как голодная дворняга – кость с куском гнилого
мяса.

Расколбас махнул своим уродам, и они начали выносить из квартиры
аппаратуру. Я застонал от злости и бессилия. Куда, куда делся
Крокодил?! Гад!! Предатель!!

А они выносили все: пульт микшерский «Маки», пульт диджейский
«Саундлаб», грув-бокс «Роланд», минидиск-рекордер «Сони Уолкман»,
гитару «Ибанез» с подставкой, клавиатуру «Ямаха» с подставкой,
старую поддельную басуху «Фендер Джазз Басс» без струн, два сэмплера
– «Контакт» и «Акаи», драм-машину «Резон Редрам», гитарные комбики
«Маршал» и басовый комбик «Ампег», два усилителя – новенький «Байердинамик»
и допотопный, но работающий «Техникс», стойку с микрофоном «Шур»,
моток проводов... Я корчился на полу, размазанный, как червяк,
и наблюдал, как банда доморощенных руд-бваев громит мою с таким
трудом собранную хоум-студию... Мутант с Демоном вынесли все до
последнего штекера. Это раза в четыре превышало сумму долга, но
я не думал о деньгах в тот момент. И о справедливости или несправедливости
собственной участи тоже не думал. Я думал только о том, что меня
поимели. Меня сделали. Размяли, скрутили, подпалили и выкурили.
Выплюнули и растоптали. Парой размашистых рывков Расколбас скинул
на пол книги и пластинки с полок, а на прощание наклонился и смачно
харкнул мне в лицо.

– Хочешь получить технику обратно? Найдешь деньги! – он нависал,
как Фудзияма над Токио. – Запомни и всем своим баттиманам передай:
Расколбаса не кидают!

Перешагнул через мой живой труп и вышел. Входная дверь хлопнула,
но не захлопнулась. Не в силах встать и затворить ее, я провалялся
на полу еще около получаса.

5. Позитивные вибрации

guns an roses is what dis girl require

shi nuh waah nuh likkle ole time squire

no love doctor

guns an roses is what dis girl require

conscious rude bwoys set your mind on fire

Bounty Killer. Guns N Rozez

Входная дверь скрипнула, послышались крадущиеся шаги.

– Эй, ты жив? – осторожно прошептал голос Крокодила.

– Да, – отозвался я. – Ты где был?

– На чердаке...

Крокодил помог мне встать и пересесть в кресло. Он пошел на кухню,
принялся звенеть посудой, притащил свежезаваренный чай и мед.
Воцарилось молчание.

– Выход один, – нарушил тишину Крокодил.

– Да? – спросил я. – А как ты на чердак попал?

– Как они на тебя налетели, я сразу р-раз так, по лестнице наверх,
значит, вниз-то никак нельзя было, там же этот Карабас-Барабас
маячил, ну, думаю, щас они меня догонят и кабздец! – Крокодил
отхлебнул чаю. – Гляжу, там дверь на чердак приоткрыта. Я туда
р-раз так, шмыгнул и притворил. Отполз, затаился. Ну а потом выполз.

– Ловкий ты, – вздохнул я. – Не Крокодил, а прямо змей какой-то...

– Шуточки у тебя! Слушай, не унывай. Жизнь наладится!

– Что наладится?! Они всё вынесли! Врубись, балда – ВСЁ!

– Ну и что? Теперь сидеть, рассиживать... Надо действовать решительно:
лучшая оборона – это атака! Покажем им в действии растафарианскую
морскую пехоту!

Меня вдруг охватила злость и жажда мщения. Я подпрыгнул на месте.
Да, действительно, нечего рассиживать! Быстро поменял одежду,
испачканную бросил в пластмассовый таз, засыпал стиральным порошком
и залил горячей водой. Снова надел пальто, схватил со стола солнцезащитные
очки с темно-зелеными прямоугольными стеклами – надо прикрыть
позорный фонарь под глазом! – и ринулся на дело. Крокодил следовал
арьергарде. Далеко на окраине Тосквы, в многоэтажном блочном доме
эпохи развитого социализма, с незакрашенной ржавчиной на перилах
тесных лоджий, нас ожидало Суперэксклюзивное Предложение. Прибыло
оно не то из Татарии, не то откуда-то с Кавказа, и было, согласно
данным разведки, абсолютно улетным. Сейчас Предложение отдыхало
в квартире незнакомого мне приятеля Крокодила, который не имел
в Тоскве нужных связей. Крокодил, узнав об этом, подключил к делу
меня, а мне уж надо было решать, подключать еще кого-нибудь или
увязывать все концы самому. Знаете цифру ноль? Вот столько у меня
было денег. Так что требовалось провернуть лихую аферу и снять
кассу.

Нам следовало пересечь весь город с юго-запада на северо-восток.
Решили ехать на метро – у Крокодила имелся НЗ на обратное такси.
Примерно через час вылезли из-под земли на станции «Проспект Национального
Единства». Широкая, заполненная машинами проезжая часть вела прочь
из города и постепенно переходила в Сереброгородское шоссе.

– Ну вот, – Крокодил с заметным напряжением ориентировался на
местности. – Так, нам туда. Здесь недалеко!

Минут двадцать мы спотыкались под порывами ледяного ветра, пересекая
пространство бесчеловечной архитектуры. Наконец подошли к бело-голубой
двадцатидвухэтажной громадине. Путь преградила некрашеная бронированная
дверь. Крокодил нажал секретное сочетание кнопок на панели домофона.

– Кто там? – спросил низкий, спокойный мужской голос.

– Крокодил!

– Открываю!

Замок щелкнул. Я надавил на тяжеленную дверь, и мы оказались в
облупленном, холодном подъезде. Скрипучий лифт втащил нас на восемнадцатый
этаж, здесь опять была запертая дверь, ведшая в отсек с четырьмя
квартирами. Крокодил надавил кнопку над номером «134». С той стороны
раздались приближающиеся шаги. Дверь распахнулась.

– Здрастафарайствуйте! – приветливо кивнул нам бородатый молодой
человек.

Под его похожей на колокол черно-зелено-желтой шапкой крупной
вязки явственно угадывался могучий дрэд. Я вздохнул. «Верующий
попался!» – промелькнула мысль. Мы вошли.

– Ай-Ван, – представился хозяин квартиры, тщательно заперев входную
дверь.

Как и положено у настоящих растаманов, мы с пафосом стукнулись
кулаками.

– Ю-Лов, – сказал я. – Извини, что очки не снимаю, глаза болят
от электричества.

– Нет проблем, брат! – улыбнулся хозяин. – Чаю хотите?

– Ваня, это к тебе? – раздался из глубины коридора женский голос.

– Да, мама! – крикнул хозяин. – Пошли в комнату! – добавил он
вполголоса.

Мы сняли обувь, поставили башмаки на специальный коврик, призванный
впитывать грязную талую влагу. Коврик с восторгом принялся за
работу, а мы в носках прошествовали в комнату Ай-Вана: довольно
уютное, нетесное помещение, все стены которого были густо завешаны
постерами. Мудро глядел седовласый и седобородый Уинстон Родней,
улыбался молодой кудрявый Боб Марли, индийский йог-шиваит целился
в нас огромным чилимом, последний эфиопский император устремлял
свой взор в вечность. Мое внимание привлек улыбающийся белый мужчина
лет пятидесяти, похожий на отставного спецназовца.

– Кто это? – спросил я.

– Лама Оле Нидал, – сообщил хозяин.

– Понятно...

– Это скандинав, получивший традиционное ламаистское посвящение
и путешествующий по миру с проповедью, – посчитал нужным объяснить
Крокодил. – Дольше трех дней в одном городе он не остается.

– Ясно...

– Ну так я чай несу, – и Ай-Ван исчез.

– А где... э-э... тот, другой? – поинтересовался я.

– Не знаю. Может, погулять вышел или спит, – Крокодил улыбнулся.
– Ты расслабься пока, Ю-Лов. Наслаждайся позитивными вибрациями!